— Здесь убийца, — коротко бросил Курт, и наследник замер, все еще глядя на него растерянно и оторопело, медленно кивнув, когда все так же шепотом прозвучало: — Тихо. Ни движения, ни лишнего слова.
Курт убрал руки, отступив на полшага назад и вслушиваясь, однако ничто не нарушало тишины — ни скрип песчинок под сапогами, ни шорох одежды; ни единый звук...
— Йегер был не один, — по-прежнему чуть слышно пояснил Курт, осторожно раскладывая и заряжая арбалет. — Есть второй. Тоже из зондеров. Подозреваю — Уве Браун. Сейчас он где-то рядом. Слушайте меня внимательно, Фридрих: держитесь за мной, я попытаюсь увести вас отсюда. Если наткнемся на него — я отвлекаю, вы бежите.
— Бежать?!. — начал наследник оскорбленно, и он нахмурился:
— Припомните — что говорил вам Альфред? Этого хотите? Лечь тут рядом со мной? Убьет меня — убьет и вас, а меня совсем не греет мысль сдохнуть понапрасну. Поэтому, повторяю, при первой же возможности — бежать со всех ног. Это — понятно?
— Да, майстер Гессе, — недовольно отозвался Фридрих; он кивнул:
— Хорошо. От меня ни на шаг, держитесь позади и не лезьте под руку. Идемте... Стоять! — тут же скомандовал Курт, оборвав самого себя, и наследник послушно застыл на месте, одними губами неслышно спросив:
— Что?
А и правда — что?
Что это было? Шорох? Движение? Потревоженный подошвой камешек? Дыхание? Дуновение ветра? Или просто почудилось?..
Отшатнуться в сторону Курт успел вовремя, успел дернуть наследника за шиворот и отшвырнуть себе за спину. Перед самым лицом мелькнула темная тень и бледная стальная молния; он выстрелил, однако сорвавшаяся со струны стрела ушла в пустоту, так и не повстречав на своем пути человеческой плоти. Нанесенный тут же удар Курт сблокировал арбалетом, второй рукой выдернув кинжал.
— Бегите! — выкрикнул он, когда выбитый из руки арбалет отлетел в сторону, едва не вывихнув кисть, и отступил назад, чтоб дать себе возможность хотя бы разглядеть противника.
За спиной скрипнул мелкий гравий и послышался ускоряющийся топот; слава Богу, наследник не вздумал играть в героя...
Еще удар, выпад, удар снизу вверх, колющий, удар подошвой, тупая боль в колене...
Упав наземь, от удара в лицо Курт увернулся, откатившись в сторону, к стене, и вскочил на ноги, выдернув второй кинжал. Теперь противников разделяло три широких шага, и лишь теперь он сумел перевести дыхание и разглядеть нападавшего — бывший бамбергский страж Уве Браун с хиршфенгером[113]... откуда?.. на взлом оружейной не было времени... принес с собой в дорожном мешке, как Йегер — арбалет, и спрятал где-то в лагере?.. вот это верней всего...
— Хероватая реакция для легендарного Молота Ведьм, — заметил зондер насмешливо.
Курт не успел ни ответить, ни даже подумать над тем, стоит ли отвечать, стоит ли растянуть эту внезапную заминку или лучше атаковать первым, не дожидаясь того, что еще может выкинуть ученик Альфреда Хауэра — Браун отпрянул назад, метнулся в сторону и исчез за поворотом каменной стены.
— Зар-раза! — зло проронил Курт, срываясь с места и устремляясь следом.
Стену он обогнул по широкой дуге, держа наизготовку оба кинжала и каждый миг ожидая нападения, однако позади каменной кладки Брауна не было. За следующей стенкой, высокой, с длинным неровным проемом посередине, тоже было пусто, и ни звука вокруг, ни движения...
