Да, кроме всего прочего, у нас отныне был великий заступник — мой дух-Покровитель. Он помогал мне, а значит и всем нам. Наши успехи я всецело относил на его счет: это благодаря его воле мы позабыли о голоде, избавились от назойливого соседства стаи волков, получили лук и стрелы. Кто же, как не он, являлся первопричиной всему? Я верил в это. И Ойты частенько мне напоминала о том же. Старуха даже маму уговорила поверить в это. Мы все вместе ходили на сооруженный мною жертвенник в верховьях ручья и оставляли для духа кусочки жареного мяса, которые я всегда окроплял своей кровью. Этим мы благодарили его за помощь.
Ойты стала чаще выходить из пещеры. Нога её поджила. Она уже могла ходить с кем-нибудь из нас осматривать и снимать улов из петель. Правда, ходила еще нетвердо и медленно.
Я спрашивал у мамы скоро ли мы пойдем в Бодойрын, но она не могла ответить мне ничего вразумительного. Старуха еще не оправилась, надо подождать, говорила она. Я с сомнением склонял голову и косился на занятую домашними делами Ойты. Мне казалось, что она уже вполне здорова. Правда, когда погода менялась, ей становилось хуже. В такие дни она лежала на своей постели и тихо постанывала. И я соглашался с мамой, что долгий и тяжелый путь в Бодойрын по глубоким снегам ей все еще не под силу. Это печалило меня. Я стосковался по людям, по удобствам настоящего тхерема и по суетной жизни большого тхе-ле. Как мне снова хотелось слышать шум стойбища, многоголосый говор, лай перекликающихся собак, хотелось, выглянув из жилища, увидеть приветливые лица. Мне даже представлялись эти лица — лица давно знакомых людей, тех кого я знал всю свою жизнь — моих друзей, их отцов и матерей. Я понимал, что это несбивчивая мечта, так как все изменилось, когда в Ге-эрын пришли чужаки и Пыин-ли, но все же видел именно тех, кого хотел видеть, к кому привык, по ком тосковало сердце. Мой род погиб — теперь я уже четко понимал это — но в своих сокровенных думах я видел все так, как это было до злополучного дня, до того, как кровь Сау-кья пала на пригретую лучами Осамина землю.
Только начавшиеся вскоре лютые морозы, заставили меня отказаться от мыслей о скором походе в Бодойрын, которыми я все чаще докучал матери и Ойты. Теперь трудно было даже ходить на проверку ловушек — все тело быстро коченело, не согревал даже пэ-мэ, — не говоря о том, чтобы отправиться в многодневный переход в земли Ге-ч"о. Стужа сковала землю и загнала нас в пещеру.
Долгое время люди охотились только при помощи копий и палиц, не зная, что такое лук и стрелы. Не каждая охота приносит охотнику удачу, а если нет лука, то и подавно. Трудно жилось людям: часто голодали, помногу дней оставаясь без пищи. Звери и птицы знали все повадки и хитрости людей и научились избегать уготованной им засады. Мужчины без устали скитались по лесам и горам в поисках добычи и нередко возвращались в тхе-ле с пустыми руками. Жены ворчали, дети плакали, просили есть, старики угрюмо молчали, отодвигаясь подальше от очага. Тяжело жилось людям.
Жил когда-то охотник по имени Анг, и были у него жена и младенец. И вот, наступила как-то трудная пора, стали недоедать. У жены Анга стало пропадать молоко. Женщина загрустила, ребенок часто плакал. Понял Анг, что дальше тянуть некуда. На все его молитвы духи отвечали молчанием. Пошел Анг на охоту. Шел лесом, выискивая следы оленей. Только лес пустой был: сорока успела предупредить оленей о том, что Агн идет к ним, чтобы убить. Долго ходил охотник по лесу, но ничего не нашел. Пошел в горы. Бродил по ущельям, карабкался на утесы, торил тропу по снежникам — все впустую. Ни оленей, ни баранов; всех успела предупредить сорока. Отправился тогда Анг на равнину: может сайгак какой повстречается? Но и степь была пуста.
На кривом дереве сидела и смеялась сорока.
