— Если я что-то не то делаю, или не делаю совсем — пожалуйста, говори, прежде чем это выльется в неприятности.
— Договорились, — Канси снова улыбнулась. — Спрашивай, как сейчас. Если что непонятно — спрашивай. Всё, мы дома! Идём, сейчас сможешь отдохнуть.
— — -
Она и массаж делать умеет. Артём поначалу побаивался прикосновений её пальцев — уже уяснил, что Канси может лёгким нажатием пальца сломать ему шею. Не мускулы, а сталь! И это у них — норма. Все такие. Здоровыми не рождаются, ими становятся. Делать зарядку, не есть что попало и так далее для людей Плутонии так же естественно, как дышать. А Канси ведь не солдат — учительница. Страшновато, честное слово. Интересно посмотреть, какие тогда у них солдаты, если есть такая профессия.
...Она закончила массаж, и легла рядом, держа Артёма за руку, и мурлыча. Чудный звук. И впрямь, под него легко засыпается. Как они это сделали? При этом, по словам доктора Ливси, генетически мы с ними — один вид. Полностью совместимы.
— Только женщины могут мурлыкать?
— Женщины и дети. Вот это, — она прикоснулась к кадыку Артёма, — мешает вам делать то же самое. Дети, до начала созревания, все умеют. Потом — только женщины. А что? Завидуешь?
— Имею полное право.
— Завидуй, я не против. Должны же быть у меня преимущества.
Артём рассмеялся. Похоже, они уже начали понимать, когда другой шутит. Повезло, что она — учительница; в её профессии требуется терпение. Как это сочетается с теми моментами дикого и импульсивного поведения — уму непостижимо.
— А это что? — Артём разглядел на её спине, внизу слева, едва заметные шрамы.
— Это мой зверь. — Канси перевернулась на спину и приложила его пальцы к противоположному месту на животе. — Чувствуешь? Я оставила их на память. Все оставляют.
— Расскажи подробнее, — Артём наклонился ближе — шрамы едва заметны. И, похоже, кроме этих шрамов и его укуса в затылок, других отметин у неё на теле нет.
— Посвящение во взрослые. Все проходят его. Ты выбираешь себе зверя. Тебя отвозят в дикий лес, и оставляют там на неделю. Нужно выжить, добыть своего зверя, и вернуться с трофеем. У тебя с собой только нож.
Артём ощутил мурашки, проползающие по коже. Словно Спарта, подумал он. Только здесь не делают различий между мужчинами и женщинами.
— В первый раз зверь перехитрил меня. Здесь, — она положила свою ладонь поверх его, — он воткнул в меня рог. Пригвоздил к дереву. Я сумела убить его, и отрезать рог, но не сразу сумела снять себя с дерева. Я не помню следующий день. Успела найти убежище — всё, что помню. Мне было ужасно больно, я уже стала думать, что не вернусь. Я сумела залечить раны, а это непросто даже для взрослых. Но вовремя не вернулась — было много желающих доесть меня, не сразу сумела отогнать или отбиться. Звери чуют лёгкую добычу. Но я всё равно вернулась с трофеем, рогом паратерия. Это такой ящер — похож на земного носорога, когда стоит на четырёх лапах. Через год я повторила попытку, и на этот раз вернулась вовремя. И никто меня не ранил.
— Впечатляет, — Артём не сразу обрёл дар речи. И словно пелена с глаз упала — на стене, почти над головой, закреплены два рога. Бежевого цвета, отполированные, очень острые. Каждый с полметра в длину. — Это они и есть?
— Они, — согласилась Канси. — Слева — тот, что чуть не добыл меня. Справа — мой второй. Ты завидуешь мне, — заключила она. — Это уже не шутка. И не смешно. Зачем завидуешь?
— Непроизвольно. На самом деле, я очень горжусь, что знаком с тобой.
— Верно, — согласилась Канси через секунду, прижавшись к его груди. — Человека делает один-единственный храбрый поступок, Ортем. Сколько их всего, неважно. Главное — чтобы случился тот самый, первый. Ты должен помнить, каким был твой поступок. Помнишь?
