— Не могу солгать, что мне не нравится ваше представление, — ворвался в наш тесный мирок голос Кадайи, — скорее даже наоборот — более воодушевляющего зрелища не наблюдал кхалову бездну лет, однако мне пора выдвигаться, а сделать предстоит ещё очень многое.
От губ кицунэ отрываться не хотелось категорически, но — лисобог грозился новыми знаниями, а без них, чую, вновь наворочу делов.
С трудом и сожалением отлипнув от Кейт, я повернулся к Аспекту:
— Что мне нужно делать?
— Ровным счётом ничего, — пожал плечами Кадайя и молниеносным движением впечатал ладонь в мой лоб. И окружающая действительность с тонким стоном рвущейся струны рассыпалась тускнеющим калейдоскопом, стёрлась, сместив сознание далеко в сторону, и в мою многострадальную голову хлынула информация, начисто выбив разум из тела.
На ногах Кейт держалась крайне неуверенно, то и дело норовя упасть, так что, игнорируя её полувозмущённый писк, я собственноручно внёс свежеиспечённую супругу в дом.
Сам я выглядел немногим лучше, самого штормило и качало, аки перебравшего моряка на суше, но, видимо, всё же достаточно презентабельно и неронябельно выглядел, чтобы убедить охрану, выделенную Департаментом, не следовать за нами и остаться снаружи.
Входную дверь во время вечернего забега, к счастью, не выбил. Ну, почти не выбил — с одной петли сорвал только. Почесав репу, пришёл к выводу, что ну её в баню, деревяху эту, тем более раз замок есть, и на нём неплохо продержится до утра. Да и ступеньки, мягко говоря, сильно прохладные, а то и дело клюющая носом Кейт в сидячем положении держится пару секунд, не больше. Завалится спать там, где сидит, и всё, привет, простуда. Так что к кхалу дверь.
Стараясь идти по кромке между стеной и ковром, чтобы не запачкать последний грязными ногами, я всё же донёс мою кицунэ до кровати. Почти донёс, да. На самом пороге спальни девушка встрепенулась, посмотрела жалобными глазками:
— Пить...
Губы сухие, потрескавшиеся, язычок с заметным шуршанием движется во рту.
А ручки крепко так держатся за меня, не расцепить без членовредительства. И ладно, самому отпускать не хочется своё сокровище.
На кухне стопка чистых полотенец — не успел раскидать по шкафам. И кусок мяса на полу. Мясо отопнуть в сторону, смочить краешек полотешки, протереть губы, увлажняя, иначе полопаются только в путь. Усадив Кейт на стул, раненой в филейность ланью ковыляю к холодильнику:
— Молока, воды, кофейных корешков?
Крылья носа кицунэ мило трепещут, по бледным щекам растекается румянец:
— Покрепче чего-нибудь... Саша...
Хм... Это чего, Кейт унюхала глинтвейн?
Налил стаканчик, ещё один с водой — если вдруг крепким или горячим окажется, лучше разбавить, чем давиться через силу.
Кицунэ надолго прилипла к стакану, пила маленькими глоточками, часто-часто — варево терпкое, по раздражённым и высушенным слизистым прокатывается с несколько некомфортными эффектами — это я ещё по прежнему телу помню — набегаешься так по заснеженному лесу, язык на плечо и ноги ватные, кружечку горячего глинта опрокинешь в себя — поначалу словно наждачку жидкую пытаешься проглотить. Потом-то, конечно, дискомфорт пропадает, но тут уже мой косяк — люблю, когда пряностей много. Очень много.
Выпила. Сидит полулёжа за столом, жмурится. Румянец красиво так возвращается на обескровленное лицо — маленькое пятнышко, — и раз! — и уже щёчки розовые, целовабельные.
Набулькал себе стаканчик, девушке порцию обновил. Кейт, не открывая глаз, сцапала свою порцию и снова мелкими глоточками начала уничтожать напиток. А ведь хорошо получился! Специй в меру, алкоголь почти не чувствуется, аромат просто потрясающий — фрукты и пряности прекрасно гармонируют, температура жидкости самое то — маленький огонёк стремительно проносится по пищеводу, на миг затихает, и тут же взрывается крохотным солнышком, принося уставшему телу тепло, а душе — умиротворение.