— Ух! Лучше бы Ге-тхе покарал Первого Человека, тогда не было бы сейчас так худо! Не было бы людей, не было бы меня и моего сына. Ух! — ругался охотник, грозя черно-белой птице копьем...
Придется возвращаться домой без добычи, печалился Анг. Снова будет горько вздыхать жена, снова будет надрываться от плача ребенок. Как давно уже Анг не видел счастливого улыбающегося лица жены, не слышал довольного гуканья сына. Беды камнем давили на них. А во всем виноват был он, Анг: это он не может подбить зверя, не может принести в тхерем жирного и сладкого мяса.
Грустный поплелся Анг к дому.
По пути Анг остановился на поляне посреди густого леса, чтобы передохнуть: долго ходил — устал сильно. Сел возле ручейка, попил холодной воды. Решил поспать немного. Прилег на пушистый мох, закрыл глаза. И вдруг слышит: идет кто-то. Вскочил Анг, схватился за копье. Стал по сторонам смотреть.
Видит, идет к нему человек: маленький совсем, худенький. А в руках несет пару толстых гусей. Анг опустил наконечник копья, задумался. Тщедушный человек остановился на опушке, утер пот со лба и улыбнулся. Анг осмотрел его с ног до головы: "Эко, какой маленький!" Человек поднял в приветствии руки, для чего опустил обоих гусей на землю у своих ног.
Анг не ответил. Брови его хитро прогнулись, а уголки рта скривились в усмешке. Он видел, что пришелец вооружен какими-то тонкими палками: на боку мешок с оперенными прутьями, а на плече палка побольше, со стягивающей её концы сухожильной веревкой. "Что за оружие? Такими палками разве что рыбку лучить, да лягушек".
Маленький человек перестал улыбаться, и все смотрел на Анга, по-прежнему не выпускавшего из рук копья, Анг поднял копье. Тщедушный человек напрягся, потянулся к своим палкам. Анг ухмыльнулся.
"Вот убью этого человека, а добычу его себе возьму: жену порадую, — подумал Анг, — Он совсем махонький, с ним легко справиться".
Решив так, Анг направился к незнакомцу, грозно потрясая копьем. Маленький человек выставил ладони.
— Стой Анг! — закричал он приближающемуся охотнику. — Я зню, что ты задумал: убить меня, а добычу мою забрать себе. Я иду с миром, а ты поднял на меня копье. Я хоть и меньше и слабее, чем ты, но оружие мое много лучше твоего. Одумайся! Ты поступаешь нехорошо.
Анг остановился и громко засмеялся.
— Что ты говоришь, глупый человек! Ты слаб и жалок, а я большой и могучий. Что можешь ты сделать мне со своими палками? Я насажу тебя на копье и втопчу в землю!
Сказав это, опять пошел на маленького человека. Тот взял в руки палку с сухожильным шнурком, приставил к ней вторую, оперенную.
— Не подходи, Анг! — крикнул он и шагнул навстречу противнику. — Не делай этого, иначе оставишь жену без мужа, а сына без отца.
Но Анг лишь скривил губы в оскале. Вскинул копье, отвел руку для замаха. Маленький человек натянул тетиву и пустил стрелу. Она полетела быстро-быстро, быстрее ветра. Пролетела у самого уха Анга и сбила пролетавшую мимо птицу.
Птица упала. Анг остановился. Копье выпало из его руки. Маленький человек приставил к тетиве вторую стрелу.
— Ты видел, как умеет бить мое оружие. Если не хочешь, чтобы с тобой стало тоже, что с этой птицей — оставь злые мысли.
Сказав это, маленький человек опустил свое невиданное оружие. Анг уселся на землю.
— Прости, маленький человек, — сказал он показывая пустые ладони. — Поверь: я оставил дурные мысли, мое сердце открыто. Голод, что мучает моих жену и сына, заставил меня поднять на тебя копье. Только это. Прости! Подойди ко мне и сядь рядом. Клянусь, более не держу злого умысла. Садись и расскажи мне про свое оружие, раскрой его тайну.
