— Бомберы... — Ольга задумчиво постучала пальцем по подбородку. — Не знаю, не уверена. Пока что вся операция проводится тайно, о ней помимо Великого Князя, Медведя и еще нескольких человек никто не знает. Но ты прав. Отвлекающий удар серьезно улучшил бы наши шансы прорваться на автомобилях. Основной проблемой останется топливо и проходимость дорог. Я пошлю сообщение во время сеанса связи. Учти, что в следующий раз спутник пройдет над нами только завтра утром, и до того мы ответа точно не получим. Эх, сообразила бы я раньше...
— Нам с Дором следовало сообразить раньше! — с досадой сказал Саматта. — Вот что значат пятнадцать лет в отставке! Хорошо. Отправляй запрос, и откладываем окончательное решение до завтрашнего утра. Сегодня остаток дня отдыхаем на постоялом дворе — надеюсь, там жить можно. Лика, мы с тобой идем на базар, присматривать мулов. Если авиацией нас не поддержат, завтра с утра покупаем животных и топаем пешком. Если поддержат, едем на машинах. Все, грузимся и поехали, пока никто не заинтересовался, чего мы здесь застряли.
Улицы города казались вымершими — все живое спасалось от жары, мало чувствовавшейся в оборудованных кондиционерами автомобилях. Кое-где в пыли рылись куры, в тени заборов валялись, высунув языки, большие лохматые собаки, провожающие машины ленивыми взглядами. Тут и там изможденные коровы и наглые козы индифферентно щипали пожухлую траву на обочинах. Гостиница, которой действительно куда больше подходило название постоялого двора, оказалась полупустой несмотря на свою близость к рынку. В большом дворе, обнесенном высокой глинобитной оградой, тут и там стояли повозки с привязанными рядом мулами, ослами и странными шерстистыми животными с небольшим горбом на спине, слегка напоминавшими низкорослых верблюдов. Стояло несколько машин с прицепами — дряхлых грузовичков и полугрузовиков неопределенного возраста, окраски и марки. Вышедший навстречу гостям хозяин, пожилой сапсап с изборожденными морщинами лицом, слупил деньги за сутки вперед (девять тысяч местных вербов за шестерых человек и три тысячи за оба автомобиля), показал комнаты, предупредил, что местный дизель-генератор включится вечером не больше, чем на пару часов, чтобы обеспечить освещение, и удалился, не задавая лишних вопросов. Тарси он, к счастью, не понимал и говорил на общем. Похоже, тарси в местных краях вообще являлся не слишком популярным языком, так что изображать из себя тарсаков оказалось довольно легко. Мужчинам лишь потребовалось почтительно помалкивать, пока Ольга утрясала с хозяином денежные вопросы.
Оставив Ольгу колдовать над спутниковым передатчиком, а изрядно вымотанных тряской Яну с Кансой — отлеживаться и отдыхать, мужчины отправились на базар, расположенный от постоялого двора в паре сотен шагов.
Базар оказался под стать городу: небольшой и сонный. Половина прилавков под широкими грязными навесами пустовала. В некоторых местах сидели торговцы овощами, фруктами, лепешками и мясными тушами, над которыми роились густые тучи мух. Сырого мяса, впрочем, попадалось немного — скорее, декларация о намерениях, чем реальная торговля. Вряд ли в местном жарком климате животных забивали раньше, чем приходила пора готовить пищу. Живых овец, кур и уток в деревянных клетках наблюдалось куда больше. Изредка встречались прилавки со скобяным товаром, бусами, тканями и одеждой, а в одном месте Дентор углядел торговца охотничьим снаряжением — на удивление хорошими дробовиками, капканами, ножами и машинками для набивки гильз. Патроны с дробью, жаканами и картечью, а также просто картонные гильзы грудами лежали в нескольких больших коробках, стоящих позади прилавка. Возле прилавка отирались несколько мужчин, с одним из которых торговец неспешно что-то обсуждал на каком-то местном языке. Новоприбывшим много внимания не уделяли — как только становилось очевидным, что незнакомые тарсаки не намереваются покупать их товар, оживившиеся торговцы снова погружались в апатию.
