Виолетта вдруг стала думать о том, а какое решение в этой ситуации принял бы Игорь? Для него это труднейший выбор. Ей известно, что в свое время он встал на тропу бесконечных компромиссов. И чем их было больше, тем сильней он ощущал внутренний дискомфорт. Наверное, и сейчас он бы не стал присоединяться к этим ребятам. Но в таком случае она это должна сделать за него. В конце концов, она не губернатор, а всего лишь рядовая актриса. И ей это сделать гораздо легче.
Виолетта видела, как тяжело дается это решение, у некоторых из присутствующих даже выступила испарина на лбу. Каждый из них боролся со своей слабостью и трусостью. Но без такой борьбы невозможно их преодолеть, неслись в голове Виолетты стаи тревожных мыслей.
— Подводим итоги, — проговорила Ирина. — Во время митинга мы развертываем транспарант: "Долой войну. Война — самое большое преступление на земле". Все согласны?
— Да, — хотя и в разнобой подтвердили остальные.
— Я с вами, — проговорила Виолетта. Ей было страшно от своих слов, но одновременно всем своим нутром она ощущала, что не может не произнести их.
— Вы понимаете все для себя для себя, Виолетта? — спросил Несмеянов.
— Очень хорошо понимаю. Моя карьера актрисы на этом завершится.
— Это в лучшем случае, — произнесла Ирина.
— И это понимаю, — кивком, потвердела Виолетта.
Ирина посмотрела на нее долгим взглядом.
— Хорошо, — сказала она, — когда пойдем на акцию, мы вас известим.
81.
Неожиданно у Каракозова появились подчиненные — две женщины, обе Ольги, только одна Ольга Владиславна, другая Ольга Петровна. Ольга Владиславна была совсем молоденькой, всего на два года старше Игоря, Ольга Петровна — предпенсионного возраста. Но, что поначалу удивила его — обе одинаково его слушались, исправно и добросовестно выполняли все указания. Поначалу он чувствовал себя неловко с ними, особенно с той, что постарше, стеснялся отдавать ей приказы. Но быстро освоился и стал активно загружать обеих работой. Он ловил себя на том, что ему чертовски нравится командовать людьми; когда он это делал, то ощущал себя совсем другим человеком, гораздо более значительным и взрослым, до какой-то степени вершителем чужих судеб.
Это было до некоторой степени именно так, он мог по просьбе одной из них отпустить или не отпустить ее раньше с работы, мог премировать или не премировать из своего премиального фонда. И сделать по отношению каждой из них много еще чего. Другое дело, что он старался быть справедливым начальником, не злоупотреблять своим правом руководить. Но дело было не в этом, а в том, что он обладал такими возможностями, а его подчиненные — нет. Это проводило между ними красную линию, он находился по одну ее сторону, а они — по другую.
Позднее, анализируя, что тогда с ним происходило, Игорь пришел к выводу, что появление подчиненных многое изменило в его мировоззрение и психологии. Он окончательно сделал выбор в пользу перехода на ту сторону человечества, которое руководило, определяло судьбы мира. Конечно, его возможности в этом плане были крайне скромные — всего две подчиненных, но даже такое мизерное их количество кардинально меняло мироощущение. Он шел по улице, сидел на лекциях или в своем кабинете, общался с сокурсниками или коллегами по работе и при этом ощущал себя другим человеком, чем тем, каким он пребывал еще недавно.
Это ему безумно нравилось, от этого счастливо кружилась голова. Он пробовал в себе обуздать эти чувства, вернуть себя на прежнюю колею, но ничего не получалось. Все, что с ним происходило, происходило на каком-то глубинном бессознательном уровне, который был ему не подвластен. Чем-то это напоминало состояние маньяка, который не может заставить замолчать внутренний голос, призывающий его к убийствам. Разумеется, здесь речь шла о другом, но какое-то отдаленное сходство все же было.
В какой-то момент Игорь осознал, насколько он дорожит этим своим, выходящим окнами на шумную московскую улицу кабинетом. При этом не согласен абсолютно со всем, что происходит и делается в Союзе, но и боится потерять в нем свою работу. Постепенно он как-то научился справляться с этой двойственностью; нельзя сказать, что она его не мучила, но уже с прежней ожесточенностью не пронзало своим острием сознание. Игорь в каком-то смысле отделил одного себя от другого и без необходимости не включал того, какой ему был сейчас не нужен. Правда, периодически он включался сам; происходило обычно это внезапно, и чаще всего, Игорь к этому был не готов. В эти моменты на него наваливались ненужные мысли, несвоевременные воспоминания, пробуждалось нечто такое, что он пытался усыпить, но ни одно из снотворных не давало окончательного эффекта. Он очень не любил такие моменты; на его счастья они оказывались кратковременные и проходили так же внезапно, как и возникали. В конце концов, думал он в такие минуты, ни один человек не может быть полностью благополучен, он несет в себе так много наслоений и противоречий, что сам не знает и о сотой доли того, что существует в нем. Он, Игорь, не исключение из этого всеобщего правила.
