Найдя свободное местечко у окна, я водрузила поднос и принялась обедать, с чувством, с толком, с расстановкой, успевая поглядывать по сторонам. Сколько времени общепит мучился без меня? Уж и не припомню.
Вдалеке сидела Аффа с сокурсницами. Я помахала ей, но девушка не заметила. Не отказалась от прелестей столовского питания и Штице, занявшая вместе с блондинистой свитой стол у стены. Компания институтских красоток ковырялась в зеленых салатных кучках и вяло переговаривалась. Скучно бедняжкам без мужской поддержки, даже трава не хочет пережевываться.
Почувствовав взгляд, Эльзушка посмотрела в мою сторону и нацепила на лицо презрительную маску. Ха, я тоже не лыком шита и научена играть в гляделки. Мы так бы и таранили друг друга на расстоянии, но подружка о чем-то спросила Эльзу, и та отвернулась.
Среди тесноты шумного зала пятачок незанятого пространства в дальнем углу смотрелся странно. Этакая мертвая зона запрета. Даже отсутствуя, Мэл не давал забыть о себе, и никто из студентов не решался занять пустующий стол.
Наверное, Мэл выловил в супе муху и теперь брезгует ходить в столовую, как и его товарищи. И пусть парню разонравился общепит, и в столовую он больше ни ногой, все же на сегодняшней консультации он точно появился. Или нет?
Отложив ложку, я начала грызть ноготь. Спросить, что ли, у облезлой египетской кошки, пришел Мэл на консультацию по матмоделированию процессов или нет? Не может быть, чтобы не пришел. Без сомнений, он доказал заданные теоремы и развязной походкой направился в библиотеку, чтобы поставить точку в исследовательской работе по удовольствиям.
Мэл приехал, он здесь, — уверяла я себя, забыв о ватрушке. Где ему еще быть? Не лежать же в коме изломанной куклой, не справившись с управлением.
Живо представив Мэла, замотанного в бинты как мумия, я вскочила, чуть не уронив на себя содержимое подноса, и тут же села. Питающийся народ не обратил внимания на мои скакания. Мало ли, вдруг кусок котлеты попал не в то горло?
Что за напасть такая? — простонала я в отчаянии. Опять в голову полезла чушь, напрочь лишающая спокойствия. Может, отрубить источник проблем, и станет легче?
— Поела? — раздался над ухом знакомый голос, заставив подскочить от неожиданности.
Обернувшись, я увидела Алесса с сумкой через плечо. Протискивающиеся между столами студенты обходили парня, делая большой крюк, или вовсе сворачивали в сторону.
— Почти, — нервным движением я показала на поднос с недоеденным пиршеством.
— Тогда через десять минут в библиотеке.
— Зачем? — уставилась я удивленно на рыжего, забыв о раненном Мэле.
— Завершать сделку, — сказал Алесс и направился к выходу из столовой. Перед ним расступались, образуя широкий коридор. Ишь как уважают человека... или боятся.
В оставшееся до назначенной встречи время я лихорадочно запихивала в себя несъеденное. Глотала, не жуя, и торопливо запивала.
Парень сказал, что хочет завершить сделку. Поскольку я выполнила свою часть договоренности, значит, настала его очередь. То есть рыжий отдаст мою долю?! Значит, у меня появятся ДЕНЬГИ?!
Ладони вспотели и руки зачесались. Меня заколотило. Фруктовый мусс застрял в горле, и пришлось выпить залпом второй стакан компота, чтобы продавить вставший поперек ком.
— Что так рано? — уселась я за столом рядом с Алессом, листавшим альбом с репродукциями известного художника. — Вроде на завтра договаривались.
В обычное время я бы тоже полюбовалась мрачными работами живописца, но сейчас мне было не до уродливых и гротескных форм. Спокойствие далось нелегко. В оставшиеся до встречи минуты я, забежав в туалет, выплескала на лицо ведра три или четыре холодной воды из-под крана.
Большой формат книги понадобился парню не для того, чтобы восторгаться масляными пейзажами и натюрмортами. Рыжий поставил раскрытый альбом торцами, отгораживаясь от бдительной Бабетты Самуиловны и остального мира. Последовав его примеру, я закрылась справочником по матмоделированию.
— Так получилось. — Партнер выложил из сумки толстый футлярчик и подвинул ко мне. — Открывай.
