Сечул отвернулся к груде камней. Начал вытягивать камни и загребать землю, расширяя дыру.
— Можешь спорить с природой и, разумеется, проиграть. Можешь спорить с кем-то, но, если не ставить на кон жизнь и смерть, твои упражнения бессмысленны. Природа ждет всех с подчеркнутой серьезностью. Любой выигрыш — иллюзия. То, что ты проиграл, тебе было суждено проиграть. Рано или поздно. Они называют такие дома Азатами, отсюда и наше прозвище среди Тисте. Но мы ведь не поклонники камней, верно, Сетч?
— Похоже, — пробурчал Сечул, распрямляясь и отряхивая грязные руки, — этот спор ты выиграл, Эрастрас.
Закряхтев, Эрастрас встал. — Так и знал. Даже башня Джагута не выдержит падения целого холма земли и камней.
Сечул Лат вспомнил силу заклинания своего приятеля. Волшебство было грубым, его отзвук — словно гром в черепе — все еще отзывается в костях. — Так можно начать войну, — сказал он.
— У меня была цель, — отозвался Эрастрас, вставая на колени, чтобы заглянуть в пещерку, вырытую в склоне кургана. — Могло показаться безумием — убийство часто таким кажется. Но за моим столом соберутся на пир многие множества, дорогой брат.
— Наполовину брат, — поправил Сечул Лат, чувствуя потребность указать на разницу. — Тебя будут благодарить?
Эрастрас пожал плечами: — Будут обжираться, друг, станут толстыми, ни разу ни вспомнив о фермере или пастухе, о тех, что давят виноград. Не задумаются, кто же поставляет им полезные вещи, изготовляет оловянные тарелки. Кресла застонут под их весом, не родив мысли о плотнике и даже о дереве. Слушая шум дождя по крыше, они не вспомнят каменщика. Я не ищу шумной славы, друг. Не жажду обожания. Но я останусь устроителем пиров.
Сечул Лат встал, выгибая спину, чтобы избавиться от ломоты. Тем временем его спутник почти целиком влез в дыру. Потом показался, вытаскивая раздавленный труп неведомого Джагута, обитателя башни. Расщепленные концы костей торчали из плоти, делая ее похожей на рваный мешок. Куски свода полностью расплющили череп.
Эрастрас вытянул труп и встал, упираясь руками в бока. — Чувствую его смерть, — сказал он, покраснев. — Как будто рука гладит моего жеребчика.
Отвернувшись в негодовании, Сечул всмотрелся в небо. Оно казалось каким-то неправильным. — Не вижу искателей, — заметил он.
— Время есть, — согласился Эрастрас. — К'рул идет наугад. Ему еще неведомы наши лица. Он не знает добычи.
— Ты дурно воспользовался его даром. Не рад буду я его гневу, когда он поймет всё.
— Я буду готов. Не бойся. Муж, истекающий кровью — муж слабый и беспомощный.
— Я уже устал бегать.
Эрастрас засмеялся. — Наше бегство станет яростным и отчаянным, Сетч. Драконус понял — в самом конце. Я уверен. Сейчас он едет к Владыке Ненависти. Признает ли он свою роль в убийстве, вот интересно?
— Выбрав молчание, — заметил Сечул Лат, — он сделает Владыку своим врагом.
— Не легче ли тебе при мысли о них, сцепившихся в схватке? Горы будут рушиться, моря восстанут, залив полмира. — Эрастрас схватился за изувеченные руки, потащив тело к груде плиток.
— Вполне вероятно, — возразил Сечул, — что они вступят в союз и отыщут К'рула. Все вместе пустятся по следу!
— Сомневаюсь, — сказал Эрастрас. — Неужели ты думаешь, что Владыка Ненависти почувствует хотя каплю сочувствия к павшему сородичу? Вижу, как он сидит напротив Драконуса, выслушивает яростную тираду Сюзерена, только чтобы предложить чашку чая. К тому же Драконус должен вернуться к своей драгоценной женщине с драгоценным даром и в полном неведении вручить его. — Положив тело подле выбранных плиток, Эрастрас встал на колени. Взял плитку с вершины ближайшего столбика и, найдя большую рану на теле, запихнул внутрь. — Ритуалы — не больше чем повторения привычных действий, но мы считаем ритуалы важной частью волшебства. Ну, то есть нового волшебства. Разумеется, ритуал не создает магию — мы лишь успокаиваем себя.