Удар в спину он успел блокировать и сбросить вправо едва-едва, ударив в ответ, и Браун вскинул руку, приняв клинок на предплечье вскользь. Глухо звякнула и противно до зубовной боли скрипнула сталь наруча; Курт выбросил вперед кинжал в правой руке, но удар ушел в никуда, а противник исчез снова столь же внезапно, как и появился меньше двух мгновений назад. На сей раз Курт бросился следом, не медля, но и теперь успел увидеть лишь пустоту позади высокой преграды и еще не осевшее облачко пыли, поднятое подошвой сапога, и теперь едва успел вовремя развернуться, уловив движение у себя за спиной — самый кончик острия хиршфенгера цапнул куртку на плече, походя достав до кольчуги под ней; и пусть Бруно еще хоть раз скажет, что носить ее всегда — это паранойя...
И снова Браун исчез, не приняв его встречного удара, не отбив, не атаковав снова — просто отступил и пропал из виду; Курт развернулся, не став его преследовать, а метнувшись назад и обежав преграду с другой стороны, и успел увидеть, как зондер легко, точно кошка, перемахнул дощатую стенку в двух шагах справа. Он кинулся вперед, как мог быстро, но настигнуть противника вновь не сумел, снова увидев лишь след в пыли и снова едва не напоровшись на невесть откуда клюнувший клинок.
Браун не вступал в прямой бой, все так же продолжая атаковать и тут же скрываться за одной из преград, вновь и вновь появляясь, всегда неожиданно и молниеносно; в корпус зондер уже не бил, целя в лицо и руки, не защищенные кольчугой, пытаясь ударить по ногам. Ни один удар цели не достиг, но чувствовал себя майстер инквизитор так, словно его избили и порезали в десяти местах — эти скачки за противником по пятам, ежесекундное напряжение и ожидание атаки, внезапные выпады из пустоты выматывали не хуже, чем часовой бег под надзором Хауэра. Остаться стоять на месте, прикрыв спину стеной и вынудить зондера напасть так, лицом к лицу, было нельзя — ничто не мешало ему плюнуть на следователя и попытаться догнать Фридриха, а потому надо было, приходилось все так же бегать вокруг каменных и деревянных преград, пытаясь отыскать неприятеля первым и все так же уворачиваться от его атак...
Когда Браун возник рядом снова, отступать Курт не стал: это пора было прекратить, иначе к моменту, когда таки начнется настоящий бой, зондер попросту сможет взять его голыми руками. А приказ 'не убивать инквизитора Гессе ни при каких обстоятельствах', судя по тому, что происходит, все же давался с некоторыми обмолвками, и если сейчас не навязать Брауну сцепку, эта беготня наверняка кончится для майстера инквизитора плачевно.
Встречный удар Курт нанес, шагнув не назад, а вперед и влево, не позволив зондеру отступить к краю преграды и почти прижав его спиною к доскам. Браун колебался долю мгновения, выбирая между попытками прорваться мимо и перспективой прямого боя, и в следующий миг Курт мог бы пожалеть о том, что решился на столкновение — мог бы, если б остались силы, время и способность раздумывать вообще. Излюбленное инструкторское 'не думать!' было последней мыслью перед тем, как хиршфенгер в руке противника едва не пропорол ему горло.
Два его кинжала оказались не слишком большим преимуществом перед одним коротким оружием Брауна: удары зондер наносил со скоростью бьющего града, и теперь приходилось заботиться больше не о том, как не позволить ему уйти, а о том, как самому избежать клинка, клюющего и рвущего воздух порой в каком-то волосе от шеи, руки или глаз. Однажды острие таки черкануло — вскользь, едва-едва, лишь разрезав кожу куртки под локтем, но даже осмыслиться это успело не сразу, а лишь спустя не одну секунду и десяток ударов, тут же забывшись.
Приняв бой, Браун уже не оборонялся — наступал; первые секунды, когда еще можно было навязать ему свой ритм, Курт упустил, и теперь, не тратя больше сил на дальнейшие попытки, был вынужден лишь пытаться подладиться под движения противника. Браун не обходился одним клинком — однажды удар ногой под колено едва не опрокинул майстера инквизитора наземь, и дважды удавалось увернуться от тяжелой подошвы лишь едва-едва.
Третий удар Курт пропустил, сам не поняв, как и почему, на миг растерявшись, настолько он был прост и безыскусен — попросту мощный, короткий пинок в лодыжку. Ногу свело от жгучей боли, рванувшейся вверх до самого колена, равновесие утратилось на долю мгновения, которого Брауну хватило на то, чтобы, наручем сбив один из его кинжалов влево, ударить в горло. Курт отпрянул, и лезвие хиршфенгера скользнуло по ключице, прикрытой кольчугой, уйдя в сторону, и на миг зондер открылся — на краткий, почти не заметный глазу и не осознаваемый разумом миг.
