— Благодарю вас, — склоняю я голову. — Мой сын вскоре вступит в права Старшего рода, это большая ответственность, и я надеюсь, что вы окажете внуку помощь, как он окажет моему сыну.
— В права Старшего? И сколько лет твоему сыну? — щурит глаза лорд Хар. Действительно не помнит такие незначащие мелочи или только делает вид? Я бы поставил на второе. Готов поручиться, львиная доля его времени, текущего медленно, как всегда у стариков, отдана изучению побегов на чужих семейных деревьях.
— Он в достаточной степени умен, чтобы справиться и научиться всему, что составляет жизнь Старшего, — уверяю я. — При условии, что ему помогут нести эту ношу, я буду за него спокоен.
— Что за мода в клане Эйри отдавать старшинство мальчишкам? — морщится живое ископаемое. — Я не одобрял это и в отношении тебя, но ты хотя бы был вынужден к непочтительности обстоятельствами. Но чтобы мне пришлось обращаться к желторотому птенцу "Старший Эйри"? Ты смеешься надо мной?
— Он тоже вынужден, — коротко. Может быть, пора произнести вслух то, что до сих пор было лишь решением, равно страшным и шокирующим даже меня самого, и потому требующим держать его в секрете. — Я уезжаю, как только закончу все формальности. Извините, милорд.
— И куда это тебя несет? — язвительно интересуется он. Пелл хранит молчание, но явно поддерживает деда в желании узнать, что я творю. — Полагаешь, что долг Старшего — это как парик, который можно сбросить с головы?
Вот он, давно ожидаемый упрек в том, что Старшинство мне не по плечам. Сердце дергает стыдом и сбывшимся страхом. Я всю жизнь боялся слов, подобных этим, изнывал от возможного упрека в неспособности справиться с обязанностями. Но на смену стыду приходит ошеломляющая легкость. Долг следует исполнять, кто спорит? Но его следует исполнять, как дышать, всем собою — а если это невозможно, то нужно найти в себе силы признать очевидное и передать драгоценный дар другому; тому, кто в состоянии хранить его за тебя. Именно это я делаю. Много ли проку семье от Старшего, который семью ненавидит?
— Долг, — сухо и назидательно продолжает Хар, приняв мое молчание за признак упорства, — следует исполнять всем сердцем, полным благодарности за такую ношу, когда предки смотрят на тебя с небес. Раньше я считал, что так с тобою и обстоят дела, ты же распустил себя настолько, что ребенок будет для тебя лучшей заменой? Действительно, такого Старшего даже твой дом не заслуживает.
— Как вам угодно, — справившись с зарождающимся гневом, отвечаю я. — Если это все, что вы мне хотели сказать...
— Все остальное, — ядовито перебивает он, — ты скажешь себе сам, если малодушие еще не перебороло в тебе совесть. Да, я прослежу, чтобы мой внук позаботился о твоей семье в силу своего разумения. Старшего я из него не готовил, но в ничтожество он Эйри впасть не даст. Тебе же на прощание я ни стану желать ничего: ни справедливости, потому что это немилосердно, ни положенной удачи — поскольку это неискренне.
День снаружи оказывается ярким и неожиданно теплым, облегчение накрывает с головой, невзирая на сумрачное молчание Пелла. Он не понимает, какой камень снял с моих плеч. Дом Хар возьмет моего наследника под опеку и позаботится о нем, как мог бы заботиться о своей ветви. Этого достаточно, чтобы я мог быть просто и незатейливо счастлив.
* * *
Вечерние переговоры со стряпчими проходят в бодром темпе: дискутируют в основном юристы, нам же с Кинти отводится роль статистов, восседающих по разные стороны стола и лишь изредка роняющих "да" или "нет" в ответ на прямые вопросы. Внушающий уважение многостраничный перечень имущества логично делится на неравные части: личное и семейное. Последнее, в свою очередь, распределяется между детьми, супруге назначается рента... остаток, положенный мне, пугающе незначителен в сравнении с общей суммой.
