— Твои бы слова — да Богу в уши, — вылезая из-за стола, проворчал пожилой цыган. — Эх, грехи наши тяжкие.... Отвернись-ка, верный слуга закона. Например, к окошку...
Он — вразвалочку — подошёл к антикварному резному буфету, стоявшему в дальнем правом углу комнаты отдыха, и сильно надавил указательным пальцем на одну из деревянных "завитушек". Центральная секция буфета плавно и совершенно бесшумно приподнялась на пятнадцать-двадцать сантиметров, открывая доступ к тайнику. Бахтало, скорбно вздохнув, достал из узкой ниши несколько толстых денежных пачек, закрыл, прикоснувшись пальцем всё к той же "завитушке", схрон, вернулся к столу и, отправив деньги в тёмно-бордовый кейс, пояснил:
— Две пачки — за Яковлева. Три — за Пашу Сомова. Двадцать пять тысяч "баксов" — мой паевой взнос за документальное сопровождение посылки из Колумбии. Двенадцать пятьсот — плата за условно-досрочное освобождение Изумрудика. Всё, как и договаривались.
— Приятно иметь с тобой, шеро-бароно, общие дела. А ещё и выгодно.... Ладно, будем завершаться с посиделками. Ещё, конечно, посидел бы с тобой: попарился бы, выпил, поболтал. Но, извини, дела. Вот, только минут на пять-шесть в "мыльню" заскочу: ополоснусь слегка...
Вернувшись, Пётр Сергеевич тщательно обтёрся толстым махровым полотенцем, вновь уселся за хлебосольный цыганский "дастархан" и, хлебнув пивка, поинтересовался:
— А вода у тебя в "помывочной", шеро-бароно, куда стекает? Какая-то чугунная решётка.... А под ней что? Неужели, подключился к городской канализации?
— Куда там, — осторожно массируя ладонью левую часть груди, поморщился Бахтало. — Замучишься согласования получать и за всякие проектные работы платить. Эти ребята из "Водоканала" — ужас до чего жадные. Даже, наверное, жаднее цыган.
— Ха-ха-ха! Отменная шутка.
— Стараюсь. Развеселить дорогого гостя — радость для хозяина.... Так вот. Мои работники закопали — под наклоном — широкую трубу, которая выходит прямо в Неву. Практически незаметно для посторонних глаз выходит, понятное дело. Уже под речной водой. А в широкую трубу "врезаны" ещё три — более узкие: одна отходит от дома, вторая — от хозяйственных пристроек и мастерской, третья — "банная". Здесь многие так поступают. Впрочем, отдельные чудаки (честные, наверное, очень), и локальные канализации устанавливают — с ежегодной откачкой.
— Что это? — насторожился полковник. — Хлопок какой-то. Словно бы где-то рядом кто-то вскрыл "Шампанское".... А? Почему, дружище, молчишь? Побледнел весь...
Тихонько скрипнуло, плавно приоткрылась одна из дверей, по деревянному полу монотонно зашелестело.
— В "мыльне" же никого не было, — поднимаясь на ноги, пробормотал Пётр Сергеевич. — Ничего не понимаю..., — а через секунду, отчаянно чертыхаясь, полез на обеденный стол.
Зазвенело: это со стола начали беспорядочно падать тарелки, бокалы, бутылки, вилки и ножи.
— Змея, — заторможенно прокомментировал цыганский барон. — Большая, однако...
— Да уж, немаленькая, — ворчливо подтвердил полковник. — Иссиня-чёрная, толщиной с руку матёрого штангиста. А на хвосте, вдобавок, имеется уродливый тёмно-коричневый нарост — словно огромная сосновая шишка.... Это, шеро-бароно, твоя ручная анаконда?
— Я с ней не знаком.
— Неудачная, на этот раз, шутка. Не смешная.... Она, что же, приплыла из Невы по канализационной трубе? А недавний хлопок — это чугунная решётка вылетела из стока? После удара змеиным хвостом?
— Получается, что так, — равнодушно подтвердил Бахтало.
— Чего же ты сиднем сидишь? Бери мобильник и звони своей охране. Пусть срочно бегут сюда. И пистолеты не забудут прихватить.
— Бесполезно...
Иссиня-чёрная змея, тем временем, начала планомерно расти. Вернее, уменьшаться в длину и — одновременно с этим — увеличиваться в ширину и высоту. То бишь, трансформироваться...