По закону подлости загоны вьючного скота обнаружились в дальней части рынка.
— Разбирайся, — сказал Палеку Дентор. — Мы с Мати пойдем насчет продовольствия поисследуем. Момбацу сан, — обратился он к торговцу мулами, низкому толстенькому лысоватому мужичку с хитрым взглядом, являвшим собой классический образец барышника, — кто здесь торгует съестными припасами для долгой дороги?
— Далеко направляетесь? — поинтересовался тот, окидывая гигантскую фигуру полицейского уважительным взглядом.
— Далеко, — туманно откликнулся тот. — Так кого спросить?
— Сан Храмис продает селло, что готовят его жены, — сообщил барышник, почесав в затылке. — Скажите ему, что вас послал Тамтамыш, он уступит в цене. В ту сторону пять рядов, над его прилавком красное полотнище с зеленым деревом и белыми цветами. Там же рядом сан Мумерах продает солонину — с луком и оливковым маслом, она хорошо хранится в жаркую погоду. А у самого входа на рынок, в овощном ряду, можно купить сушеный картофель и сухие лепешки, которые не плесневеют в течение целого периода даже во влажном климате. Нигде такие делать не умеют, только у нас! — похвастался он.
— Спасибо, сан Тамтамыш, — кивнул Саматта. — Лика, чтобы друг друга не искать, встречаемся в гостинице. Только не купи чего-нибудь ненароком до завтрашнего утра.
— До утра? — насторожился барышник. — Почему до утра? Я продам мулов прямо сейчас, и по очень хорошей цене. Нигде в городе лучше не найдете!
— Наши жены еще не решили, стоит ли нам путешествовать дальше пешком или на машинах, — сурово сказал Саматта. — Решат сегодня ночью.
Торговец пробормотал себе под нос что-то невнятное на непонятном языке, но потом просиял.
— Да не осквернят никогда морщины чело ваших жен! — оживленно сказал он. — Что машина? Машина сейчас едет, а потом сломалась. Где чинить станете? Бензин кончится — где найдете? А хороший мул не ломается, и заправлять его можно любой травой, что растет на обочине. Вы, наверное, первый раз в наших краях, раз сомневаетесь. Покупайте мулов — не прогадаете. Здесь у нас все так ходят, с мулами и верблюдами. И груз на них положить можно, и самим ехать, и чинить не надо...
— Да-да, сан, — прервал поток его речи Саматта. — Мы обязательно передадим твои слова нашим женам. И даже постараемся убедить их ночью, — он сально подмигнул, — что ты прав. Но сейчас купить не можем — запрещено. У нас так принято, что женщина в семье решает. Мы вот с другом думаем, не уйти ли от жен и не остаться ли насовсем в ваших краях? У вас женщины ласковые, послушные, во всем мужей слушают...
— Да, у нас женщины не чета вашим, знают, кто в доме хозяин! — широко ухмыльнулся торговец. — Передайте вашим женам мое почтение и скажите, что я совершенно бесплатно добавлю уздечки. И дам хорошую скидку на прочую упряжь!
— Обязательно, — кивнул Саматта. — Дор, пошли.
С мулами Палек провозился не менее двух часов. Барышник явно попался бывалый и опытный, да и Палек дома в основном имел дело с лошадьми и пони. Ему оставалось лишь надеяться, что у мула, по крайней мере, ведущего свой род от лошадей, признаки возраста и здоровья не слишком отличаются от лошадиных. Он внимательно осмотрел два десятка животных и по крайней мере у половины заметил явные признаки искусственного омоложения — вырванные и подпиленные зубы, выдолбленные и зачерненные чашечки зубов, подкрашенную темной краской шерсть. В конце концов он перестал даже обращать внимание на бедолаг, которые слишком явно боялись осмотра рта, почти наверняка — из-за жестоких варварских операций. У двоих оказались не в порядке легкие, один хромал, а еще один игривый и дружелюбный мул оказался явно подпоенным чем-то спиртным — пахло от него не слишком сильно, но чувствительно. Тем не менее, Палек отобрал шесть хороших сильных животных, возможно, не слишком молодых, но крепко стоящих на ногах, а заодно заработал некоторый авторитет в глазах барышника. Привязав мулов в стороне и переписав в пелефон вытатуированные в ушах номера, довольный собой Палек отправился восвояси.
