Ага, и сколько несимпатичных накроется! Они-то чем хуже? Тем, что про них Миядзаки мультика снять не успел?
Помнится, в первой серии, в прошлой жизни, влез я во все потому, что пожалел капитана Педро Джакино — чем кончилось?
К тому же, все на один корабль не погрузишь. Морда же и треснуть может!
И даже у суперлинкора Тумана.
Солнце, блин — и то каждый вечер садится!
Один, всего единственный парень, который еще то ли станет врагом, то ли нет.
На второй чаше весов гигантская работа по втягиванию Японии в социализм.
Простой выбор, верно?
Опять же — куда тебе Япония, придурок, хотя бы в Союзе разберись толком!
С другой стороны, прямо сейчас революцию в Японии все равно не устроить, а потому суетиться с решением тоже не надо. Можно пока не метаться безголовой курицей. Можно подумать, погонять варианты. А Дзиро Хорикоши пока что книжек надарить. Здесь, в Фиуме, у резидента должен быть запас агитационных материалов на английском. Ведь именно отсюда они расползаются путем контрабанды.
Так что пусть Хорикоши-сан почитает, скоротает путь-дорожку. Простыми словами суть марксизма, критика его, слабые места, социализм, коммунизм. Синьор ди Бартини в Москве останется, в Авиационной Академии. А японцу до Владивостока лететь и лететь на дирижаблях прославленной линии “Советский Союз", от Берлина, через Москву, Нижний, над Уралом и Сибирью.
17. Красивая сабля дедушки Сарта
в начало
Над седым Уралом и необъятной Сибирью — почти непрерывный поток пассажирских цеппелинов. Герр Хуго Эккенер с немецкой добросовестностью отработал русское золото. К тому же, на восьмом году советской власти, уже подросли и окрепли его московские выученики. Сейчас дирижабль приходит во Владивосток ежедневно, а в Анадырь через Вилюй и Магадан — каждую неделю. На пути выросли промежуточные базы, вышки, ангары, станции спасателей. Построены газовые заводы, собраны аварийные команды, содержатся в готовности резервные дирижабли. Да, на фронте цеппелин долго не проживет — но фронт питается народным хозяйством, а уже в нем цеппелину мало кто соперник.
Разумеется, поезд перевезет полтысячи тонн за раз, а серийный дирижабль всего лишь два процента, тонн десять. Поезд не зависит от ветра, не боится шквала и грозы. Поездом управлять намного проще, чем вальяжным донельзя небесным китом.
Только Россия вам не Европа, а Туркестан, к примеру, так даже и не Россия. Не то, что железных дорог, обычную попробуй еще найди в здешних раскаленных песках!
Вот и выходит, что рабочая лошадка освоителей новых территорий — именно “десятитонник". Большие сложнее управляются и дороже в заправке, меньшие не поднимут бетонный ящик, универсальный блок, с которого начинается сейчас любая стройка или даже серьезная геологическая экспедиция. К тому же, давно прошли те времена, когда для простенькой установки бетонного ящика требовался целый Корабельщик с его нечеловеческой скоростью расчетов. Грузовой дирижабль над целью сперва выстреливает пару якорей вдоль курса, и пару якорей поперек. Переползая парой лебедок по растянутым от якоря до якоря тросам, небесный кран устанавливает блок с точностью до сантиметра.
Десять цеппелинов “Юго-строя" за один рейс выкладывают кольцо из десятка бетонных коробок. Одиннадцатый высаживает в середину кольца людей на опускаемой платформе. Люди вынимают из бетонных ящиков дощатые навесы, тканевые тенты, буровые установки, чтобы дорыться до водоносного слоя. Запускают генератор, на растяжках крепят мачту радиостанции. День-два — и вот на старом русле древнего Узбоя стоит поселок неверных.
За месяц неровная цепочка городков потянулась от Керки на берегу мутной бешеной Аму-дарьи в сторону Мары, и вторая такая же цепочка, городки на расстоянии дневного караванного перехода, двадцать пять километров, потянулась от Мары к Тедженту.
