— Ну почему двух? — девушка уперла руки в пояс, — Я вижу перед собой только одного!
Спарк поднял голову к небу. Боком, как кот, подошел Ратин:
— Нашел? — спросил с непонятным сожалением.
— Что? — наместник опустил глаза. — А! Ну да, нашел... — подушечками пальцев потер висок, куда Ирка залепила не хуже того горожанина на стене. Поднялся:
— Город?
Судья довольно улыбнулся:
— Наш.
— Потери?
— Считаем.
Наместник расправил плечи и резким выдохом попробовал избавиться от усталости. Приказал:
— Гонцов к белому знамени: пусть замыкают кольцо. Вели, чтобы не грабили. Все здесь теперь — земля Леса. Найдите дом поцелее.
— Ратуша рядом.
— Ратин, мне надо девушек разместить. А штаб в Ратуше, само собой. И охрану, и дозоры по улицам. И чтобы ночами никто нигде не лазил. Да сам знаешь. Прикажи еще... Ладно, с командующим я сам потом... — Спарк сгреб шлем. Присел возле Кати, пару раз уверенно шлепнул по щекам. Девушка открыла глаза. Несколько минут хлопала ресницами, явно не узнавая. Наконец, сообразила:
— Игнат? Какой-то ты старый... Ты-то как сюда попал? — и отключилась опять.
— Старый?... — Наместник без выражения посмотрел на Ирину:
— Помоги занести ее в дом, хоть на кровать положим. А где Лариса?
* * *
Ларису решили переправить еще подальше, выводя за кольцо, замкнутое белым знаменем Леса. На этот раз в ковры закатывать не стали. Вручили уже привычный плащ с капюшоном, и началась та самая веселая жизнь с приключениями, о которой лучше читать, чем примерять на себя. Покатили на север — пост на дороге. Покатили на запад — волчья стая. Покатили на восток... Тут патрульному грифону, парящему в поднебесье, наконец, надоело гадать: а чего этот мужик туда-сюда свою телегу катает? С чего это он проверки боится?
Хлопнулись с небес четыре крылатых чудовища, без долгих слов разворошили телегу: там только и было, что сено. А потом Дален Кони — он видел на заимке магический шарик с Иркиным призраком, и мог узнать девушек в лицо — присмотрелся к Ларисе внимательней и вежливо пригласил ее полетать. Деваться было некуда, пришлось соглашаться. Летела Лариса в тот самый город, откуда недавно выехала в коврике, и думала: с чего бы за ними тремя такая охота?
Грифоны сели точно перед Ратушей: высокой такой башней, с девятиэтажку. Только куда вычурнее, веселее, да и, попросту говоря, красивее, чем панельный "увеличенный кирпич". Сравнить, правда, особо не с чем. Разве что под Москвой есть колокольня знаменитая, не то в Филях, не то в Коломенском... Лариса как-то по телевизору видела. Так вот с ней можно сравнивать. Но и то — сходство крайне отдаленное.
Дален вежливо снял девушку с седла и проводил внутрь, в просторный зал с невысоким оштукатуренным потолком и разными выходами: два невысоких, а один под здоровенной аркой, по всей видимости, парадный. Катя с Ириной уже стояли тут же. По широким подоконникам прыгали ежики размером с бультерьера.
— Но самая опасная — шиза зелено-красная... — только и вырвалось у Ларисы, когда один такой ежик подал подругам зеркала из полированного серебра и костяные гребни. А зверь побольше, похожий уже на толстенную мохнатую чау-чау, только совершенно исполинскую, в рост человека, легко внес белый металлический тазик с водой — для умывания.
Лариса не могла понять, почему подруги так странно переглядываются. Ясно, что в городе чтото стряслось, пока она там в коврах да под небесами Мату Хари изображала. Но вот что?
