— Для меня большая честь принять в свои покои потомка Учихи Мадары, — с почтением произнёс филин. — Представимся друг другу?
— Учиха Саске.
— Котан Кор Камуи. Значит, Великий Бог, что Защищает Деревню.*
— Вы называете себя богом, а деревня — это Гнездилище Семи Ветров? — попытался объяснить Саске вслух.
Филин как будто был уязвлён, но не подал виду. Однако Учиха позже понял, что это вообще никак не могло задеть птицу-отшельника.
— Слишком эгоистичная трактовка. Я склонен к аскезе, — профырчал он. — Скорее я, как и любое существо на земле, включая камни, траву, землю, небо и другие, что люди по заблуждению своему называют неживой природой, это деревня, в которой живёт Бог. Он её и защищает своим присутствием внутри. К чему, впрочем, длинные титулы? Зови меня Котан.
— Деревня?
— Да, так и есть, — филин ухмыльнулся и зажмурился. — Деревня. Деревенщина. Прост, как дуб. Чурбан, уху-ху...*
Саске стало неловко и он опустил взгляд на свиток.
— Теперь я понимаю Вашу речь, господин Котан. У меня, наверно, много вопросов...
— Ты понимаешь не только мою речь, но и всех птиц-отшельников, живущих здесь. И я совершенно не против твоих вопросов. Я уже давно не разговаривал с достойными людьми, как с Учихой Мадарой, хоть примерно восемьдесят последних лет для меня как один день.
— Почему Вы называете Мадару достойным? Для нашего клана он принёс только горе. Что он делал здесь, в Гнездилище? — задал Саске сразу два вопроса.
— У разных людей разное представление о том, что достойно. Я считаю Мадару таким. Внешняя оболочка зачастую обманчива, не правда ли? Внутри ведь совсем иная суть. Не показался ли тебе сначала свиток заполненным именами только потому, что он был увесистый на вид?
Саске вздрогнул, решив, что Великий Филин-Отшельник умеет читать мысли.
— Ты понял меня, юный Учиха. Не всё таково, каким кажется на первый взгляд, и это можно сказать об Орочимару... Но мы говорим о другом. Мадара хотел выбрать себе призывного зверя, и он знал, кого именно. Тебе, как потомку, должно быть известно, почему Мадара отправился к нам.
Саске напрягся, судорожно пытаясь вспомнить всё, что он знал о легендарном основателе Конохи и временном лидере клана, обладавшем огромной силой. Он воскресил в памяти забытое, проведя параллель со своим поводом найти птиц. Он кормил их в голубятне. Тогда к нему пришла идея. А Учиха Мадара, согласно истории клана, был сокольничим. Разводил птиц. Соколов. Охотился с ними на дичь. Именно поэтому Мадаре не надо было долго размышлять над тем, какое призывное животное выбрать. В цитадели Учих висит картина, изображающая Мадару с парящим рядом соколом.
— Он любил птиц, — сказал Саске. — Его уважение к ним, умение обращаться, поведение и клановая этика сделали его достойным в Ваших глазах.
— И не только, — хитро заметил Котан. — Однако Мадару всегда тянуло к людям, хорошим и плохим. Он не решился на ведение аскетического образа жизни, в коей высот силы духа постиг Дарума Дамо. Его личность стала нашим образцом для подражания.
— Кто это — Дарума Дамо? — поддержал Саске смену темы, не желая больше слушать о Мадаре.
— Монах, аскет, странник. Он пришёл через несколько лет после того, как Риккудо-сеннин основал Гнездилище для птиц-отшельников. Дарума был основателем школы созерцания и сосредоточения. Посвящённые в его учение духовно последовали за ним, но на деле школа прекратила своё распространение, люди разошлись, храня знание. Дамо повстречал Риккудо, и у них был разговор об учении Ниншу. От него монах узнал, как найти нас, и ему не составило труда попасть сюда. Как только Дарума пришёл, он заключил с нами контракт и первое время предавался беседам со мною. Мы спросили его, в чём суть учения о созерцании. Нас-то собрал Риккудо как хранителей сендзюцу птиц, а не разгадывать тайны мира. И Дамо озвучил истину, которую мы знали благодаря моим вещим снам, но не предполагали, что среди людей найдутся те, кто самостоятельно решит вопрос о мироздании и роли человека в нём. Ответ, как он сказал, сокрыт в том камне на входе, который исчезает, стоит только кому-то приблизиться к нему.