— Благодарю, Саша, — улыбнулась кицунэ, отставив опустевший стакан. С удивлением посмотрела на синеватые рукава пижамы: — А это откуда?
— Ну, доктора сказали, что у тебя просто переутомление сильное, и причин для госпитализации нет, вот и реквизировал у них больничную одёжку — твою они порезали при осмотре. Надел, как мог, и домой.
Желтоглазая смутилась:
— А я не помню почти ничего...
Я дотянулся до девушки, ласково погладил потеплевшую щёчку.
— И не удивительно — с таким-то перерасходом сил. У самого всё как в тумане.
Ведь и вправду как в тумане: смутные образы не желают фокусироваться, расплываются от внимания, и по памяти проплывают расхристанными ошмётками, не поддающимися идентификации.
Кейт, вздохнув, потянулась из-за стола. И если бы не кицурская реакция, фиг бы я её успел поймать — ноги девушку не держали от слова совсем.
— Ты куда это так спешишь?
Кицунэ смутилась:
— В туалет надо.
— Я отнесу, — и, подхватив желтоглазую на руки, отправился в вышеназванный опорный пункт, замешкавшись только на входе: — Питьё обратно просится, или посидеть?
Кейт милейшим образом залилась краской:
— П... присесть.
Фигня вопрос, главное — задать девочке устойчивое вертикальное положение хотя бы на пару секунд. Прислонил к стене, стянул пижамные штаны и усадил на трон. Сидит пунцовая, молчит.
— Ладно, смущать не буду, — улыбнулся я девушке и двинул к выходу.
— Не уходи! — шёпот, но отчаянный — на крик сил у неё явно не осталось.
— М?
— Боюсь, — честно призналась кицунэ. — Боюсь одной оставаться...
И ещё больше покраснела.
Сел рядом, на самый краешек биде — чай, не центнер с гаком предыдущего тела, не сломаю, — сжал ладошку кицунэ в своей:
— Всё уже позади, солнце моё, не бойся. И вообще, делай свои дела, затем в ванну, и — отсыпаться. Согласна?
— Согласна, — голова опущена, волосы свободным рыжим водопадом закрывают лицо, но и так хорошо видно алеющую кожу.
— Не стесняйся, — подбодрил я девочку, — считай меня в данный момент санитаром. А ему плевать, какого пола пациент, утку наполняют все одинаково, физиологию не запретишь. Хорошо?
— Хорошо, — кивнула Кейт.
Кицунэ старательно отжурчала всё накопившееся, и даже с покорным видом позволила промокнуть капельки остатков — у самой из рук мягкая бумажка героически вываливалась, напрочь отказываясь держаться в негнущихся пальцах. Мне не трудно, тем более — девушка мне не чужая, а с сегодняшнего дня — и вообще официально родная.
Я тут же стянул с кицунэ верхнюю часть пижамы и понёс желтоглазую в ванную комнату. Хотелось бы в сауне поваляться, но одному скучно, а подруга не факт, что без последствий перенесёт банные процедуры.
Пока ванна заполнялась, разделся сам, с сожалением придя к выводу, что карго всё же проще выкинуть, чем подшить — сито конкретное получилось, даже, скорее, откровенные мини-шорты с сеточной окантовкой. А куртку надо бы вернуть владелице.
Кейт, вопреки ожиданиям, от горячей воды не сомлела, а вовсе даже оживилась, и, когда я занёс ногу над бортиком, дабы составить компанию рыжей красавице, огорошила вопросом:
— Саша, а давай напьёмся?
Тут же, покраснев, смущённо потупила взор янтарных глаз:
— Ты не подумай... Я не...
— Да прекрасно понимаю, напряжение снимать надо, — не стал я дослушивать объяснения девушки. — Сам хотел предложить то же самое. На минутку оставлю, хорошо?
— Да, — кивнула рыжехвостая. — Только двери не закрывай... Страшно...