Где-то через четверть часа распахнулась та самая, парадная, высокая дверь, на которой живого места не было от резных листьев, цветов, оленей и прочих завитушек. За дверью открылось помещение, которое Ира и Катя вспомнили с затаенным ужасом, а Лариса всего лишь сравнила с Грановитой палатой Кремля. Репродукцию палаты Лариса видела в мамином альбоме. Зал отличался от нее только большим количеством окон. Полуденное солнце укоризненно высвечивало остатки витражей, размолоченных при штурме. На небольшом, в три ступеньки, возвышении находилось кресло, покрытое резьбой не хуже двери. А в кресле, где Ира с Катей последний раз видели посадника, сидел Игнат. Железа на нем уже не было, а был синий с золотом плащ, алая рубашка и штаны лимонные; и сапоги рыжие. И, конечно же, белый широкий металлический пояс, который, честно говоря, к выбранному наряду нисколько не шел: ни в цвет, ни по фигуре. И надел его Игнат для того же, для чего и в кресло влез: похвалиться. Ирка презрительно скривила губы. Пижонит ролевичок. Дорвался. Привыкла Ирина к тому, что она — дочь полковника, а Игнат — парень с рабочей окраины. И даже сама себе не отдавала отчета, что злится именно из-за смены положений. Ее подруг декорации волновали куда меньше. Катя решительно прошла к столу и уселась на придвинутую лавку:
— Ты обещал объяснить, так? Ну, давай!
— Да жду я вас тут уже десять лет. Меня сюда тоже кинуло. Только давно. Я успел тут... дослужиться... — Игнат взялся за пояс, очевидно, не зная, куда от волнения девать руки. — Теперь такой вопрос. Хотите тут оставаться, или домой? У нас для переноса домой все готово!
Лариса задохнулась от радости: домой! Мать, наверное, все глаза выплакала!
— А ты с нами? — на всякий случай уточнила Катя.
— Как — десять лет?! — перебила ее Ирка, — Ведь мы пропали... ну, перенеслись... Ты еще там был, ну, дома? Родители с ума сойдут! Десять лет!!
Игнат пожал плечами; пояс звякнул.
— Да я и сам не знаю. Даже здешние мудрецы, и те руками разводят. Не записано у них никаких таких похожих случаев... Девчонки, вы резину-то не тяните. Ближайшее окно между мирами вот-вот будет.
— А ты с нами вернешься? — повторила Катя, все еще не понимавшая, что в новом Игнате не так. — Твоим родителям мы что скажем?...
Тут ее как молнией ударило: десять лет!
Игнат — теперь — на десять лет — старше — Ирины.
Уже не восторженный мальчик, готовый и платок подавать и перед тещей смущенно глазками пол сверлить. И тут в кресле за резными дверями неспроста сидит. Особенно, если учесть, что вчера в этом же кресле сидел совсем другой!
Приоткрылась маленькая дверца слева от Игната. Рикард Олаус всунул голову:
— Ni trovis Корнея. En transiro staras, и так interbatas, пока не bati da lanco en kapo. Ур-Синам malvaste, ajn eveni, ajn bati. А homoj longe ne envenas...
Катя с трудом разобрала, что речь идет о каком-то найденном Корнее, который дрался, пока не получил в голову. И еще какому-то урсинаму по этом поводу было тесно: ни войти, ни ударить. А люди долго не могли прибыть... Игнат заметил, как девушка напряженно вслушивается, и прервал доклад движением ладони:
— Ладно, потом! К отправке гостей все готово?
— En tempo ajna, vokto. Как прикажешь!
"En tempo ajna", повторила про себя девушка, ежась от хриплой непривычной речи неизвестного, — "В любое время!... Гостей? А сам..."
— Значит, не вернешься! — Катя посмотрела на собственные пальцы. Завтра уже можно их в молочко... и через неделю опять будут розовые и гладкие. А то барышня-крестьянка, блин!
— Извини, что ударила, — вдруг сказала Ирина. — Я просто... ну испугалась... ну...
— Да ладно! — улыбнулся Игнат совсем по-старому, — Вот утром на стене, кистенем по уху, это да... Хорошо, вскользь. Если б не шлем... Знаешь что?
— Ну?
— Я хочу здесь остаться. Родителям письмо напишу, девчонки отвезут. Типа, украли меня на заработки, но я от них сбег и уже достиг приличных высот. И вот им золотишка тут в кольцах передадите... Ну, в кольцах — чтоб не удивлялись монетам неизвестной державы... — Игнат поднялся с кресла и подошел девушкам. К лавке, на которую Мятликова так и не села:
— Иринка, ты останешься со мной?