— Иллюзия? — наугад сказал Учиха.
— Верно. Абсолютная, непреложная, аксиоматическая истина такова, что этот мир — нереален.
— Но я ощущаю его, как и остальные люди, все признают материальность жизни, — попробовал возразить Саске.
— Дарума Дамо изложил одну из тайн природы, известную нам, нет смысла отрицать её. А суть его учения дала нам самое лучшее времяпровождение в жизни, сближающее человека или животное с подлинным её источником — медитация. Самое важное людское изобретение! — заухал Котан. — Мы спросили, почему он занимается медитацией, а не живёт как все. А Дамо сказал "Живущие как дети в песочнице, за которыми наблюдают родители. Дети не понимают, что когда время прогулки закончится, им придётся забыть о песочнице и случайно потерянной там игрушке, но им это приносит страдание. Страдания лишено лишь целенаправленное существование в медитации, ведь с прекращением желаний прекратится и мир. А это ключ к тому, как покинуть пределы Вселенной". Мы спросили его, зачем он тогда основывал школу и с самого начала имел дело с людьми, коль они тоже нереальны. Дамо ответил, что искал единомышленников, и только способные чутко слушать и размышлять смогли последовать за ним. Можно допустить только реальность разума. А больше ему и не надо было. И пришёл к нам Дамо, чтобы провести остаток своих дней в медитации. Он скрестил ноги, сидя на циновке перед голой стеной с камнем-иллюзией, ведущим наружу. Он хотел обрести просветление, и дал себе срок в девять лет. Почти за всё время он ни разу не делал ничего, кроме созерцания, и только изредка открывал рот, когда прилетали сочувствующие ему птицы и кормили. Со временем он, одетый в красную хламиду на голое тело, располнел от неподвижного образа жизни, оброс чёрной бородой, а ноги атрофировались за девять лет. За два дня до окончания срока он задремал, а когда был разбужен, от гнева на себя вырвал свои веки и бросил их в исчезнувший камень на проходе. Там где упала его плоть, был посажен чайный куст, до сих пор не погибший. Но, спустя годы, он понял, что найдутся люди, которые, практикуя длительную медитацию, захотят оставаться в форме при жизни, и для них он разработал программу упражнений, которую подбросили в селения разных стран наши птицы. Впоследствии Дамо скончался, но мы не убирали его тело, пока оно не стало прахом, и тогда он был развеян по семи ветрам. Вы с Кабуто кланялись напротив того места, где медитировал Дарума. Его поступки вдохновили многих из нас на постижение учения о созерцании. С тех пор я живу здесь вместе с последователями Дамо.
Саске уже по-новому посмотрел на сидящих полукругом в тени птиц.
— Некоторые из них сами разучились летать, а другим этого не дано с рождения, например, какапо — совиным попугаям, — сказал филин, выгнув голову назад. — У меня тоже атрофировались лапы, как видишь, я будто раздавил их телом.
Котан повернулся к Саске и указал крылом на своё туловище.
— В память о Дамо птицы с острыми когтями выучились вырезать из дерева эти безногие фигурки в виде слепых сов. — Указал он на неваляшек рядом с гнездом. — Они так и называются — дарума*.
Штора распахнулась, и в залу влетели аист и пеликан с полным кожаным мешком клюва.
— Ух, пришло время есть, — довольно протянул Котан. — Прости, что трапезничаю при гостях. Тогда надо бы и тебе преподнести еду. Гурипухисо*, будь добр, принеси Саске Учихе тот самый чай Дарумы.
— Будет сделано, — просипел Гриф и свернул свиток, защёлкнул скрепы и унёс его.
— Присаживайся, — кивнул филин, и Саске занял место на циновке напротив гнезда Котана, скрестив ноги.
