— Однако, им совсем туго приходится! А вы еще говорили, "один на один у русского миноносца нет шансов"! Полюбуйтесь! Штурман, нам курс менять еще не надо, эта развалина нас не протаранит, случайно?
— Никак нет, господин капитан первого ранга, — увидев, что командир на взводе, штурман решил строго соблюдать субординацию, — если они сохранят циркуляцию прежнего радиуса, то мы разойдемся в пяти кабельтовых. К тому же дестроер снижает ход, наверно из-за потери давления пара.
В следующие пару минут на верхней палубе "Ицукусимы" все были заняты рассматриванием приближающихся русских кораблей. Вспомогательный крейсер не только не отвернул, но и открыл огонь с невообразимой для купца дистанции в шесть миль. И хотя снаряды легли не ближе пяти кабельтов от японского крейсера, командир приказал перенести огонь с миноносца на транспорт, а сигнальщикам "осмотреться по горизонту". Русская пара "вооруженный транспорт — миноносец" вела себя слишком нагло. Зная об истории с "Идзумо", которого русский вспомогательный крейсер "отманил" от конвоя на живца, Кимура заподозрил подвох. Он ожидал увидеть на горизонте дым другого корабля, который и должен был атаковать транспорты, после того, как "Ицукусима" погонится за наглецом. Но сигнальщики упорно докладывали "горизонт чист". Возможно, русские планировали атаковать купцов, но их эсминец пока не пытался обойти "Ицукусиму", да и на каждом японском грузовом судне теперь стояло по паре трехдюймовок. Как раз на случай атаки шального русского миноносца. Коки ожидал чего угодно, но никак не крика с палубы кого — то из матросов:
— Дестроер пустил мины!
— Какой, русский? До него же еще три мили, и я вспышки не ви...
— Нет, наш выпустил!!
— Зачем? Может у них пожар рядом с минными аппаратами, и они их просто разряжают в море, пока мины не взорвались от перегрева, — задумчиво начал было минный офицер крейсера, но доклады и просто вопли с палубы и мостика посыпались один за одним.
— Они по нам стреляют!
— Две мины идут на крейсер с правого борта!
— На нем подняли русский флаг!
Последний крик слился с разрывом под мостиком малокалиберного снаряда. А чуть позже с правого борта донеслось паническое:
— Мины идут прямо на нас! Да ворочайте же ради всех демонов!
Кано еще успел приказать положить руль лево на борт до упора и дать полный назад. Но когда он кричал артиллеристам, чтобы они перенесли огонь на ближайший истребитель, "Ицукусиму" подбросило взрывом первой мины. На палубу обрушились тонны воды, а резкий толчок сбил с ног почти всех находящихся на мостике.
Сорвавшийся на фальцет крик командира: — Доклад о повреждениях, срочно! — был прерван сотрясением и громовым раскатом второго торпедного попадания...
— С нами — кончено... Эти гэйдзины провели нас как... Как... — Кимура не договорив досадливо сплюнул, — Все на верх! Спасаться по способности! Поторопитесь, господа...
После двух подводных взрывов старый корабль со скрипом и грохотом стремительно валился на правый борт, опрокинувшись спустя три минуты. Его орудия успели всадить в "Восходящий" один 120 миллиметровый снаряд, и его команде пришлось, теперь уже на полном серьезе, заняться борьбой за живучесть...
Пока "Беспощадный" гонялся за последним японским транспортом, а шлюпки с "Москвы" подбирали остатки экипажа "Ицукусимы", на мостике вспомогательного крейсера Колчак втолковывал ее командиру свои мысли по поводу их дальнейших действий. При этом он изрядно мешал корабельному врачу, пытавшемуся перевязать его правую руку, зацепленную осколком.
