— Это точно. А ещё и всем изготовителям детской порнографии.... А что, ты против?
— Ни капли, — пожал плечами Сергей. — Даже помог бы. Ну, в том плане, будь у меня острые зубы и ярко-жёлтые глаза...
А потом они поцеловались.
"Какие же у неё губы!", — не удержался от комментариев нескромный внутренний голос. — "Очень нежные, упругие и жадные. Но откровенно-неумелые. Обалденные и неповторимые, короче говоря...".
Впрочем, минуты через полторы поцелуй завершился.
Ольга, задействовав острые кулачки, неохотно отстранилась и, наспех восстановив дыхание, объявила:
— Цветы помялись.... Всё. Я пошла. Спокойной ночи.
— Подожди, — попросил Сергей. — Можно задать тебе один вопрос?
— Задавай.
— У тебя...м-м-м, есть кто-нибудь? Ну, в том плане, что был?
— Дурак ты, Серенький, — серые глаза девушки обиженно заблестели. — И вопросы у тебя аналогичные.
— Дык.... Что тут такого? Ну, спросил. Дело-то житейское...
— Забыл, что я тебе обещала на выпускном вечере?
— Нет, э-э-э.... Не забыл.
— Тогда процитируй.
— Сейчас, — задумался Сергей. — Сейчас-сейчас.... Это, кажется, звучало так: — "Клянусь, что ни о ком другом — кроме тебя — даже думать не буду. Никогда и ни за что...".
— Вот, я и не думала, — шмыгнула носом Оля. — Ни о ком и никогда.... И ни с кем не встречалась. И ни с кем даже не целовалась. Всё тебя ждала. Так в "старых девах" и осталась. Только говорить об этом никому не надо — засмеют.... Да и в школу именно поэтому пошла работать. Из-за того "выпускного" обещания. Какие ещё, думаю, многомесячные археологические экспедиции? Ты вернёшься, а меня нет. Разминёмся ещё, не дай Бог...
Он неторопливо шагал по ночному Купчино.
"Да, дела-делишки", — жалостливо вздыхал растроганный внутренний голос. — "Ждала, понимаешь. Даже ни с кем не целовалась. Невероятная история для наших сексуально-раскованных времён. Невероятная.... Ты-то, вот, братец, верность школьной любви не соблюдал и романы-интрижки крутил регулярно.... Хотя, иначе и нельзя было. Боевой офицер российского ГРУ — не интересующийся женским полом? Нонсенс, однако. Могли бы заподозрить — чёрт знает в чём. В том плане, что в нездоровых наклонностях, недостойных высокого звания российского офицера.... Ладно, забыли напрочь обо всех этих доступных шалавах и фефёлах. Причём, навсегда. Забыли и растёрли...".
Сергей вернулся домой (непроизвольно отметив, что тёмно-синяя машина с иностранными номерами опять была припаркована возле подъезда), заполнил кошачье блюдечко сметаной, вскрыл алюминиевую банку и от Души хлебнул пивка, а после этого сообщил:
— Знаешь, Кеша, а я влюбился. В том смысле, что в очередной раз и в ту же самую девушку. Вот, даже стишок, пока шёл к дому, по этому поводу сочинил.
— Мяу? — на время позабыв про вкусную сметану, откликнулся чёрно-белый кот. — Мур-р-р, — мол: — "Стишок? Это хорошо. Я, знаешь ли, люблю поэзию. Зачти-ка...".
— Хорошо, слушай:
Нежность — это просто молчание.
Закушенная губа, комок в горле.
Дождалась через столько лет? Сдержала то обещание?
Было такое дело, помню...
Все эти годы — верила?
До сих пор — ещё девушка?
Братцы, да я козёл — попросту,
Старый и замудоханный,
Всеми Богами — оптом.
Те Боги — дядьки серьёзные, найдут везде — промежность.
Богам — богово. Чёрту — чёртово.
А у нас с тобой — только нежность....
— Ну, как тебе, приятель усатый?
— Мур-р, — одобрил Иннокентий, — мол: — "Зачётно и знаково...".
Глава восьмая
Змея из трубы
Если вы следуете через Неву по Вантовому мосту со стороны Купчино, то, уже почти переехав на противоположный берег, обязательно посмотрите направо: мост-то достаточно высокий, следовательно, с него можно много чего интересного рассмотреть.
