Друг молчит, позволяя мне высказаться, и я добавляю:
— Дело не только в Эрике. Не поверишь, но это действительно так. Изменился я сам, и мне нужна твоя помощь. Ты не окажешься? Я знаю, обеспечить безопасность семьи — нелегкая задача. Я до сих пор понятия не имею, кто и зачем затеял войну с моим домом, что бы ни решил суд, и есть немалый шанс, что покушение повторится.
Пелл качает головой.
— Иллуми, тебе не кажется, что над таким изломом своей судьбы надо подумать, а не решать скоропалительно? Вот я никогда не стану Старшим и, признаться, этому рад. Но тебя-то недаром Патриархом называли... — говорит он рассудительно и мягко. — Пойми меня верно — это не попытка отказаться. Я горд тем, что ты мне так доверяешь. — Еще бы; я задел его самолюбие намеком на сложность задачи, и эта нехитрая тактика сработала. — И как бы я ни осуждал твое намерение переломить судьбу, на мою помощь рассчитывай твердо.
Большего мне и не нужно.
— Вдобавок ко всему у тебя появится еще один повод избегать женитьбы? — улыбнувшись, замечаю.
— Скажи это моему деду, самоубийца, — слышится ворчание в ответ.
— Придется, пока решимость меня не оставила, — со смешком подтверждаю я.
Пелл кивает и тянется к комму.
— Старший, могу ли я вас потревожить?
Старик Хар отвечает чуть брюзгливо, но доброжелательно. Добрый признак.
— Ну что, пойдем, — говорит Пелл, закончив беседу и получив разрешение прибыть в дедовы покои. — Излагая свою новость, будь поосторожней. Я не хотел бы, чтобы дед подавился чаем.
В обычно суровом голосе звучит такая смесь почтительного ужаса и неподдельной нежности, что я осмеливаюсь поинтересоваться:
— Пелл, как ты его выдерживаешь?
— Он таков, каков есть, — пожимает плечами друг. — Неуютно, зато дисциплинирует. К счастью, при занятости моего Старшего делами клана времени меня воспитывать него почти не остается. Хвала богам, я у него ненаследный. Зато с таким характером дед проживет лишние два десятка лет, просто говоря смерти достаточно решительное "нет".
Это верно; фамильный характер дома Хар вошел в поговорку еще до того, как мне впервые сделали взрослую прическу.
— Я вас приветствую, милорд, — с поклоном говорю я. Сидящий в кресле старик более напоминает почетное изваяние в свою честь, чем живого человека: без возраста, без ошибок и без изъянов, лишь прорезанный морщинами камень. Он не торопится произнести ответное приветствие, оглядывая меня сверху донизу. Многое ли видит? Полагаю, что так.
— Я предложил вашему внуку своего сына, в качестве воспитанника, — решив, что дожидаться обычных экивоков вежливости в данном случае бессмысленно, говорю я. — Вы не будете против, лорд Хар?
Лицо, скрытое зелеными и оранжевыми завитками грима, остается неподвижным, но блеск азарта в глазах нельзя перепутать ни с чем. Наши дома не конкурировали, но получить моего наследника под свое влияние, не шевельнув для того и пальцем — немалая честь. И выгода.
Стоило мне подумать о выгоде Харов, и за этой мыслью следует другая, недостойная и пугающая. Не слишком ли удачно складывается для их Дома несчастье моей семьи? В этом хаосе они — единственные, кто выиграл хоть что-то... и Пелл превосходен в метании ножей.
Хорошо, что это говорит всего лишь моя паранойя. Стыд ее смывает: я посмел заподозрить друга, которого, вдобавок, не было той ночью в доме Табора. Более того: если память мне не изменяет, именно той ночью он присутствовал на церемонии почитания предков дома Хар, под внимательными взглядами родичей, и потому априори непричастен.