Впрочем, к результату я был готов, остается только придержать эмоции. Не в самих деньгах дело, но в спокойствии и возможностях, что они даруют. Наследный капитал никто и никогда не трогает без нужды, но само его наличие за спиной весьма греет душу. Теперь перестанет. Ощущение неуютное, словно панцирь содрали, но логика помогает справиться со страхом. Да, финансы, которыми я смогу располагать, соотносятся с теми, что есть у меня сейчас, как капля с морем, но на жизнь, и жизнь комфортную, их хватит.
Пятая часть ликвидных средств, проценты от семейного дела — Деррес мягко намекает мне на необходимость назначить управляющего, — и опека над личным капиталом. Делить фамильное гнездо — позор, так что пусть все остается как есть; зато у меня будет право вернуться и не встать перед запертой дверью собственного дома.
Адвокаты заканчивают оформление запросов, требований и доверенностей, я задаюсь вопросом о том, как и где провести сегодняшний вечер — в тихом доме невыносимо пусто, и тут у Кинти мурлычет комм, и она, глянув на номер, отходит в сторонку. Устраивает личную жизнь, думаю я.
— Да? Снова?! — Голос Кинти повышается чуть сильней, чем следовало бы. — Вы, профессионал, не можете справиться? Да. Я еду немедленно. Скажите это моему сыну. Она оборачивается ко мне, бледная и решительная.— Мне надо спешить, Иллуми. Лерой плохо себя чувствует.
Что за странный сегодня день.— Что с ним? — сухо интересуюсь я. Не удивлюсь, если сейчас разыгрывается очередное представление ради того, чтобы хоть таким способом восстановить семейное единство. — Почему я узнаю о происходящим случайно?
— Полагаешь, я от тебя что-то специально скрываю? — ледяным тоном парирует Кинти, и, чуть смягчившись, добавляет: — Отдаленные последствия трансплантации, как говорит Эрни. Или мальчик слишком переволновался за вчерашний день. Ему сейчас подбирают препараты.
Эта обыденность не вяжется с тревогой, звучавшей в ее голосе несколькими минутами ранее. Или я снова обманываюсь, принимая провокацию за действительную проблему?
— Я ему позвоню попозже, — решаю, и получаю в ответ удивленный и встревоженный взгляд.
— Как хочешь, но пообещай мне не заводить с ним ссор, пожалуйста, — просит жена. — В последнее время ты его пугаешь, но, полагаю, не настолько, чтобы он не захотел с тобой говорить.
— У меня и в мыслях не было ссориться, — терпеливо отвечаю я, пропустив возможное обвинение мимо ушей, и иду провожать супругу до машины. Когда отношения заканчиваются, внешняя вежливость дается так легко.
— Лерой стремился после ранения скорее встать на ноги, спешил... я не могла ему запретить, — вздохнув, объясняет Кинти напоследок. — Ничего, Эрни должен с этим разобраться.
— Наверняка, — отзываюсь я. Машина стартует с места так, будто возомнила себя флайером, а я возвращаюсь в кабинет. Что бы ни было с Лероем, и как бы я ни относился к нему — о том, что дом Хар изъявил желание взять его под опеку, я ему обязан сказать лично.
Когда набранный номер, наконец, отвечает, я убеждаюсь в том, что выглядит Лерой неважно. Ему действительно плохо, если неподдельна неприятная бледность осунувшегося лица, круги под глазами и странное, осторожное выражение, какое бывает у человека, прислушивающегося к происходящему внутри. Я смотрю на лежащего в постели сына и пытаюсь понять, как же я теперь к нему отношусь.
Удивительно, но никак. Злоба растаяла, особой жалости я тоже не испытываю, ограничиваясь легким сожалением и умеренным сочувствием с тревогой напополам, каковые чувствовал бы к дальней родне.Отрезанный ломоть.
К приветствию я добавляю официальное пожелания выздоровления, и удивление на юном лице понемногу тает.
— Спасибо за беспокойство, отец, мне уже лучше, — с положенной вежливостью благодарит Лерой. — Врачи известные перестраховщики.