Как вам — увиденная картинка? Из серии: — "Сюрреализм подкрался незаметно?". Вот, то-то же...
Вроде бы — городская черта, но никаких современных высоток нет и в помине. Наоборот, сплошная частная малоэтажная застройка. Причём, разная.
Встречаются и совсем старенькие избушки: бревенчатые, почерневшие, ветхие, покосившиеся, много лет некрашеные, но с резными наличниками-ставнями. А также с журавлями-колодцами и чёрными треугольниками погребов во дворах. Это — остатки деревень, выстроенных ещё в незапамятные Времена, когда многие крупные заводы и фабрики располагались вдоль невских берегов. Логистика тогда была такая: и сырьё, в основном, баржами завозилось, и приличная часть готовой продукции отгружалась по воде. А где появлялся крупный завод (или фабрика), то там почти сразу же возникали и так называемые "рабочие слободки". Как же иначе? Ведь, метро, трамваев, троллейбусов и маршруток тогда не было. Да и лошадей, как известно, на всех не напасёшься. А пешком много ли находишь? Вот, рабочие с семьями и селились — как можно ближе к конкретному предприятию...
Но есть в современной малоэтажной застройке, расположенной на правом берегу Невы, совсем другие дома: и огромные безвкусные коттеджи из красно-бурого кирпича, и "замкоподобные" виллы с многочисленными башенками-шпилями, и элегантные сооружения в стиле а-ля "швейцарское шале".... Кто же в них живёт? А всякий разный богатый и уважаемый российский люд: депутаты и чиновники всех мастей, бизнесмены и банкиры, знаменитые спортсмены и популярные артисты-музыканты-композиторы. А также "воры в законе", идейные рэкетиры, отвязанные жулики и цыганские бароны-наркоторговцы. Ибо, если ты официально не признан российским судом криминальным деятелем, то являешься — в безусловном порядке — честным и уважаемым человеком. Даже если никаких налогов не платишь, но являешься — при этом — владельцем дорогущей собственности-недвижимости. Законы у нас нынче такие — либеральные и лицемерные до полного и окончательного маразма...
В девятнадцать ноль-ноль на территорию солидного поместья, расположенного на правом берегу Невы и огороженного по периметру высоченным забором, въехал мощный японский внедорожник. Машина, коротко просигналив мрачным охранникам и обогнув помпезный трёхэтажный коттедж красно-бурого кирпича, остановилась возле аккуратной рубленой баньки.
Из приземистого угольно-чёрного джипа с "красивыми номерами" выбрался подтянутый седовласый мужчина в модном длиннополом пальто кофейно-кремового цвета — а-ля "я недавно был в Милане". В таких пальтишках нынче обожают — до острых желудочных колик — разгуливать сытые и самодовольные представители российской бизнес-политической элиты. Типа — визитная карточка такая, мол: — "Я не из простых чалдонов буду. Ох, не из простых, мать вашу простецкую...". И тёмно-бордовый кейс-дипломат, ручка которого была крепко зажата в правой ладони мужчины, был очень даже солидным и представительным: в таком и пару-тройку миллионов американских долларов перевозить незазорно.
А таких приметных мужичков нынешние дамы бальзаковского возраста почему-то взяли моду величать "седыми бобрами". Впрочем, им (дамам), безусловно, видней...
Навстречу представительному господину поднялся — с широкой резной скамьи, расположенной рядом с баней, — непрезентабельный бородатый и лохматый пожилой тип, облачённый в бесформенный зипун со стареньким овчинным воротником.
— Здравствуй, уважаемый шеро-бароно, — вежливо кивнул головой седовласый мужчина.
— И тебе, господин полковник, не хворать, — криво ухмыльнулся золотозубым ртом смуглолицый бородач. — Такой гость — как желанный и дорогой подарок.
— А как оно, твоё здоровье драгоценное, почтенный Бахтало? Почки больше не шалят?
— Гораздо лучше стало. Гораздо. Благодаря твоим таблеткам тибетским, хитрым. Выручил, однако. Спасибо, друг.
— Не за что. Свои люди: обязательно сочтёмся, как и полагается.... Поговорим?