— Привычка утешает.
— В привычке мы находим порядок. Верно. Вижу в грядущем множество глупцов...
— Значит, оно не отличается от прошлого. И настоящего.
— Неверно, брат. Глупцы прошлого невежественны, а глупцы настоящего — намеренно глухи. Но грядущее сулит восторженный полет потрясающего идиотизма. Настоятельно советую тебе стать пророком наших дней, Сетч. Упорствуй, предрекая глупости, и станешь богатым выше ожиданий.
— Отличное предсказание, Эрастрас.
Эрастрас деловито покрывал плитки свернувшейся кровью, вонзал острые куски в тело. — Природа смеется над любой уверенностью, но эту... поощряет.
— Ты сможешь и дальше скрывать нас, Эрастрас?
— Вряд ли. Нам и правда нужно бежать из страны Азатенаев и Джагутов.
— Пойдем с Жеккам? Бегущим-за-Псами? Не к Тел Акаям, конечно!
— Не к ним, ведь их границы рядом со страной Азатенаев. Нет, думаю, нужно пересечь море.
Сечул Лат вздрогнул и поморщился. — Куда сбежал Маэл? Он нас не приветит.
— Точно, — признал Эрастрас. — Думаю... далеко за его владения.
— Верховное Королевство? Те границы закрыты для Азатенаев.
— Так нужно выторговать путь в его пределы, друг. Верховный Король не без причин любим в народе. Сделаем это новым приключением, откроем все секреты Королевства и его совершенств.
Сечул поглядел на друга. Кровь раскрасила руки, но на плитках та же кровь легла таинственными символами. Нет двух одинаковых. Кислый запах негодования густо повис в воздухе. — Эрастрас, я тут гадал... откуда взялась вся эта земля и камни?
Эрастрас пожал плечами: — Без понятия. А что?
— Не знаю. Ничего, наверное...
Кория услышала шум дождя, плотным потоком струящегося по крыше. Открыла глаза. Было темно. Она лежала на полу, на липких камнях. В воздухе висел тяжкий запах скотины, напомнившей о Джелеках. Она ошеломленно села, пытаясь вспомнить.
Варандас сидел за столом, сгорбившись над какой-то работой. Внутри башни оказалась всего одна комната, старая деревянная лестница в центре вела на крышу. Ота видно не было.
Она кашлянула, и еще — тут же вспомнив, как сидела у костра, клала уголек в трубку по совету Ота, как затягивалась дымом, как дым проник в легкие. А дальше... завеса. Она сверкнула глазами. — Где он?
Джагут оглянулся. — Там. А что?
— Убью.
— На то есть целая очередь, майхиб. Однако он не желал тебе особенного вреда, и цель была разумная и вполне подходящая для...
— Не для меня!
— Ну, припоминаю, ты заранее извинялась. Вечер получился вполне сносный. Я даже сварил сморщенные штучки, которые ты вообразила овощами. Похлебку не пробовал, но хоть беспокойным рукам нашел применение.
Она ощущала себя отдохнувшей и болезненно бодрой. — Готова согласиться, — начала она, — что ночью спалось хорошо.
— И днем, — кивнул Варандас. — В забвении время украдено, и назад не вернуть. Вообрази, иные приветствуют потери. Видят в них победы над чем, над скукой? Над собственной умственной отсталостью? Гнусной бесполезностью жизни? Густым туманом тошнотворных мыслей? Я обдумываю тезисы. О Соблазнительности Забвения. Аргументы мои будут безжалостны, как подобает теме.
— Не думала, что такое возможно, — сказала Кория.
— Что?
— Теперь я верю: От исключителен среди Джагутов.
Варандас, казалось, принялся обдумывать ее слова. Потом хмыкнул: — Не буду спорить, хотя нахожу твою мысль достойной спора. Скажи, он объяснял, почему Владыка Ненависти так назван?
Кория оторвалась от грязного каменного пола. — Нет. Хочу пописать.
— На заднем дворе есть дыра, только берегись — края осыпаются.
— Я не мужчина, дурак.