— Ты высоко ценишь молодого Пелла, если считаешь, что такая обязанность ему под силу, — жесткая насмешка адресована Пеллу, но и меня задевает по касательной. Старший Хар прав, с высоты своего возраста считая нас обоих молодыми балбесами. — Но, в конце концов, вы знакомы не первый год. Если ты желаешь рискнуть и отдать воспитание своего сына в его руки — я не вижу препятствий.
— Благодарю вас, — склоняю я голову. — Мой сын вскоре вступит в права Старшего рода, это большая ответственность, и я надеюсь, что вы окажете внуку помощь, как он окажет моему сыну.
— В права Старшего? И сколько лет твоему сыну? — щурит глаза лорд Хар. Действительно не помнит такие незначащие мелочи или только делает вид? Я бы поставил на второе. Готов поручиться, львиная доля его времени, текущего медленно, как всегда у стариков, отдана изучению побегов на чужих семейных деревьях.
— Он в достаточной степени умен, чтобы справиться и научиться всему, что составляет жизнь Старшего, — уверяю я. — При условии, что ему помогут нести эту ношу, я буду за него спокоен.
— Что за мода в клане Эйри отдавать старшинство мальчишкам? — морщится живое ископаемое. — Я не одобрял это и в отношении тебя, но ты хотя бы был вынужден к непочтительности обстоятельствами. Но чтобы мне пришлось обращаться к желторотому птенцу "Старший Эйри"? Ты смеешься надо мной?
— Он тоже вынужден, — коротко. Может быть, пора произнести вслух то, что до сих пор было лишь решением, равно страшным и шокирующим даже меня самого, и потому требующим держать его в секрете. — Я уезжаю, как только закончу все формальности. Извините, милорд.
— И куда это тебя несет? — язвительно интересуется он. Пелл хранит молчание, но явно поддерживает деда в желании узнать, что я творю. — Полагаешь, что долг Старшего — это как парик, который можно сбросить с головы?
Вот он, давно ожидаемый упрек в том, что Старшинство мне не по плечам. Сердце дергает стыдом и сбывшимся страхом. Я всю жизнь боялся слов, подобных этим, изнывал от возможного упрека в неспособности справиться с обязанностями. Но на смену стыду приходит ошеломляющая легкость. Долг следует исполнять, кто спорит? Но его следует исполнять, как дышать, всем собою — а если это невозможно, то нужно найти в себе силы признать очевидное и передать драгоценный дар другому; тому, кто в состоянии хранить его за тебя. Именно это я делаю. Много ли проку семье от Старшего, который семью ненавидит?
— Долг, — сухо и назидательно продолжает Хар, приняв мое молчание за признак упорства, — следует исполнять всем сердцем, полным благодарности за такую ношу, когда предки смотрят на тебя с небес. Раньше я считал, что так с тобою и обстоят дела, ты же распустил себя настолько, что ребенок будет для тебя лучшей заменой? Действительно, такого Старшего даже твой дом не заслуживает.
— Как вам угодно, — справившись с зарождающимся гневом, отвечаю я. — Если это все, что вы мне хотели сказать...
— Все остальное, — ядовито перебивает он, — ты скажешь себе сам, если малодушие еще не перебороло в тебе совесть. Да, я прослежу, чтобы мой внук позаботился о твоей семье в силу своего разумения. Старшего я из него не готовил, но в ничтожество он Эйри впасть не даст. Тебе же на прощание я ни стану желать ничего: ни справедливости, потому что это немилосердно, ни положенной удачи — поскольку это неискренне.
День снаружи оказывается ярким и неожиданно теплым, облегчение накрывает с головой, невзирая на сумрачное молчание Пелла. Он не понимает, какой камень снял с моих плеч. Дом Хар возьмет моего наследника под опеку и позаботится о нем, как мог бы заботиться о своей ветви. Этого достаточно, чтобы я мог быть просто и незатейливо счастлив.
* * *
Вечерние переговоры со стряпчими проходят в бодром темпе: дискутируют в основном юристы, нам же с Кинти отводится роль статистов, восседающих по разные стороны стола и лишь изредка роняющих "да" или "нет" в ответ на прямые вопросы. Внушающий уважение многостраничный перечень имущества логично делится на неравные части: личное и семейное. Последнее, в свою очередь, распределяется между детьми, супруге назначается рента... остаток, положенный мне, пугающе незначителен в сравнении с общей суммой.