Катя и Лариса поднялись, повернулись как по команде, и вышли в приемную. Ира опустила глаза:
— А что здесь хорошего? Конское дерьмо на улицах? Каменные мешки, вместо окон бойницы, и в любой момент можно на костер попасть... Просто потому, что у тебя глаза не того цвета!!
— Подожди. Не везде ж такое! Ты еще моего Волчьего Ручья не видела даже! Я расскажу...
— Да о чем ты можешь рассказать? Ведь это же самое можно увидеть в любом пристойном историческом боевике, в добротной фэнтэзи. Там те же переживания: победа, далекая цель, бои, походы... Игнат, мы же все — в клубе — народ с воображением. Нам намека достаточно, чтобы каждый вот здесь, — Ирка звучно хлопнула пятерней по лбу, — Дорисовал все недостающее, домыслил и еще тридцать раз перекроил по-своему! Ну да, я знаю, дьявол в мелочах. Ты будешь говорить, что здесь лес, ну там степь. Запахи там, закат... Но все это у меня было и там, понимаешь? Ну, как тебе объяснить, как?! — девушка всплеснула руками и вдруг сказала совершенно спокойно:
— Раньше мне не приходилось подбирать слова, чтобы говорить с тобой. С кем угодно, но не с тобой.
Наместник поднял палец, и гостья испуганно умолкла. Лицо у Игната сразу стало... чуть ли не тверже, чем у сердитого папы.
— Ладно. Не буду спорить. Я сейчас говорю книжными словами, это правда. А что делать, если в нашем мире только в книгах говорят так, как мне хотелось бы слышать. Можешь сказать, что я убегаю от реальности. И не ошибешься. Шутку про брак по расчету знаешь?
— Это: "брак по расчету удачен тогда, когда расчет верен", что ли?
Игнат кивнул:
— А побег от реальности называется прорывом в светлое будущее, в новый мир — когда побег удачен.
Ирка помотала головой, убрала волосы с глаз:
— Если ты сейчас скажешь...
Наместник толкнул опустевшую лавку:
— Я дам тебе письмо. Отвезешь моим родителям. Сплетешь какую-нибудь историю. Неважно! И еще приложу двадцать четыре золотых кольца с изумрудами — все, что осталось от моей доли, после того, как я оплатил Сэдди Салеху новые руки.
— Вот здесь их рубили. Я видела! Я до сих пор не могу заставить себя на эту лавку сесть. Ты прости, Игнат, но пусть игра остается игрой. Я тут не останусь!
"Скажет: люблю! — тогда что?"
Глаза в глаза: дважды земные, карие — против карего и зеленого.
— Два кольца забери себе, — выговорил, наконец, Игнат. — На свадьбу. Тебе и... ну, Петру, что ли?
Ирка фыркнула:
— Мелодрама. Блин.
"Не сказал. Не сказал... Не сказал!!!"
Повернулась на пятке. И закричала так, что содрогнулись уцелевшие витражи:
— Ну давай твое письмо! Давай кольца, герой сраный!! Или нет, пусть твои шестерки принесут! Я там подожду, в доме! А ты больше не приближайся ко мне, ясно?!
И выбежала, от души всадив дверное полотно в косяки.
Вошли маги: Ахен, терзающий платиновый локон костяным гребнем; вслед за ним Рикард Олаус, наматывающий на кулак усы. Зелено-золотая мантия Ахена ходила волнами. Темно-синяя с алым кантом — Олауса — развевалась крыльями.
Ахен посмотрел вслед убежавшей девушке:
— Неправильно расстался. Надо было ждать, пока она тебя бросит.
Наместник без улыбки ответил:
— А еще я войну веду неправильно. И вообще я нездешний. Забыли?
Рикард присел на лавку, положил голову на локти и посмотрел исподлобья на своего учителя: что ответит?
Ахен тихонько засмеялся:
— Не забыли. Где там! Представь, я даже тот наш разговор у фонтана помню. Уж если Госпожа Висенна жалует удачей — не для того ведь, чтобы в кабаке пропить!
Спарк рухнул на второй конец лавки, отчего та подскочила. Рикард щелкнул зубами, едва не прикусив язык.
— Я-то думал, моя миссия здесь — Ирку спасти. — повесил голову Спарк:
— И за это — награда. Ладно, награды нет, стало быть и путь еще не кончен. Но тогда что же такое — миссия?