То, что сделал, Курт осмыслил лишь спустя еще мгновение, когда противник вздрогнул, отшатнувшись и сбившись с ритма: метнувшись вперед и в сторону, по держащей хиршфенгер руке он ударил вскользь, отскочив почти за спину зондеру, и нанес второй удар — кулаком с зажатой в нем рукоятью кинжала под челюсть. Тот покачнулся, и Курт, стараясь не упустить своего внезапного секундного преимущества, ударил снова, снова кулаком — в висок. Браун пошатнулся, ударившись плечом о деревянную преграду, и майстер инквизитор, бросив кинжал, ухватил противника за волосы и без мудрствований, попросту, изо всех сил ударил его головой о толстые потемневшие доски. Зондер упал наземь, выронив оружие; Курт отбросил хиршфенгер коротким пинком и ударил снова — в лицо, и снова, и снова, уже не видя, куда попадает, не сразу и с трудом задержав четвертый удар над самым лицом лежащего в беспамятстве Брауна.
Несколько секунд он оставался в неподвижности, сидя с занесенной рукой над неподвижным телом, все еще не до конца веря в то, что бой окончен и главное — не проигран, а потом отбросил кинжал в сторону; торопливо, срываясь пальцами с толстой кожи, расстегнул ремень поверженного противника и, с усилием перевернув его лицом вниз, так же спешно затянул ремень на руках Брауна. Подобрав кинжал, Курт разрезал ремни наруча и рукав его куртки, надрезал рукав рубашки и, оторвав полосу, туго перетянул его порезанную под локтем руку, вторым обрывком замотав, как мог, вскрытые вены.
Шаги за спиною — топот, могущий поднять мертвого — Курт услышал, когда затягивал последний узел; мельком обернувшись на встревоженные лица фон Редера и Бруно, он бросил взгляд на того, кто, задыхаясь от бега, топтался позади них, и недовольно осведомился:
— Парня-то вы зачем с собой притащили, господин барон? — Тот лишь молча покривился, одарив своего подопечного укоризненным взором, и Курт усмехнулся, вновь отвернувшись к плененному противнику: — Характер начал показывать?
— Да не говорите, — мрачно хмыкнул фон Редер, приблизившись, и осторожно толкнул лежащего на земле человека носком сапога. — Жив?
— В целом, — подтвердил Курт, поднявшись, и кивнул помощнику: — Помоги дотащить его до лазарета, да поскорей, пока он не отдал Богу душу.
— Если я верно понял, душа сия в случае неблагого исхода отойдет вовсе не Ему, — вздохнул Бруно, подойдя и окинув придирчивым взглядом свое начальство. — Взял зондера? Живым? И сам без единого пореза?
— Повезло, — отмахнулся Курт, приподнимая Брауна с земли, и, взвалив его на помощника, подхватил с другой стороны. — Да и параноиком тоже быть полезно для здоровья... Шагай резвей: он должен дожить до лекаря. Сей нечестивый муж, я так предчувствую, будет куда более полезен в общении, нежели бедняга Хельмут.
— Полагаете, он много знает? — тихо спросил наследник, и Курт уверенно кивнул:
— Полагаю, он знает достаточно.
Фридрих, помедлив, лишь вздохнул и отступил с дороги, давая им пройти, ничего более не спросив, и хранил молчание во все время пути до той самой комнаты, откуда меньше получаса назад вышел Хельмут Йегер. Кровь его, никем не убранная, уже загустела, и лоскут кожи все так же валялся на полу, куда Курт и барон уложили связанного предателя. Через минуту явился помощник, волоча за собой задыхающегося лекаря, и умчался вновь, возвратясь в сопровождении фон Дюстерманна и юного Йорга Фридле; зондер был чернее тучи, принцев телохранитель — молчалив и растерян, но никто из них не произнес ни слова, лишь молча встав, как и прежде, по обе стороны от двери.