Впрочем, к результату я был готов, остается только придержать эмоции. Не в самих деньгах дело, но в спокойствии и возможностях, что они даруют. Наследный капитал никто и никогда не трогает без нужды, но само его наличие за спиной весьма греет душу. Теперь перестанет. Ощущение неуютное, словно панцирь содрали, но логика помогает справиться со страхом. Да, финансы, которыми я смогу располагать, соотносятся с теми, что есть у меня сейчас, как капля с морем, но на жизнь, и жизнь комфортную, их хватит.
Пятая часть ликвидных средств, проценты от семейного дела — Деррес мягко намекает мне на необходимость назначить управляющего, — и опека над личным капиталом. Делить фамильное гнездо — позор, так что пусть все остается как есть; зато у меня будет право вернуться и не встать перед запертой дверью собственного дома.
Адвокаты заканчивают оформление запросов, требований и доверенностей, я задаюсь вопросом о том, как и где провести сегодняшний вечер — в тихом доме невыносимо пусто, и тут у Кинти мурлычет комм, и она, глянув на номер, отходит в сторонку. Устраивает личную жизнь, думаю я.
— Да? Снова?! — Голос Кинти повышается чуть сильней, чем следовало бы. — Вы, профессионал, не можете справиться? Да. Я еду немедленно. Скажите это моему сыну.
Она оборачивается ко мне, бледная и решительная.
— Мне надо спешить, Иллуми. Лерой плохо себя чувствует.
Что за странный сегодня день.
— Что с ним? — сухо интересуюсь я. Не удивлюсь, если сейчас разыгрывается очередное представление ради того, чтобы хоть таким способом восстановить семейное единство. — Почему я узнаю о происходящим случайно?
— Полагаешь, я от тебя что-то специально скрываю? — ледяным тоном парирует Кинти, и, чуть смягчившись, добавляет: — Отдаленные последствия трансплантации, как говорит Эрни. Или мальчик слишком переволновался за вчерашний день. Ему сейчас подбирают препараты.
Эта обыденность не вяжется с тревогой, звучавшей в ее голосе несколькими минутами ранее. Или я снова обманываюсь, принимая провокацию за действительную проблему?
— Я ему позвоню попозже, — решаю, и получаю в ответ удивленный и встревоженный взгляд.
— Как хочешь, но пообещай мне не заводить с ним ссор, пожалуйста, — просит жена. — В последнее время ты его пугаешь, но, полагаю, не настолько, чтобы он не захотел с тобой говорить.
— У меня и в мыслях не было ссориться, — терпеливо отвечаю я, пропустив возможное обвинение мимо ушей, и иду провожать супругу до машины. Когда отношения заканчиваются, внешняя вежливость дается так легко.
— Лерой стремился после ранения скорее встать на ноги, спешил... я не могла ему запретить, — вздохнув, объясняет Кинти напоследок. — Ничего, Эрни должен с этим разобраться.
— Наверняка, — отзываюсь я. Машина стартует с места так, будто возомнила себя флайером, а я возвращаюсь в кабинет. Что бы ни было с Лероем, и как бы я ни относился к нему — о том, что дом Хар изъявил желание взять его под опеку, я ему обязан сказать лично.
Когда набранный номер, наконец, отвечает, я убеждаюсь в том, что выглядит Лерой неважно. Ему действительно плохо, если неподдельна неприятная бледность осунувшегося лица, круги под глазами и странное, осторожное выражение, какое бывает у человека, прислушивающегося к происходящему внутри. Я смотрю на лежащего в постели сына и пытаюсь понять, как же я теперь к нему отношусь.
Удивительно, но никак. Злоба растаяла, особой жалости я тоже не испытываю, ограничиваясь легким сожалением и умеренным сочувствием с тревогой напополам, каковые чувствовал бы к дальней родне.