Пеликан распахнул клюв, а аист выловил из него рыбу и поднёс её к лицу филина.
— Благодарю, — проурчал Котан и сцапал рыбину. — Как же хороша сельдь иваси, прямиком из западного моря...
Через несколько минут вернулся гриф с глубокой миской свежезаваренного чая для Саске. Тот осторожно взялся за необычную ручку, изогнутую наоборот, похожую на вытянутый ухват кастрюли, чтобы птица могла нести её в клюве.
— Спасибо, — сказал Учиха. — Кстати, что здесь делал Орочимару?
— Он хотел узнать, как заполучить бессмертие.
— Бессмертие?
— Да, его. Мы ему сразу отказали... Бессмертие в телесной оболочке, предназначенной только для того, чтобы отпустить душу умирать и освободить её от гнёта иллюзии, есть глупейшая вещь на свете, какую только может пожелать человек. Орочимару тогда был молод... Хочется верить, что он уже забыл о своей цели, которая расходится с принципом у-вэй.
— Как это переводится? — спросил Учиха.
— Спонтанность. Завидна участь прутика, плывущего по течению, но не страждущего подчинить себе мир. Постижение настоящего, благо недеяния...
Котан неспешно поглощал одну рыбину за другой, каждый раз благодаря пеликана и аиста и извиняясь за нахлебничество. Когда чай чуть поостыл, Саске попробовал его. Насыщенный чай обладал приятным ароматом и терпким, явно различимым древесным вкусом.
— Тонизирует, — объяснил филин. — С таким чаем можно бодрствовать значительное время.
— Вкусный, — учтиво похвалил напиток Саске, не покривив душой — чай ему действительно понравился.
Трапезу они продолжили молча, не отрывая друг друга от еды. Первым закончил филин, поскольку Саске не спешил пить до конца всё ещё горячий чай.
— Мы забыли о главном, — вдруг сказал Котан, когда аист с пеликаном удалились. — Ты заключил контракт, но ещё не выбрал птиц, которых будешь призывать. Можешь выбирать любую, можно даже нескольких. Маленьких или огромных, всё равно.
— Для начала, есть ли такая птица, которая может выдержать на себе человека?
— Да хоть двух или трёх. Это по силам настоятелю Храма Орлов — беркуту из семейства ястребиных, он же золотой орёл. Его зовут Инуваширама. Один из мудрейших, кого я знаю. Немногословный... Прямо как ты, Учиха. Ещё кто-то нужен?
— Охотничий сокол, — неуверенно сказал Саске, задумавшись, не слишком ли много он просит. Услышав о беркуте, он почувствовал себя невероятно жадным. Но Котан отнёсся к этому равнодушно, будучи щедрым по натуре:
— Легко. Получишь самурайского.
— И стрижа, чтобы почту носил.
— Будет тебе чёрный стриж. Ну что, Инкомару, — сказал серому попугаю Котан. — Позови сначала сокола Такаши и стрижа Амацу. Если тебе понадобится больше птиц, Саске, знакомься с любой в Гнездилище. Для призыва нужно знать хотя бы имя.
— Есть! — Птица упорхнула наружу через отверстие в скале. Саске допил чай, к тому моменту, как вернулись первые кандидаты на призыв. Чёрный стриж уселся рядом с филином, а сокол с пятипалой перчаткой для охоты с ястребиными птицами.
— Перчатка с историей, — задумчиво прогнусил Котан. — Она принадлежала Учихе Мадаре.
— Правда? — удивился Саске, разглядывая рукавицу с крагой, опутенкой и клобуком* для птиц. Она была длиной до предплечья, скроенная из плотной кожи в два слоя, но маленько потрёпанная. Саске аккуратно сложил её в наплечную сумку. Он хотел было погладить стоящего под ним сокола, как вдруг тот отпрыгнул назад.
— Не надо гладить пальцами, гладь ногтями, чтобы сильно не стирать жир на оперении, — хрипловато предупредил парня Амацу.
— Кстати, о жире, — внезапно сказал филин. — Оглянись, Саске.