Был еще один момент, который давил на него, мешал тому ощущению благополучия, которое с некоторых пор так нравилось Игорю. Он ясно сознавал, что его положение в Союзе молодых патриотом практически целиком зависит от Радугина. Дело было не только в том, что тот официально числился его куратором; философ являлся идейным вдохновителем и руководителем всей организации. Достаточно было одного его слова, чтобы Игорь с треском вылетел бы из нее. Поэтому он понимал, что кровь из носа, но ему нужно наладить с Радугиным хотя бы более менее нормальные отношения.
Но именно они никак не налаживались. Хотя кабинет Радугина располагался напротив кабинета Каракозова, общались они мало. Иногда Радугин вызывал его к себе, чтобы дать руководящие указания, но обычно эти контакты в лучшем случае длились не более пяти минут. А часто присылал поручения по электронной почте, по электронной почте Игорь же и отчитывался об их выполнении.
С одной стороны Игорь радовался тому, что они столь мало общаются, но мере того, как это все продолжалось без изменений, в нем все сильнее сгущалась тревога. Его не отпускало ощущение, что если все это не изменится, то вся эта эпопея однажды кончится для него печально. Поэтому надо что-то срочно предпринять для слома этой ситуации Вот только что? Сколько бы он не думал, в голову ничего путного не приходило.
Ситуация сама помогла ему, правда, очень трагическая. У Радугина подорвали в автомобиле дочь, которая погибла на месте. Все дружно заговорили, что покушение было на самом деле на самого философа, но по случайности убили Евдокия. Огласку дело получило большое, и не только в России, но и во многих странах. Игорь даже удивился тому, какой большой известностью пользовался Радугин; такого он никак не ожидал. Он был уверен, что его куратор — мелкий бес, а оказывается, он уже вырос до большого.
Власть тут же обвинила в этом преступлении врагов России, правда, кто они конкретно, так и не выяснили. Хотя версии были на любой вкус и на любое политическое пристрастие.
Радугин не появлялся ни в университете, ни в Союзе целый месяц. А затем стало известно, что он загремел в больницу с гипертоническим кризом.
К Игорю пришла мысль навестить его в больнице. Это покажет Радугину, что ему не безразлична его судьба. Разумеется, Игорь понимал, что такой поступок с моральной стороны не самый этический, ведь он решил воспользоваться чужим несчастьем ради своих эгоистических целей. Но с другой — такой благоприятной возможности может и не быть очень долго. А то и никогда.
Узнав, что Радугину стало легче и к нему пускают посетителей, Игорь, купив фрукты, соки и поехал в больницу.
Игорь вошел в палату и остановился у дверей, не зная, как отреагирует больной на его появление. Радугин лежал на кровати, и Игорю показалось, что он сильно похудел. По крайней мере, кожа непривычно сильно обтягивала лицо. Только борода, как и прежде, торчало вперед клином.
Несколько мгновений они смотрели друг на друга.
— Проходи, Игорь, — произнес Радугин. Голос его был обычный, только слегка хрипловатый.
Игорь сел на некотором удалении от кровати; когда между ними сохраняется хоть какая то дистанция, он чувствует себя уверенней.
— Как вы себя чувствуете, Александр Селиверствович? — поинтересовался Игорь.
— Я очень ждал тебя все это время, — вместо ответа проговорил Радугин.
— Ждали? — не мог скрыть удивление Игорь.
— Я надеялся, что она понесет мое знамя. Но враги ударили в самое мое сердце, убили ее. Теперь знамя понесешь ты.
— Я? — Такого развития разговора Игорь никак не ожидал. — Почему я?
— Больше некому, — твердо и уверенно произнес Радугин. — Только ты один по-настоящему понимаешь мои идеи. Да, я знаю, ты с ними не согласен, но это не имеет никакого значения.
— Но как же так...
Радугин бросил на него решительный взгляд.
— Что толку от тех, кто повторяет их, как пономарь, даже не пытаясь постичь их глубинный смысл. Если ты не согласен с ними, значит, ты понимаешь их смысл. А раз понимаешь, однажды согласишься. Ибо в них заключена великая правота. А правота непременно накроет тебя. Ты станешь лучшим их распространителем. И не важно, сколько на это понадобится лет, важно лишь то, что это случится.
— А если не случится? — тихо возразил Игорь.
— Такого не может быть, — покачал головой Радугин. — У меня была дочь, я хочу, чтобы у меня теперь появился сын. Дочь была моей не потому что я ее родил, а потому, что она воспринимала умом и сердцем все, что я ей говорил. И только по этой причине эта безвозвратная утрата. Но если ты займешь место Дуси, я не буду ее чувствовать. Как знать, может, ты станешь даже лучше, чем она.
Игорь ощутил растерянность, он не знал, как реагировать, что отвечать Радугину. К такой миссии он совершенно не был готов, она превосходила многократно все, на что он был согласен. Когда шел сюда, даже близко не представлял, что на него возложат задачу стать преемником самого Радугина.
— Александр Селиверствович, я сильно сомневаюсь, что справлюсь с такой задачей. Здесь нужен ваш талант, а я его лишен.