Отрезанный ломоть.
К приветствию я добавляю официальное пожелания выздоровления, и удивление на юном лице понемногу тает.
— Спасибо за беспокойство, отец, мне уже лучше, — с положенной вежливостью благодарит Лерой. — Врачи известные перестраховщики.
Если это попытка пошутить, то очевидно неудачная.
— Учитывая ситуацию, — прохладно напоминаю я, — я буду рад, если ты отнесешься к их рекомендациям с почтением. Твоего выздоровления ждет не только семья, но и лорд Пелл Хар; он изъявил желание стать твоим покровителем, и я хотел бы, чтобы ты был в состоянии нанести ему положенный визит.
— Лорд Пелл согласился? — переспрашивает сын. — Прошу тебя, передай ему мою благодарность и заверения, что я постараюсь оправдать его ожидания.
Голос больного звучит твердо и четко: поневоле начнешь уважать это самообладание. Даже любопытство, вполне законное, придержал при себе, хотя желание узнать подробности Лероя, несомненно, мучит.
— Я надеюсь, — смягчившись, киваю я, — что вы с Пеллом найдете общий язык. Он мой друг. Весьма надежный.
Лери глубоко вдыхает. Готовится прощаться или успокаивает сердцебиение?
— Когда увидишь лорда Пелла, — старательно составляет он витиеватую фразу, — передай, ему, пожалуйста мои извинения за то, что я не засвидетельствовал ему пока что свое почтение. Я думал, что уже здоров, но...
Он машет и отводит глаза, мучимый неудобством. Выглядеть слабым передо мной сын никогда не любил; ведь я не раз одобрительно говорил ему, что вижу в нем копию себя и жду его взросления. За вынужденную, почти детскую, беспомощность Лерою неловко. Я уже собираюсь попрощаться, как он вдруг морщится и растерянным жестом трет ладонью ниже ключицы. Лицо у него становится озадаченным и испуганным, а медицинский браслет на запястье разражается нервным писком. Лери прикрывает его сложенной в чашечку ладонью, мимо экрана торопливо проходит появившийся Эрни... если это и спектакль, разыгрываемый для меня, то спектакль весьма хорошо срежиссированный и успешный.
Я слышу, как склонившийся над пациентом Эрни произносит: "Аритмия". Откуда такая напасть? Ни в одной из семейных линий Эйри не было сердечных болезней.
Пятью минутами спустя Лерой полусидит в постели, бледный, мокрый, растерянный, и старается отдышаться. Эрни терпеливо объясняет ему, как работает кардиомонитор и что надо делать мальчику при тревожном сигнале для первой самопомощи прежде, чем он, Эрни, подойдет: "вот здесь кнопка, да, прижать и пять секунд не отпускать... нет, случайно она не нажмется".
— Эрни, — окликаю я. — Перезвоните мне с другого номера, как только освободитесь.
К счастью, у врача хватает ума без дополнительных просьб уйти для разговора с глаз пациента.
— Все так плохо, что требуется постоянное наблюдение? — осведомляюсь я первым делом. — Что с ним такое?
— Я не знаю, — досадливо пожимает плечами Эрни, не опускаясь до того, чтобы маскировать свое незнание научными словесами. Ситуация ему, как специалисту, неприятна. — Если я скажу "непредвиденные осложнения послеоперационного периода", я ведь не скажу ничего? Я анализировал результаты сканирования; у мальчика нетипичная и неизвестной этиологии склонность к микроразрывам сосудов.
Лероя он наблюдает уже не первый год, и до сих пор проблем с сердцем у парня не было. Это значит, у нас серьезные неприятности.
— Насколько опасно это состояние? — уточняю я. Может быть, все не так уж страшно, как выглядит для меня, профана в медицине.
— Пока я проверяю возможные комбинации и ограничиваюсь паллиативным лечением, — отчитывается врач. — Я ввел все необходимые препараты и установил кардиомонитор, опасности нет. Полагаю, что мальчик скоро поправится, но это частное мнение, а не врачебная гарантия.
