Ещё не до конца окунувшийся во власть сумерек, Геранин видел невероятную, словно стеклянную оболочку, окружавшую сильно изуродованный труп по контуру обычного, нерасчленённого тела убитой, в том виде, в котором он его увидел сначала. Таким образом, нога девушки, которая была зверски оторвана, и в настоящий момент валялась обглоданной в углу морозильной камеры, всё ещё была частью трупа, но уже в виде энергетического силуэтного контура. В то время как энергетическая плоть Насти была сильно повреждена, её биологическое тело оставалось практически целым, не считая ранения в спине. Под сумеречным углом зрения, было хорошо заметно это несовпадение, когда отсутствующие фрагменты "духовного" тела продолжались в виде прозрачной энергетической субстанции, которая в реальном мире выглядела как обычная неповреждённая материя.
Постичь чудо этого невообразимого расслоения глупый парень попросту не мог, как и не мог он понять того, куда попал, и почему все остальные ребята не видят сейчас того, что видит он. Волна этих хаотичных мыслей моментально заблокировала его рассудок, и он стоял, боясь пошевелиться, не говоря уже о том, чтобы как-то отреагировать на происходящее.
Оцепенение продолжалось, пока между ним и этим отвратительным кровавым маскарадом не появилось перекошенное лицо капитана, который яростно крикнул: "Вовка!". После этого Геранин моментально очнулся и пришёл в себя.
Propera pedem!
-Уведи девчонок отсюда! — потребовал Гена, но реакция Геранина оказалась совершенно непредсказуемой.
Он вдруг попятился назад, а затем, развернувшись, бросился бежать, при этом сильно ударившись о дверной косяк, когда выбегал из морозильника.
-Придурок... — капитан тут же перевёл взгляд на Бекаса. — Иван, уведи их! И успокой ради бога. Только паники нам сейчас не хватало...
Бекас не стал долго раздумывать и, схватив Лиду за руку, потащил её на выход. В проёме, образовавшемся на пару секунд, Оля успела разглядеть страшный труп, от чего сердце её сжалось, и она невольно пошатнулась.
-Настя умерла, да? Умерла? — задыхаясь, лепетала Лидия.
-Идём, идём отсюда. Здесь и без вас разберутся, — бурчал Ваня, ведя её к выходу.
Двигаясь вдвоём, они начали оттеснять Ольгу назад, и вскоре, вместе с ней, вышли из морозильной камеры, остановившись у входа, после чего Бекас отпустил Лиду, и прикрыл дверь. Его всего трясло. Вместо того, чтобы успокоить подруг, он лишь вздыхал, и бормотал себе под нос что-то невразумительное. Лидия была на грани истерики. Она ежесекундно всхлипывала и причитала. Ольга же выглядела внешне спокойной, и лишь набухшие от слёз глаза выдавали безумную боль, творившуюся сейчас в её душе. Казалось, что она постарела на несколько лет. Лида подошла к ней и, заикаясь от подкатывающих к горлу рыданий, произнесла: "Я не верю в это. Этого не может быть". Оля моргнула, и по её бледным щекам потекли слёзы.
-А может она всё ещё жива? Нужно ей помочь! -Лидия продолжала цепляться за последние крохи надежды.
Ничего не ответив, Ольга подошла к ней и обняла. Теперь подруги смогли дать волю своей скорби и, прижавшись друг к другу, горько плакали.
Выносите своих мертвецов!
Теперь, когда Бекас увёл девушек за дверь, и в морозильнике кроме него остался только Сергей, Геннадий Осипов наконец-то смог сосредоточиться на происшедшем. Всхлипы и причитания Лиды больше его не отвлекали. Можно было внимательно осмотреть труп, и решить, что им делать дальше.
-Чёрт возьми, — тихонько ругался Серёжка. — Надо же было такому случиться. Не было печали...
-Да уж. Ситуация, — кивнул капитан, медленно обходя вокруг трупа.
-Кошмар какой-то. Что же могло её побудить на это?
-Не знаю, Серёг, не знаю.
-И как нам теперь быть? Что делать будем?