Маг поморщился:
— А ты думал, это тебе на свитке расписанным принесут? И награду ты как-то прямолинейно понимаешь. Ну, подумаешь, девушку не дали. Если ты на самом деле хотел женщину, что мешало? Зато ты теперь свободен, выбирай любую.
Игнат хмыкнул:
— Вы правы. А все равно как-то неприятно: в конце сказки герой получает принцессу...
Рикард Олаус подпрыгнул на лавке, немного не перевернув стол:
— А у принцессы, интересно, кто-нибудь спрашивал?! Сказка не в том, что он ее получает, а в том, что им — обоим! — это нравится. Это вот совпадение и есть сказка!
Спарк эль Тэмр опустил руки на холодные пластины Пояса. Выпрямился. Улыбнулся выжившему осколку витража: мы с тобой еще им всем покажем!
Распорядился:
— Я сейчас напишу письмо. Десять лет мечтал о встрече, и забыл письмо! У Крейна получите мою долю, там три восьмерки колец. Два отдайте Ирине просто так. Подберите кожаный пояс для денег, который на теле носят. Чистый и хороший. Зашейте в него все остальные. А другим девушкам дайте по золотой гривне: возмещение за причиненные неудобства. Пусть сами выберут покрасивее.
Отвернулся к разбитому окну. Жаль витража: не найдешь двух стекол одинаковых; вместе — цветное волшебство, улыбка судьбы. А одним камнем в окно — и нету живой мозаики... Обязательно надо будет исправить.
Повернулся к друзьям, попросил мягко:
— Ступайте.
Времена надежды.
Книга четвертая. Путник.
1.Под белым ковром. (зима 3747-3748)
Итак, еще раз: отчего же я не могу существовать?
Мне около тридцати лет... правда, зовут меня не Максим Камерер и совсем уж не пан Белорецкий... и мемуары писать я не собираюсь... Пока. Мне всего только тридцатник. Примерно. Здешние годы длиннее земных, а вычислять точно — какой смысл?
Итак, я молод (Ух! Эх! Ой...), здоров (грудь побаливает на холоде, ну да ладно), не обременен семьей, не связан общественным положением... только обещанием. Наверное, можно назвать это обетом. И я в походе с верными друзьями; и уж цель наша — ну, благородней некуда.
Словом, после десяти лет жизни — не сказать, чтобы мирной и спокойной! — я достиг, наконец, той самой точки, с которой многочисленные герои всего, мной прочитанного, едва лишь начинают приключения. "Утро своего тридцатилетия Ходжа Насреддин встретил у ворот Бухары."
М-да, ближайшие ворота туман-его-знает-где, да и попрохладней тут, чем в бухарском оазисе. Градусов на шестьдесят; по-здешнему — семь с половиной восьмерок градусов. Еду верхом по заснеженному полю... руки удобно отогревать на шее коня, она теплая. Еду от вешки до вешки, больше тут и глазу остановиться не на чем. Вон там, за спиной, остались земли ХадХорда. А во-он там слева, на самом краю неба, чернеет пуща; невысоко сидящее зимнее солнце скоро нырнет в ее ломкие волны. На восток же просто белая мгла, степь — сколько хватает взгляда. Едем вчетвером. Ради недоброго случая влезли в броню, а поверх натянули тулупы — овчиной внутрь. Кроме брони, есть и оружие. Например, имя моего меча — Улыбка. Хотите выяснить, почему? О-о, потерпите! Когда вдруг нападут злые враги... неважно, кто. Враги. Тотчас и окажется, что на самом-то деле я мастер деревянного слова и клинка. Насчет слова сомнения есть? А клинком владеть Лотан меня учил, не ктонибудь! И один из моих друзей великий маг (Рикад Олаус уже доучился и вполне способен приготовить "рыцаря, запеченного в панцире"), а второй славный воин (Майс, ты бы хоть кивнул! Заснешь ведь!) А третий вовсе лишенный наследства знатный изгнанник (Ратин, что это твой герб подозрительно похож на клеймо местного великокняжеского рода? Молчишь?) И что сам я, несмотря на очевидные достоинства, насквозь несчастен в личной жизни... "По причине скудости ума, невосполнимой никаким усердием..."