— Помню. — На Айуре, несомненно, таким поступком было побуждение броситься на помощь сэру Джеймсу при их первой встрече. Уже понятно было, что всадник вряд ли обошёлся бы с охолом ласково, но бросить рыцаря на растерзание волкам Артём не мог. И не задумывался, насколько рисковал сам. Так вот получилось.
Канси кивнула несколько раз.
— Я не слышу мыслей, но ты вспомнил правильно, я чую. Мы все проходим испытание, Ортем. Иногда дети с него не возвращаются. Но это обычай, и мы все готовы к подобному. Мы все когда-то умрём. Нет лучше способа понять это.
— На Земле, какой я помню её, всё было совсем по-другому.
Канси снова кивнула.
— Смутное время. Создатель рассказывал нам. И ты можешь рассказать. Но мы не осуждаем никого, Ортем. Осуждать могут только те, кто живут рядом с тобой. Потомки должны помнить, но не осуждать. Ты ведь расскажешь, что помнишь?
— Обязательно. Если хочешь — вначале тебе.
Она помотала головой.
— Анчири просил раньше. Или ему первому, или всем вместе. Я потерплю. У тебя уже почти не ноют ноги, верно? Как насчёт небольшого кросса?
— — -
Вечером Артём готов был бы дать голову на отсечение, что он дома — не в Риме на Айуре, а на Земле. Пусть даже на Плутонии мало городов — большинство пустуют, пояснила Канси; часть их была сильно повреждена во время военных действий — их полностью снесли, сейчас там дикий лес. Как только нас снова станет хотя бы полмиллиона, города перестанут пустовать.
— Те шестнадцать девушек, которые пришли к нам в лагерь...
— Это в первую очередь учёные, Ортем. Может, это и выглядит многозначно, но нам нужно было понять, насколько сильны повреждения в генотипе людей Айура.
— И насколько? — Артём отложил свой дневник. Канси сидела, с ногами, в кресле, и что-то плела. Из тонких-тонких верёвочек. Акира умеет это гораздо лучше, пояснила Канси, но я стараюсь, и скоро будет получаться лучше.
— Гораздо лучше, нежели мы думали. Спроси у Акиры, она даст тебе всё с числами и графиками, если хочешь.
— То есть через девять месяцев вас станет на шестнадцать больше.
— Вас? — Канси осторожно положила свою работу на столик, подбежала к столу, где сидел Артём, и уселась рядом. — Ортем, мы все люди. Почему ты сказал «вас»?
— Я думаю, они все родятся здесь, на Плутонии, и их обучат по вашим... тьфу! По обычаям Плутонии.
Канси улыбнулась и взяла его за руку.
— Следишь за собой, молодец. Нет, я не обиделась. Но я сейчас — уже часть твоего мира, а ты — моего. И неважно, где мы с тобой будем жить.
— Я тебя задел? — Смотреть в её глаза непросто. Всё кажется, что читает мысли.
— Да, немного. Родятся они через три с половиной месяца. Мы — я про женщин Плутонии — вынашиваем детей быстрее. Их будет сорок семь. Двадцать мальчиков, двадцать семь девочек. У Акиры есть уже данные по тому, как они будут выглядеть, если захочешь посмотреть. Ты прав, их воспитают, как людей Плутонии. Но они с рождения будут знать, откуда родом, и придут на помощь Айуру, если нужно. Как и все мы.
— С ума сойти, — честно сказал Артём, потирая затылок. — Три с половиной месяца. А женщин, которые родом не с Плутонии, такому можно, не знаю, обучить?
— Можно. Но это сложно, может быть небезопасно для матери. Я не биолог, я знаю об этом только то, чему учат всех. Акира расскажет подробнее, если хочешь. Она генетик и биолог.
— А ты?
— Ты уже знаешь. Педагог. Биология, этология, генетика. Но я преподаю только самые основы. Кто захочет заниматься конкретной наукой, выберет профильное обучение.
— Карико?
— Она психолог. Профильный консультант.