Прямо в песках!
Старики собирались в пыльных чайханах Бухары и Ашхабада, качали головами. Кафиры пришли сюда с Белым Царем. Воины Белого Царя немало попортили крови эмирам Бухары-аль-Шериф, Благородной Бухары.
Потом на севере что-то случилось; и прямо с неба на Ташкент-город приземлился неверный; небо даже просвечивало сквозь череп его ясными голубыми глазами. Кафир-авиатор именем Шавров объявил, что власти Белого Царя больше нет, а есть власть Центрального Революционного Комитета. Шавров так вот запросто вылез из аэроплана, создал из ничего Реввоенсовет фронта, и затеял военную реформу, пытаясь поверстать местную вольницу в ровные полковые шеренги. Почти все удалось пришельцу с небес, и улетел он в Семиречье, где пытался повторить все то же самое. Но забрил в армию кого-то не того; соратники атамана возмутились, батьку своего отбили, а самого Шаврова прикончили. Ну да что и взять с киргизов! Аллах велик! Воистину, все творится по воле его. Жили под эмирами, поживем теперь под Центральным Комитетом...
Насколько старикам удалось понять, “Комитет" что-то наподобие дивана, то бишь, совета из уважаемых людей при правителе. Обычно в диване заседают хранитель казны “диван-беги", главный полководец “аталик", надзиратель за общественными работами “барамуш", и министр доходов “аксакал". Именно из уважения к мудрости и важности последнего, стариков на Востоке тоже называют аксакалами.
Но как может существовать совет и не существовать сам правитель?
Тут старики ничего не понимали, и Бухарскую Народную Социалистическую Республику не одобрили.
Правда, молодые их одобрения вовсе даже и не спрашивали, чему старики, видевшие при жизни множество завоеваний, предательств, перезавоеваний, не удивились нисколько.
Прав сильный!
Еще прилетевший кафир что-то говорил про разделение Туркестана по Республикам: собственно туркменской, узбекской, таджикской, киргизской. Старики только ухмылялись: это и вовсе глупость. Вот он, Туркестан, как создан Аллахом. На закате ограничен волнами Каспийского Моря, на восходе пределы его — Памир и Бадахшан, где и обитают киргизы, а за ними Ферганские оазисы, Великий Шелковый Путь в Китай, севернее Гималаев.
С юга — зубчатая стена Гиндукуша, за которой уже ференги, а там рукой подать и до горько-синих волн Оманского залива...
С севера же предела нет, и кочуют по степям безбожные язычники-казахи. Так что люди Туркестана делятся не на “узбеков" и “таджиков", а на оседлых — “сартов", и кочевых — всех прочих. И нет в пределах Туркестана особой разницы, хивинец ты или бухарец: таможня ханская, стража эмирская, чиновная братия Синцзяна обдирают всех одинаково. Всякому за провоз фунта первосортной анаши божеский налог — две копейки с полушкою, на здоровье! Хочешь — вези прямо так, хочешь — прикажи конфет “гуль-канд" навертеть, все правильно поймут. Ибо здесь через одного курят гашиш или опиум, и даже чиновники запросто могут обидеть путешественника придиркой, а наутро прислать мальчика с извинением: простите, сильно покурил вчера, не распознал уважаемого эфенди!
С мальчиками в здешних местах тоже не все так однозначно. Знаменитейший Якуб-бек, самую малость не построивший исламского королевства, в молодости был “бача" и до шестнадцати лет спал с мужчинами за деньги. После шестнадцати сделался уже никому не интересным перестарком, да и любовника его казнил хан Ташкентский; поневоле Якуб стал воином и завоевал всю округу. Что Белому Царю, что ференгам, исламское королевство на границах вовсе не улыбалось, так что посольства из Оренбурга и Кабула бегали к бывшему мальчику для удовольствий наперебой кланяться.
Вот сквозь какой Туркестан неровной строчкой потянулись поселения гяуров, по руслу древнего Узбоя, от мутной бешеной Аму-Дарьи вовсе в черные пески.