— Я мигом, — подмигнул я девушке и бодрой рысью на уставших ногах потащился на кухню. Глинтвейна наварено много, широкое блюдо с виноградом и прочими фруктами-ягодами, туда же стаканы, под мышкой зажать бутылочку гайсара — местного гибрида коньяка и рома с минимальным ощущением спирта и богатыми нотками чего-то тягуче-сладкого, — и со всей этой батареей добра обратно в ванную. Ладно хоть Скол как свернулся у входной двери, так там и лежал и под ногами не путался, а то бы я гарантированно всё разбил, разлил и растоптал.
Сидели мы долго, когда остывала вода — сливали и набирали новую порцию, добулькали глинтвейн, но опьянение не приходило. Кейт периодически яростно нашкрябывалась жёсткой щёткой, стараясь смыть неощутимые следы прикосновений бывшего мужа, отлично понимая при этом, что это всего лишь аура активно залатывает повреждения, но ничего с собой поделать не могла.
Зато я понял, что готов часами шоркать спинку кицунэ, взбивать пену на её волосах, массажировать даже из очень неудобных положений. Тем более что положительные эффекты проявлялись с потрясающей быстротой — тонкополевые оболочки кицунэ усиленно запитывались магией, восстанавливались, и желтоглазая уже к концу глинтвейна вполне бодренько хрумкала фрукты и уснуть на ходу уже не пыталась.
Разлив по рюмкам гайсар, я сполз в воду так, что на поверхности остались только голова и руки.
— Эх, Лисёнка, — я потёрся щекой о плечо сидящей рядом кицунэ, — прости, что первую брачную ночь вот так вот проводим...
— Как — так?
А глазки хитрые-хитрые, прекрасно же всё понимает. Ладно, сыграем в предлагаемую игру.
— Ну, вот так — с мордобоем, явлением богов аж в количестве цельных двух экземпляров, беготнёй, растрёпанными нервами, пьянкой и — с отсутствием главного действа.
— Тебе нагрузок на сегодня разве мало? — А в глазах искорки весёлые, за улыбкой пытается скрыть чудовищную усталость.
Я ж не изверг какой, прекрасно всё понимаю.
— Нет, мне их с излишком. Просто убедиться хочу, что ты не в обиде.
— Саша, я не могу обижаться, — осушив рюмку, кицунэ крепко-крепко обняла меня. — Ты не дал мне сегодня умереть, защитил от одержимого ге-ри, заставил меня ещё раз убедиться в том, что я тебе нужна, как и ты — мне, — ощущение горячих губ на шее, лёгкое покусывание, до дрожи в коленях приятное прикосновение язычка.
Я погладил кицунэ по бедру:
— Вижу же, что держишься только на силе воли, солнце моё. Так что сейчас допиваем и идём спать. У самого сил едва ли на что-то серьёзное хватит.
Собственно, на том и порешили. Тем более какая ж это брачная ночь, если покровитель одобрил наш брак уже в лучах утреннего солнца?
Добравшись до постели, даже не стали заморачиваться с простынями: в комнате тепло, если не сказать жарко, окна плотно прикрыты и от солнца, и от взглядов охраны, шастающей и по террасе в том числе, так что просто рухнули на мягкую постель. Кейт, заграбастав меня в горячие объятия, мгновенно отключилась, обаятельно посапывая в шею и прикрыв низ моего живота хвостом. А я всё лежал и наслаждался теплом любимой кицунэ, пытаясь свыкнуться с необычной мыслью: у меня теперь есть настоящая жена. Не подруга, не любовница, а нечто несоизмеримо большее и гораздо более родное.
Вот как жизнь поворачивается... Никогда ведь с личной жизнью не везло как следует — то характерами не сойдёмся, то продинамят буквально за несколько минут до вручения кольца... А тут — вот оно как. Целая кицунэ. Не какая-то там мифическая лиса-оборотница-соблазнительница, а более чем реальная, из плоти и крови, ушасто-хвостатая прелесть с очевидными талантами к технике и артефакторной шаманистике. Вот она: рядом лежит, сладко посапывает, только ушками прядает да хвостом подёргивает — погладишь по спинке, и затихает, улыбается сквозь сон. Моя. Моя кицунэ, моя Кейт.