Маленький человек улыбнулся, поверив Ангу. Безбоязненно подошел и сел напротив, заговорил:
— Забудем то, что было. Вижу, что ты неплохой человек: нужда толкнула тебя на недоброе дело. Вижу, что ты изнурен голодом. Скажу только: не стоит тебе меня убивать, чтоб добраться до моей добычи. Я и сам поделюсь с тобой. В знак того, что не держу на тебя зла, я даю тебе одного гуся. На, держи, — и маленький человек подал Ангу гуся, что был побольше и пожирней, — пусть жена твоя поест досыта и накормит ребенка.
Анг склонил голову и благодарно принял дар.
— Благодарю тебя, маленький человек, — сказал он. — Скажи мне свое имя, чтобы я знал, за кого должен помолиться духам.
— Мое имя ничего тебе не скажет. Зови меня просто Друг.
Анг кивнул.
— Спасибо тебе, Друг, за добро, — вновь заговорил Анг. — Уважь другую мою просьбу: открой тайну своего чудесного оружия. Вижу, что тебе не ведомо что такое нужда: в любое время можешь ты добыть себе пищу. Наверное, и жен у тебя потому очень много!
Маленький человек улыбнулся. Потом положил около Анга свое оружие и стал рассказывать:
— Это — стрела, — он указал на оперенную палку, — она поражает цель, подобно твоему копью. А это, — он показал на палку, концы которой соединяла тетива, — лук. Он кидает стрелу сильно и далеко. Любого зверя свалить может. Это лучшее оружие. Вот смотри!
Маленький человек взял лук и стрелу, прицелился и выстрелил в дерево. Подошел к торчащей из дерева стреле.
— Попробуй выдернуть, — позвал он Анга.
Анг подошел, дернул стрелу. Она не поддалась.
— То-то же, — засмеялся маленький человек. — Сильно бьет и много дальше, чем твое копье. Имей ты такое оружие, то любая дичь стала бы тебе легкой добычей. Я хочу подарить тебе свой лук, чтобы нужда никогда больше не входила в твой дом и чтобы семья твоя всегда была сыта. Возьми мой лук и иди домой. Покажи его всем своим родичам: пускай посмотрят и сделают себе такие же. Пусть никогда больше не голодают. Бери мой лук. Он теперь твой!
Маленький человек отдал свое чудесное оружие Ангу и исчез, растворившись в лесу, как бестелесный дух.
— Спасибо тебе, Друг! — крикнул в пустоту охотник и, подхватив гуся и оружие, поспешил в стойбище, чтобы скорее рассказать сородичам о своей встрече с маленьким человеком, который подарил ему лук и стрелы.
С тех самых пор люди не знают нужды: если у человека есть лук и стрелы, то он никогда не останется без пищи, ни один зверь от него не уйдет. Чудесный дар Друга сделал людей счастливыми. По сей день мы помним и чтим маленького человека, который отдал Ангу свою добычу и оружие. Дар его бесценен: он научил людей нашего народа делать лук и стрелы. Настоящего имени Друга никто не знает, но многие думают, что это был Ге-тхе, сжалившийся как-то раз над своими отпрысками. По разному люди рассказывают, а так это или нет, не известно.
Глава двадцатая
Мы увеличили число своих ловушек, и теперь некоторые из них стояли достаточно далеко от пещеры: много их было в долине реки, где мы заготавливали ивовые прутья. Правда, до озера мы не доходили, боясь наткнуться на вражеский отряд. Чтобы обойти все ловушки, мы с мамой обычно разделялись: кто-то проверял петли вблизи жилища, а другой ходил за перевал, в долину реки. Чаще всего на дальние охотничьи угодья ходила мама, а я снимал улов с ближних западней. Ойты выполняла всю работу по дому: ломала принесенные к пещере дрова, укладывала их в аккуратные кучки перед хижиной в глубине грота, варила еду, выделывала шкурки; иногда сопровождала кого-нибудь из нас в ближних обходах и при заготовке дров, но, в общем, старалась по возможности не покидать надолго жилища.
Сильные морозы миновали. Сразу после них началась оттепель: снова пробросило мелким дождем, перешедшим в мокрый снег. Сугробы у ручья подтаяли, обнажив камни; утесы обволокло тонкой прозрачной корочкой, а на озере потемнел еще не устоявшийся лед. По небу плыли низкие влажные облака; солнца не было совсем. Снег стал ломким, и по нему было очень неудобно ходить даже в снегоступах. Было похоже, что зима, не успев начаться, уступила место весне. Но мы понимали, что это всего лишь хитрость, с помощью которой злые духи пытаются одурачить людей и зверей, чтобы потом, когда холода вернуться, позлорадствовать вволю над теми, кто поддался их обману.