— Не стесняйся. Дыра такая большая, милашка, что целиться не нужно.
Проходя мимо стола, она остановилась, уставившись на предметы, что лежали перед Джагутом. — Что вы делаете?
— Играю с куклами. А что?
— Узнаю их, — шепнула она.
— Разумеется. Твой хозяин купил дюжину на той неделе, когда тебя передали под его заботу. Я их сделал.
Она не смогла ответить; глаза наполнились слезами. Кория выбежала наружу.
Встала под дождем, подняв лицо к небу. "Ох, богиня, так они не твои дети".
Из дверей раздался голос Варандаса: — Он видит в тебе последнюю надежду.
Девушка покачала головой. В долине внизу блистали молнии, она слышала сквозь шум ливня бормотание грома.
— Убийца Кориш, — говорил Джагут, — пустил вас по следу. Намеренно. Душегуб старается пробудить нас к жизни, или так верит От. Ну а я гадаю: не была ли тропа предназначена тебе?
— Бессмыслица, — возразила она, рассердившись такой мысли. — Никто обо мне не знает.
— Неверно. Ты единственная Тисте, живущая среди Джагутов. Прибытие твое породило дебаты и подозрения не только среди Джагутов, но и Азатенаев.
Она повернулась. — Почему?
— Он сделал для вас волшебство ...
— Кто? От? Ничего такого мы с ним не делали. Я ему горничная, кухарка. Рабыня.
— Уроки смирения. Но нет, я не об Оте. Я говорю о Драконусе.
— Консорте? Я никогда его не встречала!
— Ах. Я имел в виду всех Тисте. Драконус даровал Тисте магию Тьмы. Он прошел по Лесу Ночи до самых берегов Хаоса. Оно в тебе, майхиб, и твой прогресс замечен многими.
— Какая чепуха. Во мне нет волшебства.
— К несчастью, — продолжал Варандас, — у некоторых наблюдателей враждебные помыслы или неприятные амбиции. Они видят в манипуляциях Сюзерена с властью и силой прецедент. Та тропа, что проложили вам от Шпиля — это насмешка. Драконус был слишком терпим. Мать Тьма заблудилась в его даре. Тисте слепы к своей силе.
— Не знала, Джагут, что работа на кухне и мойка полов пробуждают магию.
— Величайший дар образования, Кория — годы безопасности. Не думай, будто обучение сводится к фактам и речениям так называемых мудрецов. Почти все знания относятся к сфере согласия, путей жизни в обществе, свойствам поведения и мышления. От сказал бы тебе, что это еще одно тяжело завоеванное преимущество цивилизации: время и безопасность, в которых ты учишься жить. Когда это разрушено, предано небрежению и забвению — тогда цивилизация в опасности.
— Вы, Джагуты, одержимы? Вы же сами отбросили цивилизацию!
— Нас убедили в неизбежном безумии узаконенного неравенства. Любое сотрудничество требует некоей капитуляции. Соглашательства. Но альтернатива — анархия — сама по себе не благо. Она — лишь оправдание эгоистической агрессивности и те, что ищут выгод от такой позиции, жестокосердны. Анархисты живут в страхе и жаждут смерти, ибо впали в отчаяние, видя в окружающих добродетели, которых сами лишены. Тогда они ищут удовольствия в разрушении, чтобы внешний пейзаж сравнялся с внутренними руинами. — Он подошел ближе, огромный и почти бесформенный в тесном сумраке ливня. — Мы отринули цивилизацию, но отвергли и анархию с ее примитивной злобой и явной слабостью мысли. Решив так, мы сделали себя заброшенными, лишились цели.
— Я начинаю думать, что отчаяние должно снедать каждого Джагута.
— Должно, — согласился Варандас. — Но не снедает, благодаря Владыке Ненависти.
— Кажется, он был причиной всего!
— Был, и в воздаяние взял наше отчаяние. Назвал это искуплением. Он несет бремя нашей ненависти и собственной тоже. Крепко ухватив наше отчаяние, он смеется в лицо, а мы ненавидим его еще сильнее.
— Не понимаю вас, Джагутов, — призналась Кория.
— Потому что ищешь сложности там, где их нет.
— Куда ушел От?
— Он на крыше башни.