Громкий звук пощечины и непонятную речь, в которой по экспрессии легко распознавалась ругань, он услышал, едва только миновав ворота рынка. Заглянув в узкий проход между заборами, в нескольких шагах от себя он увидел высокого молодого мужчину в шароварах и рубахе навыпуск, за плечо трясущего скорчившуюся на земле женщину в длинном балахонистом платье и закутывающем голову платке. Женщина поднимала руки в тщетной попытке защититься, а мужчина лениво хлестал ее ладонью по щекам, не переставая ругаться.
— Эй! — громко сказал Палек, вразвалочку подойдя к мужчине. — Ты что ее бьешь?
— Не слушает меня, э! — все так же экспрессивно откликнулся тот на общем. — Я старший брат, должна во всем слушаться. А она упрямится. Момбацу сан, хочешь женщину на день или на ночь? Молодая, красивая, сказка, а не женщина! Ты не смотри, что упрямая, в постели прямо огонь!
Женщина подняла залитое слезами лицо, и Палек вздрогнул. Она действительно оказалась красива — тонкой западной красотой, какой отличались многие виданные им в Грашграде женщины: высокие скулы и лоб, нос с горбинкой, полные чувственные губы, большие карие глаза... Она что-то жалобно пробормотала на одном из местных языков, которые Палек даже не пытался различать. Мужчина снова прикрикнул на нее и небрежно отвесил подзатыльник, от которого ее голова мотнулась вперед.
— Много о себе думает, — скривился он. — Ест за двоих, а проку никакого. И сестер полон дом — а как я их кормить стану?
Палек зашипел сквозь зубы. Он вообще не переносил, когда в его присутствии бьют женщин, и из школы частенько приходил с синяками — последствиями драк в защиту девчонок, которых сверстники таскали за косы и били портфелями. А уж если девушка такая молодая и прелестная... Он шагнул вперед и ухватил мужчину обеими руками за рубаху.
— Ты что, момбацу сан! — округлил тот глаза. — Ты что хватаешься? Я разве тебе что плохое сказал?
— Ты знаешь, что женщин бить нехорошо? — ласково спросил Палек, обнажая зубы в нехорошей улыбке. — Хочешь, я тебе нос откушу, чтобы вежливости научить? Ты не видишь — ей больно?
— Да я же по-родственному! — замахал тот руками. — Я же не калечу! Если женщину не учить, как она поймет, что мужчин уважать надо? Слушай, если не хочешь женщину — не надо, кто-нибудь другой захочет. Не стану я ее больше бить, домой придем, тогда поучу. Иди себе своей дорогой, только руки при себе оставь, а!
— Сколько тебе надо денег? До завтра? — сквозь зубы спросил Палек.
— Эй, другой разговор, сан! — расцвел широкой белозубой улыбкой мужчина. — А то — нельзя бить, нельзя бить! Пусть работает, тогда и бить не стану. Забирай до самого утра, тысяча вербов — и делай с ней что хочешь, хоть слезы утирай, хоть еще как пользуй, как у вас принято! Хочешь, совсем ее купи, за пятьдесят тысяч хоть сейчас отдам!
Палек молча залез в карман, вытащил оттуда тысячевербовую бумажку — две сотни маеров на домашние деньги, разговаривать не о чем — и сунул ее под нос мужчине.
— Возьми, — буркнул он. — До утра. А там посмотрим.
— Ай, молодец! — улыбка мужчины стала еще шире. — До утра — совсем твоя. Утром пусть домой идет.
Он что-то быстро и резко сказал женщине, повернулся и пошел по переулку. Палек тихо выругался сквозь зубы, глядя ему вслед. Вот подонок... Ну хорошо, сегодня они девицу устроят, но завтра что, когда она снова домой вернется? Пятьдесят тысяч вербов — не так много, десять тысяч маеров у них найдется, но даже если выкупить, не тащить же ее с собой! Надо поговорить с остальными, вдруг они что-нибудь придумают. Заплатить кому-нибудь из местных, чтобы вывезли ее в цивилизованные края, что ли...