Зачем?
Энвер-паша обратил этот вопрос к своему английскому советнику; рыжеусый ференг сопел, утирался поминутно платком, но все же, на удивление басмаческого командира, нашел причину таких действий:
— Большевики строят линию укреплений для контроля за страной. Мы такими линиями фортов рассекли земли восставших буров на юге Африки, в Трансваале. Когда линии соединятся, отряды ваши уже не смогут свободно проходить куда захотят. Правда, у нас там было получше с водой.
Ференг снова утерся, злобно выдохнул:
— Но тут у большевиков есть цеппелины и радио.
Что такое цеппелины, Энвер-паша прекрасно знал, и теперь только заскрипел зубами. Надо было тогда принять предложение Юренева! После захвата Душанбе звезда Энвер-паши стояла высоко, горела ярко. Большевики полностью серьезно предлагали признать за Энвер-пашой все земли Восточной Бухары: до заоблачных пастбищ Памира, до изумрудных копей Бадахшана, до зубчатой стены Гиндукуша, древнего дракона, уснувшего на пути в Индию, жемчужину британской короны... Торговый путь из Оренбурга в Кабул обогатил многие тысячи!
Но Энвер-паша тогда слишком поверил путеводной звезде. В четырнадцатом году он правил всею Турцией, свергнув старого Камаля! Правда, правил Энвер совокупно с Талаатом и Джемалем, но все же. Что ему Душанбе, что ему Бухара, когда смыслом жизни Энвера-паши был Туран!
Туран — великая держава всех турок. Подобно Тюркскому Каганату неизмеримой древности, Туран должен был протянуться от Китая до Босфора, по всем землям, где только звучало когда-либо тюркское наречие. Засмеялся “Герой свободы" и выгнал послов Юренева из древнего Душанбе.
Энвер-паша верил в свое предназначение; не он первый оказался верой обманут. Вернулись из далекой Сибири стальные змеи железнодорожных бригад. Полетели над песками дирижабли-разведчики, пошли по земле волны красных казаков, искупать кровью войну против Москвы; а и здешние казаки, семиреченские, не остались в стороне. Засверкали сабли, захлопали винтовки, застрекотали пулеметы, и задрожала под ногами земля от рева железнодорожных батарей. Съежились владения Энвера, как подворачивается на огне баранья шкура прежде, чем полыхнуть по всем краям сразу.
И теперь вот: меньше сотни верных нукеров, все — род Халлаба, обязанные Энвер-паше жизнью. Не то, пожалуй, и эти бы разбежались.
Опальный владыка Душанбе убрал бинокль. Отполз по склону бархана. Подумал и спросил:
— А что же в газетах пишут, что это размечается трасса большого канала?
Рыжеусый ференг засмеялся коротко: в пекле Каракумов никто не разевает рот, все берегут воду.
— Кто же верит газетам, о эфенди? В них печатают лишь то, что приказано! Вот, к примеру, предлагают всем курбаши с моджахедами амнистию. А поверь большевикам, сдайся — и завтра же окажешься в Сибири, и кости твои растащат медведи.
Энвер-паша задумался. Цеппелинов давно не видали... К местной жаре кафиры не привыкли... В городке человек сорок, а у него все-таки сотня, пусть и неполная. Но воины, не землекопы...
Долго не колебался бывший министр обороны Турции:
— Халлаб! Возьми там живыми кого получится. Если успеют вызвать помощь, уйдем на юг, в Шебергане живут мои люди. Там уже власть ференгов, и большевики туда не сунутся.
Тогда гололобый туркмен Халлаб свистнул сыновьям и племянникам, жестами раздал приказы — все знали, что делать, не первый и даже не сотый был бой!
Энвер-паша же спустился к продуваемой ветром долинке, принял удобную позу на ковре под навесом, ободряюще улыбнулся измученному жарой ференгу — и принялся терпеливо ждать.