— Конечно. Дело-то святое.... Ванька!
Тихонько скрипнули дверные петли, и от баньки торопливо засеменил низенький старичок, одетый под среднестатистического русского крестьянина конца восемнадцатого века.
— Здесь я, хозяин! — раболепно срывая с головы островерхий войлочный колпак и почтительно кланяясь, залебезил старик. — Здесь. Явился, так сказать, по зову.... О, какие важные и серьёзные люди к нам пожаловали. Сам господин полковник. Уж, как я рад услужить...
— Как дела? — сурово сдвинув к переносице густые пегие брови, прервал старичка цыган.
— Всё в полном порядке, хозяин. Банька истоплена, камни малиновые, веники замочены, водицы вдоволь, стол накрыт.... Может, ещё чего изволите? Девок блудливых, к примеру?
— Спасибо, Иван Феофанович, за проявленную заботу, — вальяжно усмехнулся приезжий полковник. — Ничего больше не надо. Иди, старина, трудись.
— Во-во, трудись, — назидательно вскинув вверх толстый указательный палец, украшенный массивным золотым перстнем, поддержал Бахтало. — В подвал ступай, к Зарине. Поможешь ей "травку" фасовать.
— Хорошо, хозяин. Уже иду. Я мигом...
Старичок, слегка припадая на правую ногу, бодро зашагал в сторону коттеджа, а цыган с гостем отправились в баню.
Прошли, разулись, разделись, развесили одежду на специальных крючках, прибитых к стене, и прошли в парильное отделение.
Полковник, предварительно напялив на ладони брезентовые рукавицы и плеснув кипятка — с помощью медного ковшика на длинной деревянной ручке — в специальное отделение печи, в котором таинственно мерцали раскалённые камни, сразу же взял из жестяного тазика заранее замоченный берёзовый веник и, кряхтя от удовольствия, залез на верхнюю скамью банного полка. Цыганский же барон, недовольно морщась, расположился на самой нижней ступеньке.
Минуты три-четыре активно и со знанием дела поработав веником, гость поинтересовался:
— А ты, шеро-бароно, почему не паришься?
— Не цыганское это дело, — лениво зевнул бородач. — Я и баню-то эту завёл сугубо для серьёзных гостей, чтобы, так сказать, уважение выразить. В основном, для русских гостей, конечно.... Хотя, знаешь, и некоторым иностранцам русская баня нравится. Финнам и немцам, например.... Я с тобой, Пётр Сергеевич, чисто за компанию посижу. Чтобы гость не заскучал. Заскучавший гость — не к добру. Старинная цыганская примета такая, однако.... Работай веничком-то, господин полковник. Шибче машись. Хлещись на здоровье, коль так тебе хочется. Не обращай на меня внимания. Работай. Потом поговорим...
Через некоторое время, завернувшись в белоснежные простыни, собеседники прошли в отдельную просторную комнату, посередине которой располагался богато-накрытый стол.
— По пивку, уважаемый Бахтало? — заговорщицки подмигнув, предложил Пётр Сергеевич.
— Спасибо, но я водочки импортной, пожалуй, накачу. Шведской. Приохотился я к ней — ещё с прошлого беспокойного века. Истинный цыганский напиток, радующий вольное сердце, заросшее дикой щетиной.... Ну, за удачу?
— За неё, родимую. А ещё и за стабильность отношений. Финансовых, в первую очередь, отношений. Как и полагается.
— Согласен. За — стабильность...
Они выпили и закусили — всякими вкусными разностями.
Минут через пять родился и второй тост.
— М-м-м, — замялся цыган. — Надо бы покойного Беса помянуть. Вроде, так полагается. Типа — заведено.... Как считаешь?
— Полагается. И заведено, — нейтрально усмехнулся гость. — Дрянной был человечишка, между нами говоря. Чего, собственно, скрывать? Жадный и жёсткий — без всякой меры разумной. А ещё и "подставщик" махровый. Тварь тюремная и мутная.... Но, как говорится, коллега "по цеху". Место, опять же, козырное да денежное освободилось. Удобный случай, что ни говори.... Помянем, так и быть. И мне, шеро-бароно, шведской водочки плесни. Ага, наполовиночку.... Ну, за Беса. Пусть Ваське Харитонову земля будет пухом.