Он присел на корточки рядом с испуганно съежившейся женщиной и заглянул ей в глаза.
— Все хорошо, милая, — проговорил как можно более ласковым тоном. — Не бойся меня. Ты меня понимаешь?
Женщина, всхлипнув, что-то пробормотала в ответ.
— Не понимаешь, — констатировал парень. — Палек, — он ткнул себя пальцем в грудь. — Палек.
Он показал пальцем на женщину и вопросительно поднял бровь.
— Кампаха, момбацу сан, — пробормотала та. — Чоко патаба ми новоммара, том солуха! [Не бей меня, я буду послушной (поллах)]
— Кампаха... — Палек снова успокаивающе улыбнулся. — Пойдем, Кампаха.
Он выпрямился и подал женщине руку, за которую та неуверенно ухватилась, поднимаясь. Ее пальцы оказались на удивление сильными, а движения — гибкими, почти грациозными. Она встала, опустив голову и нервно заправляя под платок выбившуюся прядь блестящих черных волос.
— Пойдем! — Палек призывно помахал ей, маня за собой. — Пойдем. Здесь недалеко.
В гостинице вся компания собралась в номере, отведенном Дентору с Яной. Номер оказался тесными, а посреди него стояло несколько больших сумок, из-за чего в комнате казалось решительно негде повернуться.
— ...селло — смесь масла, муки, меда, тертых орехов и чего-то вроде местного инжира, — объяснял Саматта, перекатывая в пальцах небольшой комочек коричневой вязкой массы. — Очень долго хранится, не портится, сытное — идеально для дальней дороги. Лика, кто с тобой?
Все повернулись к Палеку с Кампахой, и Палек почувствовал, как напрягается Ольга.
— Ее зовут Кампаха, — сообщил он, подталкивая втянувшую в плечи голову женщину. — На улице ее брат бил, хотел, наверное, чтобы проституцией зарабатывала. Я ему дал немного денег, чтобы пока отвязался. Она на общем не говорит.
Ольга быстро сказала что-то резким тоном, в упор глядя на Кампаху, безуспешно подождала ответа и спросила снова, уже иначе. После второго раза молодая женщина быстро-быстро закивала и что-то затараторила. Ольга остановила ее взмахом руки.
— Палек, ты дурак, — ледяным голосом сказала она. — Скажи спасибо, что она говорит только на поллахе, но не на тарси и общем, иначе вся наша легенда пошла бы псу под хвост. Ты понимаешь, что могло бы произойти?
— Ой, да расслабься, — отмахнулся Палек. — Кто ее спрашивать и слушать станет? Надо ее...
— Лика, я с Ольгой соглашусь, — перебил его Саматта. — Ты дурак. Зачем ты ее сюда притащил? Чтобы она или ее брат всем в городе растрезвонили о чужаках, которые непонятно куда собираются, да еще и деньгами сорят?
— Но ее били!
— И что? Сотни тысяч женщин в этих краях регулярно бьют и унижают. Некоторых даже убивают. Ты их всех хочешь подобрать? Ну ладно, сегодня ты ее спас — а завтра-то что? Мы уедем, а она здесь останется. Или ты и ее с собой прихватить хочешь?
Палек опустил голову.
— Я думал, что ее, может, как-то пристроить, — тихо проговорил он. — Ее можно выкупить, а потом... ну, не знаю, куда-нибудь подальше отправить.
— Лика, — Яна подошла к нему и успокаивающе положила руку на плечо. — Мы знаем, что ты хотел ее защитить. Но мы не можем защитить всех в мире, нам хотя бы Цу и Кару у Дракона выцарапать. Куда мы ее отправим? Без родственников, без близких, без профессии?
— Я знаю, — Палек вздохнул. — Простите. Вскипел, ну и не подумал. Но не гнать же ее сейчас.
— Яна, что она чувствует? — все таким же резким тоном спросила Ольга. — Какие эмоции?