Если это попытка пошутить, то очевидно неудачная. — Учитывая ситуацию, — прохладно напоминаю я, — я буду рад, если ты отнесешься к их рекомендациям с почтением. Твоего выздоровления ждет не только семья, но и лорд Пелл Хар; он изъявил желание стать твоим покровителем, и я хотел бы, чтобы ты был в состоянии нанести ему положенный визит.
— Лорд Пелл согласился? — переспрашивает сын. — Прошу тебя, передай ему мою благодарность и заверения, что я постараюсь оправдать его ожидания.
Голос больного звучит твердо и четко: поневоле начнешь уважать это самообладание. Даже любопытство, вполне законное, придержал при себе, хотя желание узнать подробности Лероя, несомненно, мучит.
— Я надеюсь, — смягчившись, киваю я, — что вы с Пеллом найдете общий язык. Он мой друг. Весьма надежный.
Лери глубоко вдыхает. Готовится прощаться или успокаивает сердцебиение?— Когда увидишь лорда Пелла, — старательно составляет он витиеватую фразу, — передай, ему, пожалуйста мои извинения за то, что я не засвидетельствовал ему пока что свое почтение. Я думал, что уже здоров, но...
Он машет и отводит глаза, мучимый неудобством. Выглядеть слабым передо мной сын никогда не любил; ведь я не раз одобрительно говорил ему, что вижу в нем копию себя и жду его взросления. За вынужденную, почти детскую, беспомощность Лерою неловко. Я уже собираюсь попрощаться, как он вдруг морщится и растерянным жестом трет ладонью ниже ключицы. Лицо у него становится озадаченным и испуганным, а медицинский браслет на запястье разражается нервным писком. Лери прикрывает его сложенной в чашечку ладонью, мимо экрана торопливо проходит появившийся Эрни... если это и спектакль, разыгрываемый для меня, то спектакль весьма хорошо срежиссированный и успешный.
Я слышу, как склонившийся над пациентом Эрни произносит: "Аритмия". Откуда такая напасть? Ни в одной из семейных линий Эйри не было сердечных болезней.
Пятью минутами спустя Лерой полусидит в постели, бледный, мокрый, растерянный, и старается отдышаться. Эрни терпеливо объясняет ему, как работает кардиомонитор и что надо делать мальчику при тревожном сигнале для первой самопомощи прежде, чем он, Эрни, подойдет: "вот здесь кнопка, да, прижать и пять секунд не отпускать... нет, случайно она не нажмется".
— Эрни, — окликаю я. — Перезвоните мне с другого номера, как только освободитесь.
К счастью, у врача хватает ума без дополнительных просьб уйти для разговора с глаз пациента.— Все так плохо, что требуется постоянное наблюдение? — осведомляюсь я первым делом. — Что с ним такое?
— Я не знаю, — досадливо пожимает плечами Эрни, не опускаясь до того, чтобы маскировать свое незнание научными словесами. Ситуация ему, как специалисту, неприятна. — Если я скажу "непредвиденные осложнения послеоперационного периода", я ведь не скажу ничего? Я анализировал результаты сканирования; у мальчика нетипичная и неизвестной этиологии склонность к микроразрывам сосудов.
Лероя он наблюдает уже не первый год, и до сих пор проблем с сердцем у парня не было. Это значит, у нас серьезные неприятности.
— Насколько опасно это состояние? — уточняю я. Может быть, все не так уж страшно, как выглядит для меня, профана в медицине.
— Пока я проверяю возможные комбинации и ограничиваюсь паллиативным лечением, — отчитывается врач. — Я ввел все необходимые препараты и установил кардиомонитор, опасности нет. Полагаю, что мальчик скоро поправится, но это частное мнение, а не врачебная гарантия.
— Эрни, — осторожно интересуюсь я. — Это состояние может быть результатом внешнего воздействия?
— Я бы хотел ответить "нет", но скажу "не знаю", — вздохнув, отвечает Эрни. — Я врач, а не следователь. По крайней мере, все предыдущие анализы у меня есть, и я проводил сравнение. За исключением уровня кардиоселективных ферментов, не вижу изменений.