Черный футляр с закругленными бочками на ощупь был пошит из плотного и шершавого материала и открывался с помощью замка-молнии. В моей голове не укладывалось, что сейчас я стану обладательницей сумасшедших денег — вот так запросто, буднично, спрятавшись за учебником. Мне казалось, передача наличности будет торжественной и значимой и обрушится на меня важностью события.
— Материал задерживает все виды излучений, в том числе и волны, — пояснил рыжий, по-своему истолковав заминку. — Так что рентгенить не получится. Ну, и остальные условия соблюдены.
Подхватив язычок, я потянула влево и под откинутой крышкой футлярчика обнаружила плотно уложенные прямоугольные пачки, утянутые в целлофан и перевязанные сложной решеткой из бумажных ленточек. Самое время сглотнуть.
— Пересчитывать будешь? — поинтересовался шепотом парень.
На каждой ленточке были нарисованы замысловатые узоры, поверх которых медленно ползла непрерывная строчка: "Первый правительственный банк". Из-под ленточек, обхватывающих крайнюю пачку с банкнотами, проглядывала цифра 100.
Сейчас упаду. Купюра в сто висоров!
Алесс сокрушил, сказав:
— Двадцать пять, и в каждой по десять штукарей. Сто на сто.
— Вижу, — кивнула я, стараясь из последних сил, чтобы голос не дрожал.
Пересчитала пальцем пачки, сбившись два раза и начиная подсчет заново. Ну и пусть рыжий посмеивается. Я таких денег в помине не видела. Не знала, что они могут существовать, сконцентрировавшись в одном месте и в сумасшедшем количестве. Для меня и пятьдесят благотворительных висоров считались огромной суммой.
Алесс не посмеивался. Он сидел с сосредоточенным видом.
Так и есть. Ровно двадцать пять пачек. И в каждой по десять тысяч. Тысяч!
Ой, мамочки! Сейчас у кого-то приключится истерика.
— Всё устраивает? — поинтересовался парень.
— Ага. — Я зачарованно уставилась на бегущие по бумажной ленточке буковки, и мое согласие завершило сделку.
— Ладно. Бывай. Если что, обращайся, — поднялся с места рыжий, прихватив альбом с репродукциями, а я осталась сидеть, осознавая и соображая.
Какая сессия? Какая исследовательская работа? В голове осталось лишь свалившееся богатство, придавившее меня тяжеленной плитой невыразимого счастья.
Мозг находился в ступоре, потому как не мог сообразить, что делать дальше. Кажется, нужно поделиться с соучастником, то есть с партнером, — вспомнила я затоможенно б Альрике. Точно, пойду сперва к нему.
Мимо прошел студент со стопкой учебников, и я, опомнившись, опустила крышку футлярчика. Закрыв сундучок с сокровищем, положила в сумку и прижала к себе. Теперь только так: носить под мышкой и не выпускать из рук ни на секунду. И потопаю в лабораторию профессора, не боясь подглядывающих фанаток. Не до них мне — золотая гора руки оттягивает.
Словно во сне я сдала учебник библиотекарше и направилась на закрытый пятый этаж. Шла автоматически, не разбирая дороги, и вдруг заметила, что будто и солнце светит ярче, и раздвинулись стены. Голова закружилась от переизбытка кислорода и одуряющих запахов... трепетных, обещающих... Неужели весенних? Не умереть бы от радости, не дойдя двух шагов до Альрика.
Вместо неизменной Лизбэт в коридоре попался очкастый бородач в белом халате. Он просветил, что профессор принимает практикум у второго курса в лабораторном крыле, и рассказал, как добраться, даже упрашивать не пришлось.
Чем мотаться по коридорам с сумкой денег, рискуя собственной безопасностью, надежнее подождать партнера под дверью аудитории, — решила я. А если кто-нибудь начнет выдирать сумку, завизжу так, что мало не покажется.
Двинулась в лабораторное крыло, и по пути на меня накатила мнительность. То затылком ощущался чей-то тяжелый пристальный взгляд, то спешащие навстречу студенты смотрели с нездоровой жадностью.
Ускорив шаг, я побежала дальше. Побыстрее бы добраться до места, и плевать на конспирацию. У меня уважительная причина в виде двухсот пятидесяти штукарей.
Ой, мамочки! — замолотило сердце, осознав размеры суммы.