— Слушайте, у вас ведь на борту дюжина мин, я в курсе, что именно вам во Владивостоке загрузили на борт. А поскольку вы купца поведете... Я думаю, что этот все же сдастся, после того как Римский-Корсаков первые два подорвал минами, как только те открыли огонь, этот даже не пытается стрелять, просто уходит... — Колчак скрипнул зубами — доктор нащупал, наконец, осколок и выдернул его пинцетом, единственной анестезией был стакан водки, коньяка на кораблях не нашлось, — то задача на минную постановку летит к черту.
— Ну, как Вы помните, это лишь один из запасных вариантов наших действий. Если по-крупному не выгорит. Теперь же...
— А что нам сейчас, собственно, мешает и эту работенку сделать? Пока Вы его ведете, в это время я успею добежать до Чемульпо. Шесть штук хоть в перегруз, но возьму. Как раз до утра вывалю им "икру" на фарватере, и примерно милях в ста к Норду от Дажелета догоню вас. Вы с трофеем быстрее десяти узлов все равно не пойдете, а я медленнее 20-ти не планирую. Только угольком надо "Восходящий" догрузить по максимуму. Ну, не везти же нам обратно во Владивосток кучу гальваноударных мин, в конце концов?
— Александр Васильевич, вам что, лавры второго Руднева покоя не дают? — недовольно проворчал уже готовый сдаться начальник отряда, — в один выход вам подай и утопленный крейсер, и минную банку? У вас же почти полборта снесло, куда вам соваться на этом решете в японский порт, да еще вокруг Кореи и обратно на нем топать?
— Ну, положим порт не японский, а корейский, — по части упрямства на килограмм веса с Колчаком могло поспорить только одно существо — осел, — да и кто меня ночью, на японском миноносце за своего не примет то? Риска минимум, польза — налицо. Что до Руднева, так он сам говорил — "побольше инициативы"! А дыру залатаем пока ваши будут уголь таскать.
— Хорошо, я в принципе не возражаю. Но давайте дождемся Федора Воиновича. Как никак, а Вы в его прямом подчинении. И если все-таки идти к Чемульпо, то только вам вдвоем, мало ли что. По шесть подарков на каждого навьючим, погода пока позволяет. А уж там смотрите по обстоятельствам: может в Артур Вам после будет добежать проще. Телеграмму мы им отобьем, чтоб за японцев не приняли. Вашего "Восходящего" в первую очередь. Позывные у вас на борту есть? Хорошо... Только Боже упаси, не вздумайте подходить к крепости ночью или в сумерки. "Новик" разбираться будет уже после того, как расстреляет Вас! Это не шутки, знаете ли...
Глава 8. На пороге "личной ванны" императора.
Тихий океан. Острова Марианские, Бонин. Осень 1904 года
Пауза подзатянулась... Наконец, русский адмирал, бросив в сторону собеседника короткий бесстрастный взгляд, заговорил. И каждое слово его спокойной и размеренной речи безжалостно крушило последние призрачные надежды американца.
— Итак, с вашего позволения, давайте подведем итоги...
Как это не прискорбно, но, уважаемый мистер Орейли, и коносамент, и содержимое ваших трюмов неопровержимо свидетельствуют против Вас. Сожалею, но, и селитра, и чугунные поковки из Питсбурга, и уж тем более патроны для револьверов и полуторадюймовых автоматических пушек системы Максима, скромно записанных у вас как пулеметы, а так же и сами эти двадцать новеньких пулеметов, подпадают под понятие военной контрабанды. Поэтому я вынужден буду приказать препроводить вас во Владивосток для решения призового суда. И вы, и я знаем, каким оно будет. Увы. Однако это произойдет не сегодня. В районе Сангарского и Лаперузового пролива замечены японские корабли, и рисковать своими людьми я не намерен.
— Но господин капитан Родионов...
— Командир крейсера "Адмирал Нахимов" капитан 1-го ранга Родионов, чьим призом ваше судно является, доложил мне о ваших стесненных жизненных обстоятельствах. И я всей душей сочувствую Вам и понимаю причину вашего волнения. Но, увы, между Российской и Японской империями идет война, и не отдавать себе отчета о риске доставки в токийский порт такого груза Вы не могли. Тем более, после официального объявления Петербургом действенной блокады территории враждебного нам государства, о чем Вы вполне могли узнать, так как ваше судно покинуло Датч-Харбор на неделю позже этого события...