— Почему?
— Следит за битвой в низине.
— Битвой? Какой битвой? Кто бьется?
— Мы точно не знаем. Трудно видеть сквозь дождь. Но на рассвете мы отведем тебя к Владыке Ненависти.
— Зачем? Ради очередного урока смирения?
— О, интересная мысль. Думаешь, это возможно?
Кория нахмурилась.
Молния сверкнула снова, на этот раз гром заставил содрогнуться почву под ее ногами. Кория слышала, как что-то сыплется в башне. Она промокла насквозь и хотела писать. — Как думаешь, сверху он что-то видит?
— Нет, конечно. Боюсь, я виноват — уболтал его бесполезными речами о новой серии кукол. Они радуют меня безмерно, видишь ли, и скоро я выпущу их искать собственный путь в жизни.
— Свои я заперла в ящике, — сообщила она.
— Ради чего?
Кория пожала плечами. — Может, чтобы сторожили детство.
Варандас хмыкнул: — Думаю, достойное задание. Отлично. Но, надеюсь, ненадолго? Все мы рано или поздно должны заслужить свободу.
Она подумала: возможно, стоящий рядом Джагут, создатель кукол, совсем свихнулся. — Так, — спросила она, — когда вы отпустите свои новые создания?
— Ну, — ответил он, — сначала они должны очнуться.
"Я была права. Он сумасшедший. Совершенно свихнулся".
— Кожа и плоть, кровь и кости, палки и сучки, замша и солома — лишь ловушки для блуждающей души. Искусство в тонкости капкана, но любая кукла временна. Мое мастерство, майхиб, в перемещении душ. Последние куклы отыщут редких крылатых обезьян, что обитают в старых расселинах южной пустыни. Я назвал эту серию Нахтами.
— А как вы назвали серию, что дали мне?
— Брев"недами. Боюсь, я сделал слишком много, особенно учитывая их недостатки. — Он помедлил. — Творение влечет риск, разумеется, но что сделано, то сделано. Этими словами можно оправдать любой идиотизм, любое зверство. Я вымолвил любимое изречение тиранов без иронии, а ты не впечатлена?
— Весьма. — Кория пошла за башню, подальше от глаз Джагута.
Прямо внизу одна из башен взорвалась, ослепив ее и заставив пошатнуться. Прижавшись к камням, она ощутила их дрожь. Варандас крикнул из двери: — Не заходи далеко, майхиб! Спор внизу всё яростнее.
Кория успела продрогнуть, но дождь вдруг стал теплым. Она присела опорожнить пузырь. Холм снова задрожал.
— Торопись, — сказал Варандас. — Спор все ближе.
— Страх делу не помогает! — возмутилась она.
Холм дрожал от тяжелых шагов великана.
Она вскочила и торопливо пробралась к двери.
От присоединился к Варандасу; Кория увидела, что он снова в доспехах и шлеме, держит топор в руках. Он блестел, словно намазался маслом. Массивная фигура карабкалась по склону прямиком к ним.
— Берегись! — заревел От.
Фигура остановилась, задрала голову.
Варандас крикнул так, чтобы его слышали сквозь дождь: — Здесь живу я и у меня гости. Но тебя я не зову по причине твоего возбужденного состояния. Уходи или увидишь, как капитан От выражает недовольство.
Великан оставался неподвижным и молчаливым.
Впрочем, не совсем безмолвным: Кория слышала плывущие вверх по склону вздохи и пыхтение.
— Тебя изгнали из долины, — продолжал Варандас, — ты в ранах и желаешь выплеснуть гнев. Тут много необитаемых башен, они вытерпят твой нрав с поэтическим равнодушием. Измени путь и вспомни уроки низины.
Существо побрело вбок по склону. Казалось, оно пользуется для ходьбы и ногами, и руками. Руки то и дело взметывались, пронзая землю и громом сотрясая долину. При каждом ударе башня шаталась, зловеще потрескивая.
Постепенно дождь размыл силуэт Азатеная, скрыл совсем — хотя затихающий топот слышался еще некоторое время.
Глянув на Ота, Кория увидела его опирающимся на секиру. Вода стекала с обода шлема, завесив лицо, лишь торчали клыки. Она подошла ближе.