Учиха посмотрел на стену за спиной. К ней была пристроена полукруглая ёмкость, выложенная плиткой. Саске подошёл поближе и заглянул в неё. Она напоминала чашу фонтана, но вместо воды её наполняла неизвестная маслянистая жидкость.
— Что это? — спросил он.
— Птичье масло, созданное нами. В его состав также входят зобное молоко, которым выкармливают птенцов, птичья желчь и жир для перьев из копчиковой железы. Чтобы изучать сендзюцу, необходимо облиться маслом и медитировать. Масло ускоряет проникновение природной чакры в человека, не обладающего ею. Природной энергией владеют все животные. Исключение — люди. Хочешь изучить сендзюцу? Это даст тебе особые птичьи дзюцу и режим Отшельника.
Саске аж затрясся.
— Вы хотите сказать, что надо обмазаться этим и ничего не делать?
— Что? — Филин хохотнул. — Нет, жир для перьев это выделенный из надхвостной копчиковой железы секрет, а не фекалии из клоаки. А вот работать придётся. Медитация — это терпение. А скопление природной энергии на первых порах трудное дело, это же чужеродная человеку чакра, которую он, по сути, крадёт из окружающего мира. Стоит хватить лишку, как превратишься в птицу. Совершенно серьёзно. Окончательно и бесповоротно. В зале для медитаций можешь полюбоваться на тех, кто не смог удержать баланс и поглотил столько сен-чакры, что обернулся каменной статуей в виде птицы. Всех этих людей привёл Риккудо, но никто из помазанников его уже никогда не уйдёт. Сендзюцу — это терпение, концентрация и ещё раз терпение. Учиться надо долго, — заметив скучающее лицо Учихи, Котан добавил: — пока ноги не атрофируются.
— Не согласен! — не выдержал Саске.
Смех филина уханьем разнёсся по пещере.
— Но Дарума Дамо сочинил упражнения, чтобы не заболеть гиподинамией. Ты справишься.
— Дамо не учил сендзюцу.
— Верно, он отказался. Ну, хорошо, будь по-твоему. Иметь своё стойкое мнение правильно, если это не заблуждение, — решил больше не наседать на Учиху Котан.
Саске постоял ещё пару минут в молчании и сказал:
— Кажется, нам пора прощаться, спасибо за радушный приём, Котан Кор Камуи.
— Это тебя надо благодарить за чудесный разговор, о, потомок Учихи Мадары! Ты достаточно юн, но когда станешь взрослее, опытнее, возвращайся сюда почаще. Обмен мудростями в бездействии всяко лучше праздных шатаний. До свидания.
Саске поклонился филину и своим призывам.
— До свидания. Амацу и Такаши, довольно скоро я призову вас, у меня есть цель, которую очень хочу осуществить...
— Ах да, запомни печати Кучиёсе для птиц, — спохватился Котан. — Смочи большой палец руки, которой ты заключал контракт, несколькими каплями крови, проведи поперёк ладони, затем печати "свинья", "собака", "птица", "обезьяна", "баран". Той же рукой в воздухе или на поверхности рисуется фуиндзюцу призыва, переносящий к тебе ту птицу, чьё имя ты обозначил в названии техники.
— Кучиёсе: Амацу но дзюцу, например?
— Именно.
— "Свинья", "собака", "птица", "обезьяна", "баран", — повторил Саске, заучивая печати вместе с движением рук. — Понял, спасибо.
Он поклонился ещё раз и направился к выходу.
— Постой, — послышался голос филина, ставший каким-то странным, трескучим.
— Что? — парень повернулся, уже отогнув край шторы.
— У меня есть предсказание для Учихи Саске... Оно пришло ко мне наваждением, вещим сном... — Котан закачался, его янтарные глаза побелели, затуманились. — Дитя пророчества...
Саске медленно направился к филину.
— Эй, всё в порядке?
Амацу и Такаши уже улетели, когда он стоял спиной к ним. Страх сковал Учиху от одиночества в окружении безмолвных птиц-отшельников и филина, начавшего грезить наяву. Подул сильный ветер из отверстия, облако наполовину закрыло солнце, отчего свет в пещере поредел.