— Не могу сказать, что понимаю, о чем речь, — вздыхаю я. — Но основное, кажется, уловил. У Лери рвутся сосуды, и без всяких видимых причин — так?
— Микрососуды, — поправляет врач, адаптируясь к моим скудным знаниям. — И сбивается сердечный ритм. Второе довольно часто встречается в подростковом возрасте, но откуда взялось первое...
Болезнь, вначале казавшаяся мне едва ли не притворством, еще одним ходом противной стороны в нашей семейной игре, внезапно пугает. Страх и жалость приходят на место казавшемуся равнодушию. Жалость к Лери... и страх за семью. Клану не нужен полумертвый наследник. Мертвый тоже. Я уверен, что наш семейный врач опытен и предусмотрителен, но возможно ли предусмотреть неожиданное?
* * *
Поразительно, какую бездну событий вместил в себя последний месяц, и колесо судьбы вертится слишком быстро. Я набираю очередной номер, надеясь на то, что Нару не занят. Знает он о судьбе Эстанниса? Слухи ползут быстрее огня в сухом лесу. И доверительный разговор может стать единственным средством разложить все по полочкам.
— Ты выглядишь озабоченным, — заявляет Нару сущую банальность. Он едва заметно улыбается, показывая, что понимает, как звучат его слова, откладывает в сторону сложную мозаичную конструкцию, над которой работал. Я улыбнулся бы, вспомнив, как много часов мы просиживали над подобными игрушками вдвоем, но не сейчас.
— Лери заболел, — с ходу отвечаю я. — А Риз Эстаннис умер. Я думаю, вы в курсе. Странно, не так ли? На суде он был более чем здоров.
Только сейчас, начав частить, я понимаю, как испуган. Да, это совпадение, но все же...
Нару озадаченно хмурится. — Чем? И от чего? — интересуется он, тоже невольно проводя параллель. Тревожный признак.
— Не знаю, на оба вопроса, — отвечаю я. — У Лероя что-то непонятное с сердцем. Я говорил с Эрни; он убежден, что справится с симптомами, но генез болезни ему неизвестен, и выглядит Лерой... не лучшим образом. Насчет Эстанниса я практически ничего не знаю, но его младший упомянул сердечный приступ. Нару, вы думаете о том же, о чем и я?
Может быть, я слишком параноик. Но что, если на Лери покушались, а Эстаннис попался под руку? Этот вариант нельзя сбрасывать со счетов.
— Оставим в стороне твоего соседа. Случившееся с ним несчастье неприятно, но далеко от твоих забот, — хладнокровно советует Нару. — Лерой... ему шестнадцать, да? В таком возрасте у носителей совершенной крови сердечные страдания бывают лишь в переносном смысле. Возможно, это уже второе покушение на его жизнь.
— Именно, — мрачно подтверждаю я. — Но кто, черт его побери, и кому может настолько мешать мальчишка? Я понял бы, будь объектом атаки я сам. Но Лери? Он пока не глава рода, и это одна из причин того, что я все же согласился с притязаниями Кинти. Кто-то не хочет дать ему вступить во власть?
— Это может быть и личной местью, и желанием видеть другого в качестве твоего наследника, — кивает Нару. — Но кто и как мог бы отравить твоего сына, если последние дни он бережется под неусыпным надзором. Ты доверяешь врачу?
— Эрни? — переспрашиваю я. — Да, уже много лет. Он выглядел настолько сбитым с толку, и раздраженным собственной неосведомленностью, да и с идеей консилиума он согласился без возражений.
— Наверное, не следует мне сейчас звонить ему и отвлекать расспросами, — решает Нару. — Ты сможешь рассказать подробнее сам? Или тревога не позволила тебе запомнить подробности?
Не настолько много я знаю, чтобы от этих крох был толк, но отказывать милорду глупо. Я излагаю, стараясь не торопиться, все мне известное — и сам чувствую, как много пустот в этом рассказе. Я не знаю, что с Лероем, не знаю почему, не знаю даже, встречался ли он с кем-то, получал ли подарки или письма. Отдав на откуп жене и охране безопасность своего наследника, не совершил ли я ошибки?