-Нужно снять её с крюка. Потребуется твоя помощь.
В морозильную камеру вернулся взъерошенный Бекас. Его руки тряслись, и было видно, что он старается не смотреть на висящее напротив него тело. Растерянно таращась то на Гену, то на Сергея, он иногда разевал рот, но так ничего и не произносил, а лишь испускал тяжкие вздохи.
-Сначала её нужно приподнять, — рассуждал капитан. — И только потом, когда острие крюка выйдет — переносить в сторону.
-Предлагаю ничего не трогать, — постукивая зубами, выступил Иван. — Потом, когда милиция будет разбираться, у нас возникнет много неприятностей, связанных с отпечатками пальцев и прочим...
-Бекасыч дело говорит, — согласился Сергей. — По логике нам не следует тут лазить до прихода врача или криминалиста. Труп есть труп.
-Кроме вашей логики существуют ещё и моральные нормы, — сухо ответил Геннадий. — И согласно им, не знаю как вы, а я не могу спокойно смириться с тем, что на судне, на котором мы находимся, будет висеть мёртвая девушка, на крючке в морозильнике, словно какая-то говяжья туша! Если вы не забыли, она была вашей подругой. Так о каких, чёрт возьми, логических правилах может идти речь?! Пусть криминалисты с этим разбираются, но тело покойной нужно сохранить до их прихода в подобающем, христианском виде, а не так...
Сергей пожал плечами, и кивнул, не найдя что ответить.
-А перчатки всё-таки нужно надеть, — посоветовал Бекас. — И отпечатков лишних не будет, и трупный яд на руки не попадёт.
-Вот и сходи в медицинский кабинет за перчатками. Принеси три пары, — кивнул Осипов. — И заодно простыню какую-нибудь прихвати.
-Сейчас всё принесу, — Бекас тут же отправился выполнять распоряжение капитана.
Пока он отсутствовал, Гена и Сергей собирали разбросанные по камере обрывки одежды, сохраняя при этом скорбное молчание.
Какое странное ощущение испытываешь, видя знакомого человека мёртвым. Осознавая, что совсем недавно ты с ним общался, и он был таким же, как и ты — живым. Он смеялся и грустил, он к чему-то стремился, кого-то любил и о чём-то мечтал. А теперь он лишь недвижимая и холодная, безжизненная, человекообразная форма, глядя на которую, ты испытываешь несуразные и противоречащие друг другу чувства. Либо тебе кажется, что этот человек всё ещё жив, и что он только притворяется, а может быть, безмятежно спит. Либо все воспоминания о нём вдруг стираются, и возникает диаметрально противоположное ощущение, что он и не был никогда живым. И всегда вот так лежал, безмолвно, недвижимо. Все эти восприятия порождаются одним и тем же заблуждением — мы до последнего момента, до последней горсти земли, брошенной в могилу, не перестаём тупо верить, что всё это неправда, и что этой смерти на самом деле не было, и что усопший всё ещё с нами. Пока человек жив, нам почему-то кажется, что он будет жить вечно, и когда смерть его всё-таки настигает, мы, соответственно, очень этому удивляемся. Нелепо? Возможно. Но, как ни странно, именно такой наивный подход к вопросу жизни и смерти уберегает нас от безумия и апатии, порождаемых безнадёжностью бытия.
Запыхавшийся Бекас вернулся в морозильник, держа в руках герметично упакованные резиновые перчатки и скомканную простыню.
-Вот. Принёс, — торопливо сообщил он.
-Спасибо, — Осипов забрал у него пару перчаток, и принялся их распаковывать, продолжая говорить. — Надевайте перчатки, будете мне помогать.
-А что делать-то нужно? — опасливо осведомился Бекас.
Геннадий ничего не ответил. Натянув перчатки, он подошёл к трупу вплотную, и, не без брезгливости прикоснулся к бёдрам мёртвой девушки, выбирая захват понадёжнее.
-Погоди, — бросился к нему Сергей, поспешно надевая вторую перчатку. — Давай вместе.
-А мне что делать? — вопрошал Ваня.
-А ты заходи с другой стороны. Будешь подстраховывать, если она повалится туда.
