— Да какая тут тайна... Примерно год назад всерьез встал вопрос об объединении с цехом аптекарей. Вместе в тяжелые времена выжить легче, налоговое бремя снизится и у них, и у нас, станет проще с документами и с отчетами по рецептурным препаратам, продажу которых регламентируют имперские власти. Удастся экономить средства от взносов, которые члены гильдии не очень-то охотно платят. Доктор Ифар всегда был против, несмотря на то, что его сын в гильдии аптекарей не последний человек и выступает за объединение. Дело не в политических или семейных причинах, дело в сугубо профессиональных. Принять аптекарей в гильдию, значит, приравнять их к врачам, но этого нельзя делать, потому что квалификация у них не та, учат их другому, под них придется переписывать устав и менять всю систему лицензирования, что вызовет немалые внутренние траты и отнимет много времени. В общем, если быть честным, многие в гильдии, как и доктор Ифар, боятся, что если аптекари начнут от себя выписывать лекарства, финансовые потери у врачей получатся больше выгод от облегчения налогового бремени и упрощения документооборота...
И тут Илану пришла в голову странная идея. Он попрощался с доктором Ирэ, чуть подождал, убедившись, что тот действительно уходит. Запер дверь в промежуток и, пока его не сорвали в операционную на что-нибудь экстренное, закрылся в малой сестринской, где Аранзар работал с микроскопом. На подоконнике возле лампы лежал возвращенный инспектором устав арданской гильдии врачей. Илан подобрал с пола бумажку, зажег в двусветной лампе второй фитиль. Под основание микроскопа подсунуты были клочки с записями инспектора. Илан слишком поспешно выставил того в город заниматься делами, и Аранзар не успел все свое собрать, прихватил только портовые документы. 'Безогласовочн. 'нара' скошен не пропеч. хвост внизу' с чернильными брызгами было нацарапано на одном клочке, второй изображал выщербленную 'фелизу', на неровность в поперечной палочке указывала стрелка и стояло указание 'крупн. шрифт'. Удачно. Этого мусора вполне достаточно, чтобы не дожидаться Аранзара и не просить его сравнить находки в портовых подделках с текстом, который хотел бы проверить Илан.
Недолго думая, он выдрал из книги одну страницу с фелизой в заголовке, от другого листа оторвал кусок с безогласовочной нарой. Поискал на полках, обнаружил две свечи себе в помощь, пристроил свет к зеркалу, подсунул один обрывок под предметное стекло, потом другой. И фелиза, и нара подходили под оставленное Аранзаром описание. Ни одной фелизы крупным шрифтом в книге больше не содержалось, зато еще две обнаруженные при беглом просмотре нары были со скосом на хвостах вместо закругления, а одна без. Даже микроскоп не нужен, лупы бы хватило.
Илан задумался. К доктору Ифару у него появились дополнительные вопросы. Причин, по которым книга напечатана не в официальной городской типографии на Ореховой аллее, а хвост знает где, несмотря на датировку два года назад и пометку 'Арденна' на титуле, могло быть много. В том числе — экономия средств, тяжесть налогового бремени, неответственное отношение городских врачей к выплате членских взносов в гильдию и политика сокращения расходов. Неофициально наверняка было дешевле, и без налога на цензуру. Могло, конечно, оказаться и так, что набор литер некоторое время назад был украден, по-ардански частично протоптан или продан из-за брака городской печатней, а два года назад многие заглавные фелизы и безогласовочные нары по городу были дефектные... Сколько всего в городе работает типография? Лет пять-шесть?.. Следовало дождаться результатов рейда береговой охраны на Тумбу, чтобы подтвердить или отбросить подозрения.
Он выглянул в коридор. Тихо. Мышь, свернувшись калачиком, дрыхнет на своей любимой лавке возле предоперационной. Лампы погашены через одну. Словно и нет во дворце ни больных, ни северных гостей. Нужно пользоваться моментом, ложиться спиной к теплой сушилке для полотенец и тоже поспать.