И действительно, вскоре стало холодать. Снег затвердел, укрылся новым рассыпчатым покровом. Мы облегченно вздохнули — все возвращалось к нормальному своему состоянию, звери вышли из чащи, где укрывались от ветра и мокрого снега, зайцы набегали свежих тропинок, не боясь поранить нежные лапки о заскорузлый наст. Оттепель во время зимы — плохое дело: быстро портится одежда, особенно обувь; охота не сулит хорошей добычи.
Ойты опять мучилась своими старыми болячками: суставы распухли и ныли. В шалаше вновь запахло притираниями и размоченной дресвой, которыми мама выхаживала больную. Бабушка ругала злых духов, что насылают на землю то дождь и тепло, то снег и морозы, от чего она вынуждена терпеть сильные боли и валяться в постели. Особенно худо ей было во время оттепели. Ночами она даже плакала.
Когда снова пришли холода, ей стало легче. По вечерам они с мамой дружно пели веселые песни, с горящими глазами вспоминали осенние праздники, что каждый год отмечались всем стойбищем, и сожалели о том, что нынешняя осень, не в пример предыдущим, принесла только горечь и слезы...
Я, по большей части, был занят своими мыслями. Не проходило дня, чтобы я не доходил до своего жертвенника и не оставлял духу-Покровителю, хотя бы небольшого подношения, молитвы и капельки крови, выжатой из крохотной ранки процарапанной на пальце острым обломком кости. Бывало, что я добирался и до утеса, где под ветвями кедра ко мне явилось первое Видение; я садился на хрусткий промороженный мох, прижимался спиною и затылком к стволу и, закрыв глаза, подолгу оставался неподвижен, прося Духа явиться ко мне или послать Видение о будущем, о том, что нас ждет впереди. Я хотел узнать, поправится ли бабушка, пойдем ли мы в Бодойрын и, если пойдем, то когда; просил рассказать мне о тхе-хте Мен"ыре, о чьей судьбе мы совсем ничего не знали, и вообще, о том, как живут теперь Тхе-Вей: смог ли наш народ отразить набег чужаков или, подобно Сау-кья, сгинул под ударами копий и палиц злых и хитрых врагов. Да, обо всем этом я просил поведать мне Покровителя через Видение, но Дух молчал. Видение не приходило.
Однажды утром, когда мы с мамой должны были идти осматривать петли, она пожаловалась на тошноту. Старуха подсела к ней. Они долго шептались. Я сходил за дровами, развел костер, перекусил остатками ужина.
— Мать сегодня останется. Не может идти, — сказала мне Ойты. — Ты один сходи.
— Да, сынок, — кивнула мама, глядя на меня печальными глазами. — Нездоровится что-то. Ты сходи. Иди на ту сторону, к речке. На холмах петли завтра проверим. Не к спеху. А те, дальние, уже давно стоят.
Я обеспокоился. С чего это маме вдруг стало худо? Начал расспрашивать её, но Ойты оборвала меня.
— Такое случается. Да, с женщинами такое случается. Иди. Завтра пройдет, — она усмехнулась и хитро посмотрела на маму.
Я пожал плечами. Быстро натянул поверх повязки и рубахи меховой пэ-мэ, взял лук со стрелами и копье. На прощание женщины, как это полагается, пожелали мне удачи, и я оставил их у жаркого очага.
— Возвращайся с большой добычей, — крикнула Ойты, когда я уже шагал вверх по тропе, неуклюже переставляя ноги с привязанными к ним снегоступами.
У жертвенника, где я остановился, чтобы каплей крови задобрить Помощника, меня нагнала Со. Я не стал её прогонять: вдвоем веселее. Наверное, мама и бабушка нарочно прогнали её со мной. Я немного задержался у камней, расчистил плоскую плиту, утоптал вокруг снег. Расколупал не поджившую ранку, выдавил кровь, помолился. Посидел, осматриваясь по сторонам, а потом поднялся и, подозвав рыщущую по кустам Со, побрел к перевалу сквозь редкий лес.