Ему уже пояснили, что трагедия «не нашёл себя в жизни» на Плутонии маловероятна. Профильные специалисты помогают людям понять, в чём их талант — что имеет смысл развивать, чтобы любимое занятие по возможности совпадало с природным талантом. И на что ещё имеет смысл обратить внимание — люди зачастую изучают много профессий. Сейчас на Плутонии крайне мало людей, и больше всего нужны учёные и технические специалисты.
— Если кто-нибудь с Айура захочет жить и работать на Плутонии...
— Всё решается индивидуально. К тому же, на Айуре ситуация куда сложнее. Люди гораздо нужнее там, откуда они родом. Всё, хватит на сегодня разговоров! Завтра — сложный день. Ты увидишь то, что каждый человек Плутонии видит только раз в жизни.
В эту ночь Канси вела себя, если можно так выразиться, ещё более по кошачьи — и надо признаться, что гладить её (по голове, вдоль спины и до «хвостика») было необычайно приятно само по себе. Показалось даже, что под пальцами в эти моменты ощущалась шерсть. Но это, конечно, только казалось.
— — -
— Ортем, проснись! — Встревоженный голос Канси.
Опять этот сон. Он, с компанией подвыпивших коллег по работе. Парк, тёмная аллея, невнятные звуки и острое ощущение — человек в беде! Артём оглядывается — но коллеги уже ушли по другой тропинке, и на окрики не реагируют. Значит, самому спасать. Бросается в кусты, держа шокер наготове, и...
И эта странная фраза, перед тем, как Артём теряет сознание — «вы спите?» Кто мог задать этот вопрос?
Артём помотал головой и окончательно проснулся. Образы сна некоторое время держались перед глазами, протаивая грязным снегом, пачкая реальность оттенками кошмара. Показалось даже, что не Канси держит его за плечи, а чудище, кровожадный монстр — оскаленная окровавленная пасть, когтистые лапы, щупальца. Наваждение прошло не сразу.
— Этот сон ты видишь всё чаще? — спросила Канси, после того, как Артём пришёл в себя и рассказал о нескольких навязчивых сновидениях.
— Этот — чаще остальных. Есть ещё два. Тоже неприятные.
— Можешь припомнить даты, когда ты их видел?
Артём кивнул. В дневнике всё отмечено. Официальная медицина, в оптимистическом лице доктора Арчибальда Ливси, всякий раз обследовала и не обнаруживала ни-ка-ких патологий. Вообще всё в норме, представьте! А вы в курсе, сэр Ортем, что нет психически здоровых, есть недостаточно обследованные? То-то же. Шутки шутками, а пока что от медицины был один ответ, равносильный разведённым рукам — у вас, дросселей, подобные завихрения не редкость. Привыкайте.
— Я чувствовала не совсем тебя, — пояснила Канси. — Всё изменилось — твой запах, ощущение мыслей. Ты словно отдалился от меня — так, что уже становилось больно. И там, во сне, ты переживаешь сильную боль. Может, физическую. И это совсем не нормально. А доктор Карлен тоже ничего не нашёл... — Канси задумалась. — Я это так не оставлю. Надо разобраться. И скажи, почему «Ортем»? Ведь себя ты зовёшь «Артём».
Обалдеть! Она произнесла его имя совсем по-русски, точно, без акцента. Артём пояснил ей своё давнее решение: имя подчёркивает, что он не дома. Что это, вполне возможно, только дурной сон или кем-то насланное наваждение.
Канси покивала.
— Многие дети так делают, — пояснила она. — Другое имя — другая жизнь. Скажешь мне, если захочешь, чтобы я звала тебя так, как ты зовёшь себя сам. Полежишь ещё? Если всё прошло — пойдём, пробежимся. Вот увидишь, дурные мысли как ветром сдует!
Простые у неё советы. Позанимаемся гимнастикой, пробежим десяток километров, позанимаешься со штангой. Но что характерно — ведь помогает!