* * *
Всю ночь, спокойную, тихую, без вызовов ночь, Илану снилась Чепуха. Рыжая собака из префектуры, глупая и бесстрашная, благодаря своей глупости и бесстрашию спасшая не одну человеческую жизнь, отлично ходившая по следу и беззаветно любившая городские помойки. Такой собакой Илан к утреннему обходу себя ощущал. Что за дело ему до городской гильдии врачей и клубка грязи внутри нее? И что за дело до типографских трудностей с неровно отлитыми литерами? Все потому, что Намур втравил его в спектакль в Адмиралтействе, имевший длинное продолжение? Или потому, что Гагал назвал его другом, а потом привел отца под защиту госпитальных стен?..
Но друг это не тот, кто вчера сказал, будто он твой друг. Дружба проверяется делами и создается временем. А Намур просто подбросил ему, как Чепухе, свежий след до ближайшей помойки и глядит теперь со стороны, что из этого получится. Когда чутье приведет Илана к цели, помойка будет найдена и раскопана, государев советник улыбнется и покровительственно потреплет его по холке: хорошая ищейка, не рассуждает, куда лезет.
Как будто мало своих забот, как будто легко живется. Больные утром облепили Илана, словно муравьи леденец. У одного шов болит, у другого чешется, третий хочет домой, четвертый повздорил с медбратом, пятому досталось рваное одеяло, шестой хочет знать, что будет с его здоровьем через год, седьмого тошнит, восьмому жарко, девятому холодно, а еще у всех поголовно соседи храпят. В женской послеоперационной убежала через край моча из катетера и потекла к двери, в мужской у доктора Зарена не капает капельница доктору Рауру, отключишь — капает, подключишь — нет, и никто, кроме Илана, не знает, как с этим справиться.
Он отвернул себя от дурацких и посторонних размышлений сам. Значительным усилием воли. Когда чуть не вколол Рыжему лекарство Обморока и наоборот. Остановила его Мышь. Поймала за рукав и молча толкнула в сторону правильной кровати — внимательная, доктор не из той тумбочки брал.
Так что хватит. День только начинается, а он уже заработался. Опять лечит себе одни проблемы другими. Начхать ему уже на императорский прием и трон под золотой парчой. Плевать на черное наследство и семейные долги. С этими занесенными над ним лезвиями он смирился. Но стоило возвратиться в Арденну и твердо решить для себя: 'Больше никогда и никуда не поеду!' — как ему предложили регентство в Столице. Сколько крови лилось всегда из-за власти в самой Арденне, да и в Таргене во времена Солдатской войны и после. И что ответить? Да, кир Хагиннор. Конечно, кир Хагиннор. Когда мне воткнут нож в спину, я обещаю, что все будет хорошо, и вам не будет больно...
Попозже, ближе к завтраку, пришло известие, что на дежурстве Илана сменит сам доктор Наджед. Просто случится это не в середине утренней, а в начале первой дневной. Больных умыли, перестелили, завершили утренние процедуры, растворы в капельницах заставили капать, инструмент унесли на дезинфекцию, полы надраили, на посту вскипятили чайник, — жизнь, вроде бы, налаживалась. Из города исполнять обязанности в перевязочной явился отчаянно зевающий мальчик из морга, принес новости о государевом визите.
Сегодня в префектуре заседает выездная сессия верховного суда, которую ждали еще летом, но летом суд до Арденны почему-то не добрался. Несколько дней будут рассматриваться дела, на Судной площади сейчас переделывают эшафоты, помосты и чинят старую виселицу — сначала там пройдут казни и телесные наказания осужденных преступников, а потом большая церемония помилования для тех, кому государь окажет снисхождение и милосердие. Ждать ли сегодня-завтра императора во Дворец-На-Холме? Так кто ж его знает. У государя государственные дела не нашего ума.