Энвер-паша ждал до тех самых пор, пока над гребнем бархана не показались блеклые, тоже напуганные удальцами Халлаба, звезды.
* * *
Звезды раскачивались над гребнем. Стоять человек не мог, и моджахеды Халлаба держали его под локти.
— Послушай, гяур... — Энвер-паша выпрямился. Даже ференг выполз из-под навеса, пользуясь краткой вечерней прохладой.
— Я вижу, что смерти ты не боишься.
В белых глазах пленника блестели... Слезы? Паша сделал два шага в сторону и понял: всего лишь отражается серп восходящей луны.
Ференг равнодушно смотрел в небо: с методами допроса Энвера-паши он давно познакомился во всех деталях. И сейчас, усилием тренированного ума отключив крики других пленников за гребнем, советник просто наслаждался прохладой.
— Твоих людей пока еще только готовят, — ухмыльнулся Энвер-паша. — Срезают лишние тряпки, привязывают к седлам. Если ты не скажешь мне правду, гяур...
На русском Энвер-паша говорил вполне свободно: научился за два года жизни в Москве. Что там, его большевики неплохо поддерживали какое-то время. Пускай и негласно. Шайтан им в печень, почему же тогда он отказал? Все земли Восточной Бухары...
А теперь “Герой свободы", как мелкий разбойник, сам допрашивает пленника. Позор!
Энвер-паша покривился:
— Мы давно скитаемся в песках. Давно не видели женщин. Понимаешь?
Пленник опустил веки и шевельнул губами. Пахло потом: люди Халлаба расстегнули халаты, сняли папахи. Голый пленник потел от страха; да и непривычный к пустыне человек всегда здесь потеет. Вон, у пришлых даже пуговицы медные, нагреваемые солнцем. Здесь носят костяные пряжки, а пуговицы деревянные, иначе можно не шутя обжечь пальцы.
В разбитые губы пленника сунули костяное горлышко бурдюка: чтобы смог хоть что-то сказать. Человек глотнул драгоценную воду, закашлялся...
И плюнул Энвер-паше прямо в красивое смуглое лицо, развесил потеки по ухоженной бороде.
Паша только поморщился, а племянники Халлаба короткими ударами в почки повалили человека и один из моджахедов наступил упавшему на мужские части — пока еще несильно, только показывая, что ждет впереди.
— Скажи мне, о грозный Халлаб, как поступить с гостем, не уважающим хозяина? — все тем же ровным тоном осведомился Энвер-паша, умывшись оставшейся в бурдюке водой.
Ференг-советник украдкой поморщился: он, как цивилизованный человек, до сих пор страдал от необходимости подтираться песком. А этой обезъяне извели целый бурдюк!
— О, эфенди! — лобастый туркмен оскалился. — Давай спросим третьего брата моей младшей ханум. Он большой выдумщик, и это он сделал так, что гяуры не успели наколдовать себе подмогу... Позовите Джевета!
Джевет возник на гребне бархана, затем и в ложбинке мгновенно, словно язык пламени. Выслушал старшего, посмотрел на пленника. Наклонился, взяв лежащего за подбородок, заглянул в белесые нелюдские глаза. Выпрямился, огладил полосатый халат, поправил саблю со щегольской рукоятью, даже отряхнул от пыли сапоги, хоть это и не помогло нисколько.
— Эфенди, если мне позволено сказать...
— Не тяни. Говори по-русски, чтобы он тоже понял.
— Повинуюсь. Итак, человек этот сильнее своего страха, и нам его напугать нечем. Глаза его уже видят небесный престол, и длань Азраила уже простерта над ним. Следует вот как поступить: вставить ему уздечку в рот и всю ночь ездить на нем, хоть он давно и перестарок. Затем же обернуть его в теплую бурку и бросить на рельсах. Утром его подберут железные арбы кяфиров. Он воистину силен, и дух его крепок, и он выздоровеет и добьется высоких должностей у Белого Царя. Очень возможно, что Белый Царь наградит его за войну с нами, ибо после такого гяур сильно постарается нам отомстить.