Беклемишев жестом остановил попытавшегося было начать что-то говорить американца:
— У вас, в Соединенных Штатах, на такой как раз случай, есть замечательная формулировка. Незнание закона не освобождает от наказания за его нарушение... Посему, считаю вопрос решенным, Ваше судно и груз задержаны до постановления призового суда. А поскольку немедленный выход во Владивосток пока не возможен, Вас и вашу команду я временно интернирую. На берегу в лагере есть палатки, вода, одеждой и питанием вы и ваши люди будут вполне обеспечены, необходимые личные вещи и постельное белье можете взять с судна. Однако в перемещении вне ограды вы будете ограничены. Охрана будет стрелять на поражение без предупреждения.
Свободу Вы получите лишь тогда, когда я буду уверен в безопасности моего приза, или когда мое командование примет решение свернуть операции в этом районе, а так же нашу маневренную базу, о месте нахождения которой Вы теперь, к сожалению, осведомлены.
— Но, господин контр-адмирал! Позвольте, но это же противозаконно! Это произвол! В любом случае нас Вы не должны удерживать! Мы ни с кем не воюем... Я... Мы будем требовать справедливости! В конце концов, это международный скандал! Правительство Соединенных Штатов не допустит такого обращения со своими гражданами...
— Как Вы думаете, если Вы сейчас выйдете на палубу и покричите в сторону Вашингтона, или хотя бы Гуама или Манилы, Вас там услышат?
Во взгляде адмирала появился зловещий холодок...
— Могу предложить повзывать за помощью еще и в сторону Лондона. Но лучше в сторону Токио. И шансов побольше, да и благодарить Вас самураям, наверное, есть за что. Я почему-то не сомневаюсь, что это был не первый ваш рейс в Японию с таким грузом за время войны, мистер Орейли. Много наварили на русской кровушке?
Ваш коллега, мистер Кэллог с "Небраски стар" мне уже поугрожал... Сейчас отдыхает на "Висле" вместе с экипажем. Как и японские союзнички — англичане. Видимо на арестантской палубе ему там с ними вольготнее, чем в лагере под пальмами на берегу. В гости к соотечественнику съездить не желаете? На экскурсию?
— Вы... Вы позволяете себе издеваться над несчастным седым моряком, который уже вами разорен, у которого дома жена при смерти, которая просто не переживет нашего долгого невозвращения... У вас нет сердца, господин адмирал...
— Вы сказали "нашего невозвращения"?
— Да. Роберт — мой сын — он и мой второй офицер на "Монике"...
— Семейный бизнес у вас, стало быть...
Контр-адмирал Беклемишев помолчал, задумчиво глядя в иллюминатор, как казалось сквозь ссутулившегося в кресле напротив американца... Затем вздохнул, и вновь взглянул подавленному ощущением неотвратимости личной драмы капитану трампа прямо в глаза.
— Сколько лет вы в море?
— Скоро тридцать шесть...
— Послушайте, мистер Орейли... Джек. А разве вы не знали, чем рискуете, ставя на карту все?
Собственно говоря, я не должен был бы с Вами даже разговаривать, но раз так уж вышло... Как там у вас говорят в Штатах: каждой собаке нужно дать укусить дважды? Почему, собственно, и нет? Возможно, я дам Вам второй шанс. Возможно... И вы сможете сохранить судно и выручку за большую часть груза.
Сидите, сидите, капитан... Но вначале Вы должны мне откровенно, абсолютно откровенно, ответить на один вопрос. От вашего ответа будет зависеть очень многое. Для вас. Вы согласны?
— А у меня есть выбор? В моем положении можно продать душу дьяволу! А вы, как мне кажется... Более сострадательны, что-ли... Я готов. Спрашивайте.