Илану опять в голову полезло всякое. Например, история со свинцовыми ящиками и фраза, по ее поводу оброненная киром Хагиннором: 'Как бы ни было противно, но придется кого-нибудь казнить'. Если ты станешь регентом, доктор Илан, противно будет не киру Хагиннору, а тебе.
Он помнил и слова, сказанные ему Черным Адмиралом, его отцом, перед тем, как Илан с надеждой на удачу протянул тому ключ от сундука с адмиральской смертью. Чтоб тот открыл и все нашел в нём сам. Чтоб не пришлось ему помогать умереть, потому что это было бы страшно. 'Каждый раз, глядя на закованного в цепи или подведенного к плахе человека, ты должен представлять себе, что сделал бы он с тобой, получи он власть. Каким огненным колесом прокатились бы по стране его имя и его идея, и сколько крови стояло бы после на улицах городов — чуть замочить ступни, по щиколотку или по колено. Это лучше всего лечит от бесполезной жалости'.
Илан поверил ему тогда. А спустя всего несколько сотых понял, что поверил зря. Он неизлечим.
Из размышлений его вывел голос доктора Ифара, которого Эшта, еще один почтительный сын, оделенный наследством, решил проводить на завтрак:
— Для кого я трудился, зарабатывал, копил, создавал, строил? — страдальчески вопрошал доктор Ифар на все хирургическое. — Для кого старался? Не жизнь у меня, кривое колесо! Докатились до скандала, перегрызлись, стыдно! В моем собственном доме, в городе, в гильдии все против меня!.. Всё им отдам, пусть жрут и давятся, паскуды! Устал воевать, не могу больше. Дайте мне тихое место здесь в детском, где нет врача. Буду лечить детей. Потому, что умею, а не за деньги!..
Илан передернул плечами и оглянулся. Что это с доктором Ифаром? Разочарование в трудах всей жизни? Или инстинкт политика — держаться ближе к сильным? Прошло то время, когда городские врачи смеялись над бесплатной лечебницей для нищих. Сейчас для гильдии госпиталь тяжелое соседство. Но в городе смотрят на внешнюю сторону и через призму своего кармана, поэтому не видят, что Дворец-На-Холме — не чисто арданский проект. А доктор Ифар за несколько дней внутри всё рассмотрел и понял. Прикинул хвост к носу и рассудил, что советник Намур в госпитале не просто так, и госпожа Гедора дружит с киром Хагиннором не случайно, и доктора Илана то и дело приглашают в адмиралтейство не чтобы не забыть, как он выглядит. Мир меняется, кто не успевает за переменами, тот гибнет. А, может, правда устал воевать. В гильдии его едят, неблагодарность и непонимание домашних приводит в бешенство, а в госпитале, по крайней мере, спокойно. Пока что спокойно. И в детском нет врача.
В операционную до сдачи дежурства Илана отвлекли всего один раз, на эпицистостому, пациент свой, из почечного. Там дел-то. Сделать надрез, вставить трубочку для отведения мочи, и вся операция. И лежать будет не в хирургии, а у себя, на втором этаже. Закончив, Илан выкопал в куче одежды, наваленной в раздевалке операционными, оба свои кафтана — докторский и красный бархатный — и взвешивал их в руках, решая, который меньше помят, и который сегодня нужнее. И тут в дверь поскребся Обморок, прекрасно изучивший, где и когда доктора можно перехватить для своих целей.
— Простите, доктор, вы не заняты? — вежливо поинтересовался он.
Илан покачал головой, делая выбор в пользу красного кафтана.
— Я составил прошение об аудиенции у государя императора Тарген Тау Тарсис, — с преувеличенной почтительностью сообщил Обморок. — Только не знаю, как и через кого мне его подать. И куда. Наверное, в канцелярию Адмиралтейства? И у меня нет с собой посольской печати. Не знаете, его в таком виде примут?..