Через минуту змея исчезла. Совсем. А на её месте появился высоченный и широкоплечий тёмно-багряный зубастый монстр — с круглыми глазами, горевшими нестерпимым ярко-жёлтым огнём, и длинными мускулистыми лапами-руками, оснащёнными кривыми острыми когтями.
— Так его и растак! — грязно выругался Пётр Сергеевич и, соскочив со стола на пол, кинулся к выходу.
Но не тут-то было: небрежное движение когтистой лапой, и полковник, получив увесистый тычок в грудь, отлетел в сторону. Отлетел, сильно ударился затылком о бревенчатую стену, опустился на пол и обессилено застыл, воспринимая всё дальнейшее словно сквозь лёгкую туманную дымку. А ещё и вязкое безразличие навалилось — совместно с предательской вялостью...
Бахтало? Он даже и не пытался убежать: всё также сидел на стуле, крепко зажмурив глаза.
"А ещё и губами медленно-медленно шевелит", — машинально отметил Пётр Сергеевич. — "Наверное, какую-то древнюю цыганскую молитву читает. Возможно, что и предсмертную. То бишь, просит Всевышнего — простить все прегрешения земные.... Мне бы тоже — помолиться. Да не знаю я ни одной молитвы. Жаль.... Монстр склонился над Бахтало. И.... Откусил, сволочь зубастая, лохматую цыганскую голову. Из обезглавленного туловища ударила струя ярко-алой крови.... Итак, откусил, проглотил и небрежно стряхнул когтистой лапой кровь с груди и морды. А теперь громко и сыто икнул.... Ко мне, плотоядно посвёркивая жёлтыми глазищами, идёт. Нагибается. Вот и всё, конец "седому бобру". Здравствуй, мой пушистый, белый и ласковый песец.... И поделом. По мерзким грехам и грязным делишкам моим. Жил — как гад жадный, меры не знающий. И умираю — как сволочь последняя...
Глава девятая
Бантики "в горошек"
— Конкин! С вещами — на выход! — прозвучала — неповторимой небесной музыкой — долгожданная команда.
Эдуард Михайлович, крепко сжимая в ладони правой руки ручку старенького обшарпанного чемоданчика, вышел за ворота колонии, отошёл по тротуару метров на пятьдесят-шестьдесят, остановился и, поставив чемодан на выщербленный поребрик, несколько раз вздохнул-выдохнул полной грудью.
— Свобода, мать её, — негромко пробормотал Конкин. — Прощай, гнилая и заплесневелая зона. Прощай.... Увидимся ли ещё? Честно говоря, не хочется. Но и зарекаться, увы, глупо.... И куда теперь направиться дальше? Вот, в чём вопрос...
Вокруг безраздельно властвовало тихое октябрьское утро. Лениво светило-грело, изредка проглядывая сквозь прорехи в низких тёмно-серых облаках, слабосильное осеннее солнышко. В поредевшей разноцветной листве придорожных деревьев робко и неуверенно чирикали крохотные пичуги.
— Конечно, неуверенно, — понимающе покивал головой Эдуард Михайлович. — Откуда ей, собственно, взяться, уверенности-то? Наоборот, сплошная и голимая неуверенность присутствует. Мол: — "Что дальше делать? Куда податься? Чем заняться? И, главное, где денег достать — типа на полноценный праздник-отдых?". И вообще, не люблю я осенью освобождаться. Вот, летом — совсем другое дело: тепло и благостно, а ещё и стройные девчонки ходят в коротеньких юбочках.... А сейчас — холодно, тоскливо и зябко. Бр-р-р, колотун самый натуральный. Вон, даже мохнатый светло-голубой иней образовался по краям вывески...
Вывеска была большой и прямоугольной. А ещё скучно-казённой, что и подтверждал нанесённый на её вертикальную поверхность текст: — "Исправительная колония N6/1, УФСИН по городу Санкт-Петербургу и Ленинградской области".
Значится — зона?
Это точно. Причём, зона не простая, а расположенная в городской черте Санкт-Петербурга, в Грузовом проезде. Очень удобно, надо заметить, расположенная: в непосредственной близости сразу от трёх станций метрополитена. До "Обухово" было порядка полутора километров. До "Пролетарской" — чуть больше трёх. А до "Купчино" — почти четыре.