— Итак. Кому нибудь в Японии известно, какой именно груз вы везете, и когда вышли с Алеутов?
— Нет. Никому не известно.
— А почему пулеметы?
— Это уже второй вопрос, господин контр-адмирал!
— Это вторя часть первого.
— Я имею перечень товаров, в которых заинтересовано правительство Японии, гарантирующее приобретение их через своих коммерческих посредников.
— Понятно... В своих предположениях, относительно того, что это не первый ваш рейс в Японию после начала войны я, похоже, не ошибся...
-Но...
— Не волнуйтесь, Джек. Я не учитываю это как отягчающее обстоятельство.
Беклемишев тихо рассмеялся. И заметив взгляд американца, скользнувший по коробке гаванских сигар, подвинул к нему пепельницу.
— Я не возражаю... Курите... Кстати, а к нашим посредникам вы со своими услугами не обращались?
— Было дело. Но вам во Владивосток требуется только уголь. А моя малышка маловата, чтоб конкурировать с большими угольными пароходами.
— Увы. Правда тут ваша. Наше военное ведомство это государство в государстве. И мелкая частная инициатива для него ничто... К сожалению.
Но вернемся к нашей злободневной теме. На вопрос вы ответили верно. Поэтому я могу отпустить вас. Но только при выполнении Вами двух моих условий. Безоговорочном и безусловном выполнении...
— Господи! Господин контр-адмирал! Я готов! Готов на любые Ваши условия! Только скажите, какие?
— Первое. Вы поклянетесь никогда более впредь не делать ничего, перечащего интересам моей страны.
— Боже мой, конечно же, клянусь! Перед богом и людьми!
— И второе. Вы сегодня же снимитесь с якоря, и отправитесь в Токио, как и значится в ваших бумагах. С указанным в них грузом. Кроме пулеметов и их боезапаса. Они в отдельном листе коносамента. Его оставите у меня. А для ваших заказчиков — не смогли погрузить, не дождались... Привезли только селитру, чугун и револьверные патроны. Вместо пулеметов догрузим Вас тушенкой американского же производства с "Кадьяка", что рядом с "Моникой" стоит. Чтоб сомнений не было, что вы не в полном грузу...
— И вы нас отпускаете!? Правда, отпустите?!
— Не перебивайте меня, капитан...
Затем вы в балласте придете в указанный мной квадрат, где вас встретит крейсер. И после того, как мой офицер с вашего борта перейдет на него, вы будете отпущены. При этом вы поклянетесь, что в течение тридцати дней с момента этого рандеву никто из Ваших уст или из уст членов вашей команды не услышит о нашей встрече, и вообще о русских военных кораблях. А лучше бы вам вообще молчать до конца войны.
Пожалуй, я бы вам даже по возвращении из Токио предложил подзаработать, доставив кое-какой груз во Владивосток. И при деньгах будете и в море поболтаетесь...
— Но ваш офицер, это кто, и почему у меня на борту?
— Мой офицер... Сейчас я вас с ним познакомлю. Он пойдет вашим первым помощником вместо сына.
— Как это, вместо... Я не понял... господин контр-адмирал?!
— Роберт пока погостит у нас, мистер Орейли. И встретит "Монику" в точке рандеву на борту моего крейсера. Так выглядит мое второе условие.
— Но...
— Вы вполне можете отказаться, капитан. Альтернатива вам известна. Ни чьей жизни ничто не угрожает. Надеюсь, что и нерченская или сахалинская каторга вас минет, но это — на усмотрение суда во Владивостоке. Тут я не властен... Все останется в правовом поле. Так какие еще у вас есть "но"?
— Никаких, адмирал. Я готов исполнить то, что вы предлагаете. Слово моряка.
— Но, я надеюсь, вы понимаете, что если с моим офицером что-то случиться, или наши японские друзья узнают что-то лишнее в случае ваших неверных действий...
— Господи! Как Вы могли такое только подумать! Когда и куда я могу начать сгружать пулеметы и патроны? Ваш офицер знает английский?