— Пусть — будет, — брезгливо морщась, согласился Бахтало. — Все там будем. Когда-нибудь. Рано или поздно...
Выпили. Зажевали.
— Пойду-ка — ещё попарюсь, — решил Пётр Сергеевич. — Пока окончательно и бесповоротно не захмелел. Мне же ещё машину вести.... Да и банный пар сегодня исключительно хорош. Исключительно. Камни — просто изумительные: малиново-рыжие такие, с характерными жёлто-оранжевыми искорками. Поддашь ковшичек, а из печного зева в ответ: — "Ш-ш-ш-ш. Шуа-а-а-а...". Никогда такого не слышал. Словно бы какая-то женщина — очень и очень красивая — со мной разговаривает.... Лепота полная, одним словом. И пар очень лёгкий. Словно бы кто-то невидимый чистое бельё на тебя надевает. Чистое-чистое-чистое.... Не пойдёшь со мной, шеро-бароно? Здесь посидишь? Ну, и ладно...
Минут через двенадцать-пятнадцать полковник — распаренный и умиротворённый — вернулся в комнату отдыха, тщательно обтёрся одной простынкой (от пота и прилипших тёмно-зелёных берёзовых листиков), завернулся в другую, уселся в удобное кожаное кресло, хлебнул чешского пивка, зажевал пригоршней "укропных" чипсов, а после этого, присмотревшись, забеспокоился:
— Что с тобой, шеро-бароно? Бледный какой-то. И потерянный. И потрёпанный. И расстроенный. Словно в воду опущенный.... А? Случилось что?
— Пока не знаю, служивый — вяло пожал жирными смуглыми плечами, украшенными старческими пигментными пятнами, Бахтало. — Не знаю.... Наверное, ещё не случилось. Но скоро, возможно, случится. И тогда — кровью умоемся. Не по своей воле. А по предначертанному в Чертогах высоких...
— Э-э, уважаемый. Прекращай — такие смешные разговоры. Фаталист, тоже мне, выискался.
— Не знаю я этого твоего слова — на букву "фэ". Только это, к сожалению, ничего не меняет. Ничего. Ровным счётом.... Нас, цыган, частенько называют "детьми природы". Не на ровном месте, ей-ей, называют. Мы многое умеем предчувствовать. И предугадывать. Очень даже многое.... Ты ушёл париться. На часах было — восемь ноль-ноль. Вдруг, по сердцу полоснуло — словно ледяным острым лезвием. И в висках застучало. И колючие шустрые мурашки побежали вдоль позвоночника.... А потом мобильник тревожно затренькал. Это один мой человечек из Купчино звонил, которому я велел с Яковлевым перетолковать. Ну, с тем самым, я тебе, полковник, говорил про него...
— Говорил, — задумчиво покачав головой, подтвердил Пётр Сергеевич. — Как же, твоя престарелая мудрая тётушка напророчила — чёрт те чего. Мол, вернётся с Севера купчинский мальчишка, и все мы...э-э-э, того, в ящик сыграем.
— И кровью умоемся, — болезненно сглотнув слюну, дополнил цыганский барон. — Обязательно и всерьёз.... Ну, так вот. Начал мой человек разговаривать с Яковлевым, объяснять — что, как и когда. И вдруг, за кустами завыл-зарычал монстр. Ну, один из тех, о которых уже всё Купчино друг другу, прожужжав уши, страшилки рассказывает. А потом и из-за кустов показался — желтоглазый и зубастый. Вот, такая история.
— На этом разговор и завершился?
— Это точно, завершился. Все, испугавшись, разбежались в разные стороны.
— И Яковлев убежал?
— Не знаю. Врать не буду.
— И я о том же, — хищно усмехнулся полковник. — Не по зубам тебе, шеро-бароно, этот молодой человек: заслуженный и опытный "грушник", как-никак, — водрузил на стол тёмно-бордовый дипломат и, звонко щёлкнув защёлками, раскрыл его. Раскрыл и пояснил: — Моё предложение остаётся в силе. Загружай, уважаемый, денежку. Сразу за двоих. Ибо если, как учил нас незабвенный Иосиф Виссарионович, "убрать" опасных людей, то и многие проблемы — почти сразу же — рассосутся.