— — -
Анчири подробно расспросил — как Артём «включает» умение дросселя, сколько народу может «потянуть» за собой. Двенадцать тысяч — этот свой «рекорд» Артём помнил абсолютно точно. Помнил также, насколько устал в тот день — с ног валился в буквальном смысле уже минут через десять похода. Но успели, успели увести людей подальше от проснувшегося вулкана.
А на Плутонии «работать» дросселем оказалось труднее. Сам, вдвоём с Канси перемещался легко и входил в нужное состояние быстро, секунд за двадцать. Анчири не раз попросил уточнить, как много людей сможет увести за собой Артём. Дюжину, включая самого Артёма, удалось «затянуть» без труда. На всех произвело огромное впечатление, когда Артём устроил скоростное кругосветное путешествие. Его самого, уже привыкшего, вроде бы, к стихийным явлениям, впечатлила ползущая вслед за Плутоном огромная приливная волна — мимо которой они проскочили.
— Невероятно, — заключил Анчири, как только все высказались, бросая на Артёма и Канси восхищённые взгляды. — Настоящее волшебство, дети правы. Вам нужен отдых, Ортем. Не спорьте, я чувствую вашу усталость. Я покажу вам, куда нам нужно будет попасть, но это подождёт — важно, чтобы вы были в форме.
— Мне помочь? — уточнил Артём, глядя, как остальные участники эксперимента возводят временный лагерь. Чудеса технологий! Пусть большинство технологий для людей Плутонии закрыты — слишком мало нужных элементов — но и без этого их достижения поражают воображение. Палатки — по сути, настоящие дома — которые словно из семян вырастают. Двадцать минут — дом готов. Вырастает, словно диковинный овощ на огороде!
— Не сейчас. От тебя всё зависит, — пояснила Канси, за руку проводя его внутрь первого из домов. — Ты должен быть полон сил, остальное подождёт. Нет, — она мягко освободилась, когда он попытался обнять её. — Я знаю, что так приятнее. Но вдруг мне понравится, и не смогу остановиться? — Она рассмеялась. — Не сейчас. Другой способ. Эффективнее, хотя и не так приятно.
Она села ему на колени, лицом к лицу и, как делала Карико — прижалась лбом к его лбу.
— Ни о чём не думай. Если не умеешь, думай обо всём подряд, постоянно представляй что-нибудь другое.
— — -
Артём подумал, что проснулся. Так и сидел, прижимая к себе Канси, лбом ко лбу, ощущая её дыхание и запах кожи. Не хотелось её отпускать — да она и сама не хотела. Но всё-таки нашла в себе силы выйти из их совместных целебных грёз.
— Нам пора. — Она соскочила с его колен и в который раз Артём поразился, насколько — с его точки зрения — они с Мариной похожи, и насколько обе похожи на Ингу. Невозможно забыть её, пусть даже прошло так много времени на Айуре, чем бы он ни был. — Ужасно волнуюсь! — призналась она, снова подвязывая волосы хвостиком. — Ты и сам поймёшь, почему. Всё? Готов к путешествию?
— — -
Понятно, почему это место стало обязательным в ритуале посвящения во взрослые. Можно назвать его полюсом недоступности Плутонии — надо пересечь не только крайне неприятный пояс действующих вулканов, но и справиться с арктическим холодом — площадка, на которую он вывел команду, находится на географическом южном полюсе планеты. И да, здесь холодно.
В процессе путешествия, конечно, никому не холодно. Скорее уж жарко: чем выше скорость перемещения, тем выше температура окружающего пространства. Замерить его непросто, субъективно это градусов тридцать пять — тридцать шесть. Одна радость — воздух сухой.
...Площадка идеально круглая (замеряли, пояснила Канси; хоть это и не положено, сюда приходили повторно, поскольку не происходило обещанного — Создатель никому не являлся). А в центре — постамент, трёхгранная кварцевая призма (потом ему сказали, что кварцевая, на ощупь — лёд льдом). И на двух гранях из трёх — изображения человеческих ладоней. Правой и левой. Один человек вполне может приложить обе ладони. Но не помогало. Ни один человек, ни двое, ни в каких комбинациях пола, возраста и состояния приручения ничего не добивались.