Конкин задумчиво почесал в затылке левой пятернёй: без метро, казалось бы, ему сегодня никак не обойтись. Добираться до Гражданки наземным транспортом, с многочисленными пересадками? Глупость откровенная и несусветная: и дольше — по времени — получится, и, главное, гораздо дороже. А деньги, как известно, беречь надо. Особенно, если их у тебя мало. Поэтому напрашивался наипростейший и вполне даже логичный вариант — незамедлительно проследовать к "Обухово".
Эдуард Михайлович, покончив с раздумьями, подхватил чемодан, резко развернулся и уверенно зашагал в сторону станции "Купчино".
Почему было принято такое решение?
Ну, никто особо и не ждал Конкина в "гражданских Пенатах", в типовом девятиэтажном "кораблике", расположенном на улице Черкасова. В родимой "двушке", конечно, проживали его старенькие батяня и матушка, но.... Как бы это лучше и доходчивей объяснить? М-м-м.... Не любили родители, выражаясь напрямик, своего сына Эдуарда. Как бы так оно.... А за что, собственно, можно любить закоренелого преступника-рецидивиста? Тем более, с целым букетом "позорных" (в определённых кругах), статей Уголовного Кодекса? Не за что, если смотреть правде в глаза.... И не только "не любили", но и на порог квартиры не пустили бы — если, понятное дело, не опасались бы сыночка.... А ещё его отец и мать являлись небогатыми российскими пенсионерами. Что, мол, из того? Ведь общеизвестно, что почти все российские старики буквально-таки помешаны на накоплении так называемых "гробовых". Это, конечно, так. Но родители, как назло, знали о дате освобождения Эдуарда и, следовательно, все деньги (да и прочие мало-мальски ценные вещи), заранее и надёжно спрятали. Вне квартиры, естественно.... Пытать, пока всё бабло не отдадут? Да, неудобно как-то. В том смысле, что сразу же после выхода на свободу. Можно и "на потом" отложить, чтобы совесть — лишний раз — не донимала. Скажем, на месяц-другой. Что называется, заначка на чёрный день. На совсем-совсем чёрный.... "Гражданские" друзья-приятели? Было несколько. Только раньше, почти три с половиной года тому назад. Где они сейчас? Может, сидят, бедолаги. Может, спились-искурились в хлам полный. Кто знает.... Зато в посёлке Вырица гарантированно проживал его недавний сокамерник (в том плане, что в "зоновском" бараке, рассчитанном на пятьдесят заключённых, их койки рядом стояли), Ванька Кузьмин по кличке — "Пухлый", вышедший из зоны на четыре месяца раньше. "Корешил" Эдуард Михайлович с Кузьминым: менталитеты и интересы схожие, да и "чалились" они по одним и тем же статьям УК. Ну, не мог Пухлый — по всем тюремным понятиям — отказать закадычному корешу в гостеприимстве. Не мог, и всё тут. Если, конечно, не имел жгучего желания "скосячить" — со всеми негативными последствиями.... Что за странная кличка — "Пухлый"? Никакая она и не странная, а, наоборот, насквозь заслуженная. Регулярно "западал" Ванька на толстеньких мальчиков и девочек. "Западал", развращал, а потом (не каждый раз, конечно), попадал на зону...
Итак, Эдуард отправился к станции "Купчино" (и "метрошной", и железнодорожной), чтобы там сесть на пригородную электричку и проследовать до Вырицы. Причём, без билета.... Пожилые контролёрши? Не смешите, пожалуйста. Они — в своём большинстве — тётеньки усталые, добрые и доверчивые. Таких "клуш" завсегда (причём, без особых проблем), уболтать и заговорить можно, мол: — "Откуда же у меня, сиротинки горькой и неприкаянной, возьмутся денежки на билет? Только что из тюряги освободился, буквально-таки несколько часов тому назад. Вот, и справочка соответствующая. Взгляните.... Безвинно отсидел три с половиной года — по гадкому навету злых людей. От звонка до звонка. А вертухаи-сволочи, прежде чем выпустить на волю, избили и все деньги отобрали, жалости не ведая. Все-все-все, до последней копеечки.... К матери-старушке спешу. Болеет она шибко: последняя стадия рака. Еду, чтобы слово материнское последнее выслушать и глаза — после вздоха предсмертного — прикрыть.... Позвольте, родимые землячки, бесплатно проехать. В первый и в последний раз. Очень прошу. Слёзно умоляю...". И самую настоящую слезу можно будет пустить. Благо, на зоне и этому искусству научили. Так, чисто на всякий пожарный случай. Из серии: — "Лишним не будет — по жизни нашей горькой и бесприютной...". Поверят контролёрши, никуда не денутся. Может, и рублей сто — по своей наивности бабской — подбросят...