— И что дальше? — хмуро спросил фон Редер, и в его взгляде, брошенном на Хауэра, промелькнуло неподдельное сострадание. — Что все это значит, майстер инквизитор?
— Это значит, — не дав Курту ответить, зло выговорил инструктор, — что верить нельзя никому. Ни единому человеку вокруг. Может статься, и мне самому тоже. Так, Гессе?
— Альфред, — негромко осек он, мельком обернувшись на зондера и телохранителя, стоящих у двери, и понизил голос еще больше: — Возьми себя в руки.
— Двое, — свирепым шепотом прохрипел Хауэр. — Двое, Гессе! Парни, которым я годы отдал, носился с которыми, как многодетная мамаша, которым душу вывернутую прямо в руки сунул — держите, гады, пользуйтесь! Попользовались! Кому верить, а? Скажи мне, разумник, кому — теперь — верить?! Если лучшие люди в этой сраной Империи...
— Альфред, — еще тише произнес Курт, и тот запнулся, перехватив сумрачный взгляд молчаливого наследника. — Давай-ка без эмоций, не самое для них подходящее время.
— Не смогу я больше с ними работать, — с усилием вымолвил инструктор. — Просто не смогу.
— Сможешь, — отрезал Курт. — Потому что должен. А сейчас ты глубоко вдохнешь, успокоишься и начнешь мыслить трезво. Это — понятно?.. Вы спросили, что теперь, господин барон. Теперь — когда лекарь докончит свою работу, я начну свою.
— Рассчитываете и его взять на жалость? — с сомнением уточнил фон Редер и, перехватив его взгляд, хмыкнул: — Понятно. Но не вы ли, майстер инквизитор, сами говорили о том, что пытать зондера идея не из лучших?
— Других нет, — передернул плечами Курт. — Разжалобить его, как Хельмута, не выйдет, взять на разговорчивость — тоже, этот явно не станет откровенничать, дабы поглумиться, не тот тип; уломать раскаяться — даже и в мечтах не удастся... Браун работал либо за плату, либо за идею, но и тот, и другой случай подразумевает упорное молчание. Вывод неутешительный.
— И полагаете — у вас получится?
— У меня — получится, — невесело усмехнулся Курт.
Фон Редер помялся, снова бросив короткий взгляд на притихшего Хауэра, оглянулся на своего подопечного и медленно, через силу, уточнил:
— Мне так или иначе придется присутствовать, но не могу сказать, что вы можете рассчитывать на мою помощь, майстер инквизитор.
— Таких жертв я от вас и не жду, — кивнул он. — И вполне способен обойтись собственными силами. Не нужно особых сил и умений на то, чтобы совладать со связанным и беспомощным человеком.
— Я тоже хочу быть там, — негромко потребовал наследник, и Курт, помедлив, возразил — мягко, но непреклонно:
— Нет. Поверьте мне, Фридрих: на сей раз вам там делать нечего.
* * *
Уже подступающая ночь смотрела в окна угрюмо и холодно; ветер согнал тучи одна к одной, то ли грозя дождем, то ли просто играясь, и даже в обогреваемой комнате наследника было зябко. Фридрих, молчаливый и понурый, сидел напротив светильника, безотрывно глядя на пульсирующий язычок пламени и сцепив в замок пальцы лежащих на столе рук, Бруно и Хауэр по обе стороны от него хранили столь же неживое молчание, по временам косясь то на наследника, то на Курта, и вновь отводя взгляд. Фон Редер стоял в стороне у стены, скрестив на груди руки, и на майстера инквизитора не смотрел, слушая его, как и прочие, молча и не перебивая, однако и без того время от времени в комнате водворялась мертвая тишина: каждое слово Курт выговаривал через силу. Говорить сейчас хотелось меньше всего — последние несколько часов он только и делал, что говорил. Говорил, глядя в глаза напротив себя, не отводя взгляда от взгляда — сперва показушно хладнокровного, насмешливого, потом нарочито спокойного, с затаенной напряженностью в глубине, потом ненавидящего и болезненного, потом будто остекленелого и изможденного, а потом — обреченного... Всё было, как всегда, как многажды прежде, и лишь одно различалось — время. Сколько продержался Браун? Пять часов? Семь? Девять?..