Понятно, что передать прошение, вместе с устными извинениями за отсутствие печати, планируется через доктора Илана, а 'не знаю' и 'не знаете' — начало ритуального танца. У доктора Илана — примут.
— Давайте, я попробую отдать, — Илан протянул руку, и ему в ладонь спешно вложили плотно свернутый лист, обвязанный крученой шелковой ниткой, подозрительно похожей на хирургическую девятку, закапанный воском с больничной свечи и припечатанный обычными личными оттисками с перстней и еще одной сложной печатью, на изображении с которой Илан расшифровал только расправленные крылья.
Если бы не тот недавний случай, когда Илан застукал государя под дверью палаты Небесных Посланников, сомневающегося, не войти ли ему, он нипочем бы на себя подобное поручение не принял. По крайней мере, так он себе сейчас говорил, пряча прошение за пазуху.
— Ты сейчас куда идешь? — сошел с официальной ноты Обморок. — Прости, что невежливо спрашиваю, но моя просьба не терпит отлагательств...
— Пока что никуда, — отвечал Илан, вспомнив, что еще вчера обещал навестить легочное, но вместо этого сначала оперировал, потом спал. — Закончу кое-какие дела в госпитале.
— А можно попросить...
— Попросить можно, — придержал его Илан. — Выполню ли в срочном порядке, не знаю. Не подгоняй.
Обморок отступил.
— В любом случае буду благодарен, — он поклонился коротким кивком и покинул предоперационную.
* * *
Когда в госпитале говорили о чем-то невозможном, мудреном или трудно осуществимом, поминали доктора Арайну. Мол, сделать это так же сложно, как удивить доктора Арайну. Или напугать доктора Арайну. Особо нахальные при этом прибавляли: 'Но мы и это делали!' — однако верили им только желторотые новички. Чем можно удивить или напугать доктора Арайну, Илан даже приблизительно не мог себе представить. Допускал лишь предположение, что наверняка ничем полезным, разумным или благопристойным.
В то утро доктор Арайна был взволнован, встревожен, изумлен, и шел прямиком к доктору Илану, которому заявил без обиняков:
— Я к вам, как к человеку, сведущему в полицейских вопросах. Прошу, помогите принять решение.
За круговертью врачебных и государственных задач, подзатерялась третья ипостась Илана — 'парень из префектуры'. Илан молча кивнул, заодно и здороваясь. У доктора Арайны в речи внезапно проявился брахидский акцент — сильно смягченные 'с' и 'л', которых раньше от него Илан не слышал. Он изобразил вежливое внимание, хотя вступление не на шутку самого его насторожило.
— Тот человек, что ранил доктора Раура — не мой пациент, — подавшись к Илану ближе, чем это было вежливо, сообщил доктор Арайна и твердыми пальцами слишком сильно взял того за локоть. — Он пьяница, но был и находится в своем уме. Я в затруднении. — И посмотрел на Илана с ожиданием. — Вы же знаете, я не нарушаю правила!
Они остановились в коридоре второго этажа недалеко от парадной балюстрады. Кажется, доктор Арайна за Иланом шел или даже бежал, от самого легочного, куда Илан наведывался оставить ворох назначений.
— Этого человека разве не забрала полиция или городская стража? — удивился Илан. — Его же следовало арестовать.
— Они не взялись сразу, побоялись, что он безумен, просили для начала успокоить, — покачал головой доктор Арайна. — А что делать с преступником мне? Записывать под его диктовку признания? Он протрезвел, он здоров, лечить его я не могу, удерживать не имею права. Доктор Раур не умер, обвинений не выдвинуто, как я должен поступить, чтобы не нарушать закон? Я знаю свои полномочия, как врача, но мое отделение в госпитале — не тюрьма! Полиция не приходит, а виноват, подай этот человек жалобу, буду я!..
— Нужно обратиться в префектуру, — сказал Илан, с тоской вспоминая, что префектура на ближайшие дни занята имперским выездным судом, поэтому полиция и не приходит. — Только, возможно, не сегодня...