— Послушай меня, я еще это никому не говорил, ты первый услышишь. Сегодня кардинально меняется мир, причем, в нашу пользу. Я, прежде всего, имею в виду его идейную основу. До сих пор она была захвачена нашими идеологическими противниками, они навязали всем свою идеологическую повестку. Но сейчас она трещит по швам. Разве до тебя не доходит этот треск — Радугин повелительно посмотрел на Игоря.
— Доходит, — ответил он, подчиняясь гипнозу этого взгляда.
— Если бы это было не так, я бы сильно разочаровался в тебе, — проговорил Радугин. — Но я нисколько не сомневаюсь, что ты все это слышишь не хуже меня. Наша задача — перехватить инициативу, сформировать собственную идейную повестку и навязать его всему миру. Те, кто ее будет определять, тот и станет владеть им. Но на это способны лишь настоящие умы, а не всякие там интеллектуальные пигмеи. Я потому сохранял тебя все это время рядом с собой, так как видел в тебе такой потенциал. Или ты полагаешь, я не замечал, как ты морщишься при виде меня? Но я терпел и впредь буду терпеть, если это понадобится для нашего общего дела. Потому что я всегда смотрю вперед. И ради будущего готов приносить в жертву настоящее и прошлое
— Вы сильно преувеличиваете мои возможности, — сказал Игорь.
Некоторое время Радугин молчал.
— Я хочу, чтобы ты понял, — нашим врагам сильно не хватает собственного интеллектуального ресурса. В своей безмерной гордыне они подавили и истощили его и теперь не знают, что делать. Они понимают, что к ним подступает крах. Единственное для них спасение — подключиться к нашему русскому интеллектуальному богатству. Другого выхода у них нет. Но чтобы это случилось, мы должны предложить им нечто такое, во что они поверят и что примут, как свое. А это могут сделать единицы. Думаешь, для чего я создавал Союз молодых патриотов? Именно для того, чтобы объединить усилия лучших из нас и пойти в наступление. Мы должны разгромить их на всех фронтах и по всем направлениям. Я не говорю о военном аспекте; дойдет очередь и до него. Но прежде чем это случится, мы должны повергнуть их идейно, навязать им свои взгляды и представления и тем самым подчинить себе. Вот тогда и военная победа будет не за горами. Теперь ты понимаешь мой замысел?
— Понимаю, — пробормотал Игорь. Он вдруг почувствовал, что ему стало даже немного не по себе. — Можно я выпью воды? — попросил он.
— На тумбочке.
Игорь подошел к тумбочке, налил из графина полный стакан и выпил. Стало легче. Он снова занял прежнее место.
— Мне надо все это обдумать. Это ответственное решение.
— Ты мой сын — и тебе не о чем думать. Я уже все обдумал. Ты был учеником Елагина; это завело тебя в тупик. Я выведу тебя на такой простор, какой ты сейчас и представить не можешь.
Что-то вдруг изменилось в Радугине, он как-то обмяк.
— Я еще слаб, это горе выкачало из меня много сил. Но я их восполню! Но сейчас мне надо отдохнуть.
— Да, отдыхайте, конечно, — обрадовался Игорь, что разговор завершается. — Я еще к вам приду.
— Я скоро выпишусь из больницы, встретимся в другом месте. Иди, — вытянул из-под одеяла руку Радугин. Игорь удивился, какой худой она оказалась.
82.
Разговор с Радугиным поверг Игоря в очередное замешательство. Он не был готов стать его идейным сыном, но при этом — и Игорь отдавал себе в этом отчет, эта просьба растрогала его. Он чувствовал, что она шла от самой потрясенной гибелью дочери души философа, он нисколько не обманывал его, видя в нем своего преемника.
Для Игоря это было весьма неожиданно, до этого момента он был уверен, что Радугин относится к нему недоброжелательно, если не враждебно, терпит его только в силу сложившихся обстоятельств. А получается, что на самом деле все совсем не так, Радугин видит в нем родственный себе ум. И кто бы мог такое представить еще совсем недавно.
Игорь, в какой уже раз не знал, что ему делать в такой необычной ситуации. Захотелось с кем-то ее обсудить; трудно все это носить только в самом себе. Кроме Татьяны другого кандидата на роль собеседника у него не было.
Игорь поймал себя на том, что дочь декана все глубже инкорпорируется в его жизнь. Происходит это незаметно и постепенно, шаг за шагом. Это мало влияет на его отношения к ней; как не чувствовал, так он и не чувствует, что любит ее. Это скорее какое-то другое чувство, смесь дружбы и неудержимого сексуального влечения. Но помноженные друг на друга оба множителя в качестве произведения не дают любовь.
Это не то, что по-настоящему мучило Игоря, но вносила в его жизнь определенный дискомфорт; он не мог отделаться от мысли, что обманывает Татьяну. А ему это было неприятно, она не заслуживает к себе такого отношения. Но и по-другому у него не получается.
Они отдыхали, лежа на кровати, после занятия любовью. Внезапно Татьяна повернула к нему голову и посмотрела в его глаза.