Супруга. Жена. Сооснователь, со-правитель клана.
Непривычно то как...
С этими мыслями я уснул.
Глава 17
Дзен по-кицурски
— Аху...ть! — восхищённо выдохнула Кейт, не отрывая глаз от небесных исполинов.
Ну чо, Шурик, испортил девчонку? Лисота сообразительна и на память не жалуется, а мне бы не помешало почаще внутренний матфильтр включать, во избежание, так сказать.
Впрочем, в данном случае не согласиться с супругой просто не мог. Огромные, чем-то похожие на нарвалов создания неторопливо кружат над долиной, с прибором положив на все мыслимые и немыслимые законы физики. Навскидку метров по пятьдесят-семьдесят в длину, серебристо-синие снизу и непроницаемо фиолетовые к спине, усеянные многометровыми не то плоскими широкими усами, не то выносными гибкими плавниками, ощутимо многотонные гиганты закладывают в низких облаках такие пируэты, что любые эквилибристы и воздушные гимнасты самого именитого цирка от зависти удавятся.
Я ухватил взвизгнувшую от неожиданности кицунэ за упругую попу и, сделав лицо посвирепее, проговорил:
— Не матерись, солнце моё, иначе придётся принять воспитательные меры.
— Неужели... — и без того огромные глазищи Кейтерры округлились до максимума, — без ужина оставишь?!
— Хуже, — капелька злодейских ноток безусловно украшает любой смех, что ни говори. — Много хуже. Отшлёпаю и в спальник не пущу.
Кейт надула губки:
— Я так не играю-ю-ю, — спрятав лицо в ладонях, притворно запричитала она со всхлипывающими интонациями. — Вот как простыну, да заболею...
— И умрёшь? — попробовал я угадать окончание весьма известной на Земле поговорки, кою Кейт услышать нигде не могла в принципе.
— Вот ещё, — фыркнула желтоглазая, — размечтался. Простыну, заболею, и залью всего тебя соплями и горячечным потом. Чтобы тоже, значитца, заболел и простыл.
— Вот хвостатая зараза!
Короткий подшаг и подсечка — и кицунэ уже барахтается в снегу, пищит и смеётся как самый обыкновенный жизнерадостный ребёнок. А я чо, рыжий?
Ну, в принципе, да, местами ещё рыжий. Но когда это меня останавливало от ненавязчивого дуракаваляния? Тем более — с любимой?
— Па-бе-ре-гись!
И мою ныне весьма компактную задницу с радостью принял на себя толстый наст снега.
В низину мы в этот день так и не спустились. Кувыркание в снегу плавно и незаметно переместилось внутрь заблаговременно разбитой Чуком палатки, и там и продолжилось в гораздо более тесной и интимной обстановке, перемежаемое лишь перерывами на перекус да перевешивание сохнущего после купания в снегах белья.
Лёжа в палатке, затерявшейся в горах, обнимая ушастую сонную прелесть, никак не мог поверить, что всего местную неделю с небольшим назад всё могло выйти не так, и не было бы ни Кейт, ни, вполне вероятно, меня. Как позднее признался на опросе безопасник, нам невероятно повезло, что аватара получился недоделанным. Сломай он кицунэ, дотяни из неё силы, и мощи нереализованному вполне бы хватило, чтобы закрепиться в этом плане реальности. Жадность фраера сгубила. Жадность и жажда мести, возведённая в абсолют. Не помчись он после допроса у отца сводить счёты с той, кто, по его мнению, поставила жирный крест на его карьере, всё могло бы быть иначе. Мог бы спокойно умыкнуть из глухих кварталов ещё пару-другую жертв, а когда бы их хватились, уже успел бы вступил в полную силу. Но нет.
Оно и к лучшему, конечно.
Безопасники, как ни странно, претензий не имели. Опрометчивым шагом было, конечно, явиться на церемонию похорон членов группы сопровождения, но не отдать дань памяти тем, кто принял на себя первый удар, было бы слишком... цинично?
Тем не менее, семьи погибших зла на нас не держали, в смерти родных не обвиняли. Работа есть работа. Безопасность Анклава превыше всего.