-Высоковато висит, — качал головой Осипов. — Наверное, всё-таки придётся на табуретку вставать.
-Нам нужно её приподнять. Думаешь, снизу это не получится? — спросил Сергей.
-Висела бы она пониже — получилось бы. А так... Стащить-то мы её стащим, но пока стаскиваем, расковыряем ей крючком спину ещё сильнее.
-А ей сейчас не всё ли равно? Согласен, это наверное звучит кощунственно, но она же мертва. Ей уже не больно.
-Нельзя, нельзя, — нервно переминаясь с ноги на ногу, гудел Бекас. — Нельзя допускать появления новых повреждений на трупе. Кэп прав, если снимать, то аккуратно.
-Выбора у нас нет. Поступим так. Я сейчас забираюсь на табуретку, и приподнимаю её, удерживая за подмышки. Ты, Серёга, помогаешь мне, поднимая её снизу за бёдра. Ванёк — будь наготове, если повалится в сторону — подхватишь, — распорядился Гена. — Всё поняли?
-Да, -ответил Сергей. — Только ты будь поосторожнее с этой табуреткой. Она шаткая. Смотри, не свались с неё вместе с трупом.
-Для этого вы мне и нужны. Чтобы не дать свалиться.
-Не волнуйся, Ген, — заверил его Бекас. — Мы тебя подстрахуем.
-Хорошо. Я на вас полагаюсь, — капитан уверенно кивнул, и, набрав в грудь побольше воздуха, твёрдо выдохнул. — Ну, с богом!
Поднявшись на табуретку, он осторожно пошатался, устанавливая равновесие, после чего, стиснув зубы, ухватил труп под руки. Табуретка подозрительно заскрипела, но выдержала резко удвоившуюся нагрузку. Да и Сергей тут же принялся помогать Осипову, поддерживая мёртвое тело снизу, и толкая его наверх. Настя весила не очень много, но ребятам всё равно приходилось очень тяжело. Сказывалось неудобного расположение трупа и глубокое отвращение, с которым они усиленно боролись. Гену всего передёрнуло, когда жуткое искажённое лицо умершей, запечатлевшее на себе весь ужас последних минут своей жизни, упёрлось в его грудь, щекоча шею растрепавшимися волосами, а затем легло на плечо, после того как крюк наконец-то целиком высвободился, издав тихий, но глубоко омерзительный, чавкающий звук.
От Насти пахло смертью. Её окоченевшее тело напоминало гуттаперчевый манекен. К нему было неприятно даже прикасаться, не говоря уже о том, чтобы заключать в подобные объятья. Но капитан понимал — это необходимо. Он с трудом подбадривался мыслями, что это испытание скоро закончится, и, скрепя сердце, заставлял себя отвлечься от неприятных эмоций, будоражащих его сознание.
Половина работы уже была сделана. Им удалось снять труп с крючка. Теперь оставалось лишь аккуратно спустить его на пол. И вот на этом заключительном этапе, как назло, произошёл небольшой эксцесс. Табуретка вновь заскрипела, и пошатнулась. Одна из её ножек начала подгибаться. Растерявшийся Геннадий, продолжая удерживать свою страшную ношу, принялся балансировать, пытаясь сместить центр тяжести в другую сторону, и не дать табуретке сломаться окончательно. При этом ему очень помог Сергей, который не только не отпустил удерживаемое им тело, но и принял большую часть нагрузки на себя, дав Гене возможность сохранять равновесие. Верхняя часть трупа, на пару секунд лишившись поддержки, начала валиться в сторону, прямо на Бекаса, явно не ожидавшего такого поворота событий. Машинально выставив вперёд руки, он удержал падающий труп, но испытал при этом настолько сильные переживания, что его нервы попросту не выдержали такого морального удара.