Конкин неторопливо шагал по Софийской улице и размышлял о всяком и разном. И поводы для тех тягостных раздумий были. Как, впрочем, и для мечтаний — пусть и не радужных, но, всё же...
Это была его уже третья "ходка". Букет обвинительных статей наличествовал такой же, как и в двух предыдущих случаях: изнасилование, развращение малолетних, педофилия. На этот раз, правда, российская Фемида, так её, даму капризную, и растак, вынесла неожиданно-суровый вердикт — восемь лет общего режима.
Эдуард Михайлович, осознав произошедшее, даже затосковал и начал всерьёз задумываться о самоубийстве, мол: — "Восемь лет без секса с малолетками — невыносимая и зверская пытка...". Но, вот, и трёх с половиной лет не прошло, а его выпустили.
Почему — выпустили? Конкина, честно говоря, этот вопрос мало волновал. И совсем не интересовал. В том плане, что ни капельки. То ли вышла очередная предпраздничная амнистия. То ли российский Премьер-министр (идейный поборник либеральных принципов-устоев и известный любитель сэкономить бюджетные деньги), распорядился — срочно сократить в два раза количество заключённых.... Какая, собственно, разница?
"Ох, уж, эти либеральные мероприятия", — недовольно покачав головой, подумал Эдуард. — "Не, с одной-то стороны, это просто замечательно, когда сроки "отсидки" сокращают. Но, пардон, с другой? Вот, выходит вчерашний "зэк" (из простого и бедного народа), на волю. Что его там ждёт? А ничего хорошего, честно говоря. Сейчас и обычному человеку совсем даже непросто устроиться на приличную работу. Что, уж, тут говорить про судимых и отсидевших? Кому они — со своими справками об освобождении — нужны? Никому. Вот, поэтому многие вышедшие из зоны (чтобы хоть как-то заработать на хлеб насущный), вновь "ударяются" в криминал. И, в конечном результате, возвращаются в тюрьмы и на зоны.... Угораю я от наших мужей государственных! Ну, решили, понимаешь, выпустить на свободу целую кучу "зэков". Молодцы, одобряю. А слабо озаботиться и дальнейшей судьбой этих людей? В частности, помочь им в трудоустройстве? Реально помочь, без дураков? Эй-эй, не слышу ответа. Отзовитесь.... Ничем помочь не можете? Да и не хотите? Мол, пусть сами устраиваются и "выплывают" — как умеют? Зачем же тогда досрочно выпускали — без всяких и всяческих перспектив на честную трудовую жизнь? Махровым лицемерием, однако, за версту отдаёт, так вас всех и растак.... Или же всё это изначально задумывается лишь для того, чтобы освободить — под сурдинку — представителей и представительниц отечественной бизнес-политической элиты, загремевших за решётку? В общем, так сказать, потоке амнистии? Чтобы внимания к этим хитрым действиям-мероприятиям не привлекать? Эх, жизнь наша жестянка — мутная и пошлая: до полной и нескончаемой невозможности.... А почему за такими — как я — на воле никто толком не присматривает? Участковый, к которому надо изредка наведываться и в журнале расписываться? Ха-ха-ха! Не смешите. Чистая и тупая формальность. Ибо господину старшему лейтенанту не до ерунды дешёвой, он, естественно, только дополнительными заработками озабочен: "крышеванием" ларьков-магазинчиков, да активной "дойкой" мелких наркодилеров, придорожных проституток и скупщиков краденого. Бред бредовый.... А про то, что людей с педофилическими наклонностями и лечить надо бы (желательно, на ранних стадиях этих самых наклонностей), никто всерьёз и не задумывается. Ни раньше, и ни сейчас. Почему? А чёрт их всех разберёт, во Власти сидящих. То ли денег им жалко. То ли мозгов не хватает...".