Над растерявшимся Иваном вдруг навис отвратительный мертвец, который когда-то был Настей. Бекас увидел лишь свои руки, инстинктивно метнувшиеся вперёд, и упершиеся в плечи покойницы, голова которой наклонилась в его сторону. В результате этого, омертвевший взгляд кошмарного лица, наполовину закрытого рыжими волосами, упёрся прямо в него. На долю секунды несчастному парню показалось, что покойница ожила. Её взор был настолько страшен и дик, что внутри у Ивана всё перевернулось от ужаса. Гена успел быстро скоординироваться, и выбрать надёжное положение на табуретке, после чего снова подхватил соскользнувший с него труп, оторвав его от обескураженного Бекаса, а затем, с помощью Сергея, аккуратно спустил тело Насти на пол.
Ваня продолжал стоять как вкопанный, с вытаращенными глазами и открытым ртом. Его внутренности разрывались дикими спазмами. В желудке, вращаясь, формировался тяжёлый комок, медленно поднимавшийся наверх, к пищеводу. Невообразимый жар разлился по всему его телу, ударив в виски, в глаза, в затылок. Когда Бекас снова обрёл контроль над собой, он больше не мог оставаться на месте, и стремглав бросился к выходу. Буквально протаранив дверь, он вылетел наружу, с разгона ударился в кухонный стол, хрипло закашлялся, затем, корчась, сделал круг по камбузу, и остановился в углу, согнувшись в три погибели. Не обращая внимания на девушек, которые всё ещё стояли у входа в морозильник, он упёрся руками в стену и, захлёбываясь, принялся изливать рвотные массы прямо на пол. Содержимое его желудка фонтанировало, расплёскиваясь по полу и по стене. Блокируя дыхательные пути, оно рвалось через нос. Желудочный сок разъедал слизистую оболочку. Бекас задыхался, и ему казалось, что он вот-вот изрыгнёт наружу собственные внутренности — настолько сильными и дикими были эти спазмы. Они продолжали накатывать вновь и вновь, даже после того, как желудок бедняги полностью опустел. Вместе с судорогами, вызываемыми страшным, незабываемым воспоминанием того невероятно жуткого лица, смотрящего на него сквозь пелену смерти, скорченного нечеловеческой гримасой.
Foetor...
Сергей выглядел крайне подавленным, и с трудом сохранял хладнокровие. За свою жизнь он успел немало пережить, но сейчас ему всё равно было очень тяжело. То, с чем им пришлось столкнуться, оказалось чем-то из ряда вон выходящим, нетипичным, противоестественным. Крепкий Гена обгонял Сергея по возрасту, но ему было не легче. Однако, сохраняя незыблемый статус лидера, капитан нашёл в себе силы проявить снисхождение к младшему товарищу, хотя тот и не просил его об этом.
-Всё, Серёж, давай, иди, — кивнул Осипов в сторону двери. -Дальше я сам справлюсь.
Сергей послушно направился к выходу, но не вышел наружу, а остановился, и, обернувшись, стал ждать Гену.
-Ступай-ступай, — подогнал его тот. — Я скоро приду.
Парень не стал спорить. Понурив голову, он вышел из камеры. Теперь, оставшись наедине с мёртвым телом, Геннадий наконец-то смог дать волю своим эмоциям. Его лицо исказилось страдальческой гримасой, руки задрожали. Он хотел было стереть пот с лица, но вовремя вспомнил, что на его руках всё ещё надеты окровавленные перчатки, которыми он прикасался к покойнице. Нахлынувшее отвращение вовремя его остановило, и он аккуратно смахнул пот рукавом своей тельняшки.
-Ох, Настюха-Настюха... — прошептал он, взирая на труп сверху вниз. — Что же ты натворила...
Подняв с пола измятую простыню, капитан принялся заботливо заворачивать в неё мёртвую Анастасию, точно в саван. При этом он старался не смотреть на её лицо. В конце концов, когда оно осталось единственным открытым участком, Геннадий, с трудом перебарывая неприязнь, решился оказать мёртвой последнюю и обязательную услугу. Ведь её глаза до сих пор были открыты. Закусив нижнюю губу, весь взмокший от напряжения, задыхаясь от удушливого смрада, который словно становился всё ощутимее с каждой минутой, Осипов присел на корточки, и поднёс свою руку к векам покойной. Он знал, что это необходимо, хоть никогда ещё этого не делал.