Пришлось затормозить, чтобы отдышаться и унять круги в глазах. По лестнице скатилась толпа первокурсников, и я крепче прижала сумку, прислонившись к стене. Мне казалось, проходящие знают о том, что у меня под мышкой. Их глаза хищно сверкали, а пальцы стремительно вытягивались и скрючивались на глазах.
Я потрясла головой, отгоняя фобию. Что это со мной? Неужели рыжий все-таки устроил подвох, чтобы вернуть свои деньги? К примеру, опрыскал футлярчик аэрозолем, вызывающим галлюцинации, и ждет за углом, пока мне поплохеет, и сумка выпадет из ослабевших рук.
Точно, догадка верна! Вон из-за угла краешек брючины торчит.
Зачем медлить, мучаясь сомнениями и страхами? Поймаем на рыжего на грязном замысле и выведем на чистую воду.
Поднявшись на цыпочках на полпролета, я влетела за угол с криком: "Ага-а!", аккурат в серьезную беседу Стопятнадцатого и какого-то парня. Увидев меня, они замолчали.
— П-простите, — промямлила я, заикаясь.
— Ничего страшного, — заверил декан. — Мы уже закончили. До свидания, Геннадий.
Парень попрощался и, взглянув на меня с интересом, исчез за поворотом. Ёлки-палки, до чего неловко. Опять я влезла, куда не просили, и опять едва не наступила на ногу Стопятнадцатому.
— Всё в порядке, Эва Карловна? — спросил он участливо. — Выглядите нездорово. Глаза блестят, румянец на щеках. Температуры нет?
— Да... То есть, нет... То есть, да, — запуталась я в очередности ответов.
— Пройдемся. Заодно успокоитесь и объясните, в чем суть вашей тревоги, — взмахом руки мужчина предложил направление, и мы побрели по коридору.
В чем же суть? Нужно что-то сказать и, конечно, не о том, что в сумке лежат двести пятьдесят тысяч, к которым тянутся загребущие лапы, охочие до легкой поживы.
— Я... у меня, Генрих Генрихович, возникли осложнения, — начала сумбурно, когда мы одолели коридор и, свернув, двинулись по следующему.
— Какие же? — пробасил заботливо Стопятнадцатый.
— С элементарной висорикой. Выходит неважно.
— Преподаватель?
— Эдуардо Теолини. Он хороший, честно-честно! Просто я ни бум-бум.
Не бум-бум, а лентяйка, каких свет не видывал, погрязшая в криминальных и подозрительных делишках.
— Когда экзамен?
— В субботу.
— Поздновато вы сообщили, Эва Карл... — сказал декан, и окончание фразы потонуло в нечеловеческом душераздирающем крике, пронесшемся по коридору.
15.2
— За мной! — приказал декан и, ускорив шаги, начал открывать двери, одну за другой. Толкнет, убедится, что в очередной аудитории идет учебный процесс, и идет дальше. А я семеню следом с бесценной сумкой под мышкой и теряюсь в догадках, кто мог кричать с жутким надрывом, заставляя сердце трепетать от страха.
Из дверей выглядывали любопытствующие преподаватели и студенты, но Стопятнадцатый не торопился проводить разъяснительную беседу.
— Без паники! Это плановая аварийная тренировка! — сообщил громовым басом, продвигаясь вперед и проверяя помещения.
Новый крик разрезал пространство: не разобрать, мужской или женский. Какой-то бесполый режущий визг.
— Всем вернуться на места! Не предпринимать самостоятельных действий без разрешения преподавателя! — продолжал вещать декан, и зеваки, высыпавшие в коридор, послушно втягивались в аудитории и кабинеты.
Стопятнадцатому не нужно было кричать, надрываясь. Его бас разносился громким эхом по этажу не хуже воздушной волны после звонка.
Повернув налево, мы оказались в другом коридоре с низким потолком. От третьего, пронзительного крика, прозвучавшего в непосредственной близости, у меня заложило уши. Разве живые существа могут издавать столь ужасные вопли?
— Здесь! — воскликнул декан, толкнув ближайшую дверь. — И как мне раньше не пришло в голову?
Мы очутились в небольшой прихожей, из которой в другое помещение вела дверь из матового стекла — от пола и до потолка. Идеальная чистота, — отметила я машинально, оглядев закуток. Взгляд выхватил медицинскую стерильность раковины, этажерку, шкафчики, пару табуреток и составленные штабелем коробки с черепами и перекрещенными костями на каждом торце.
Покуда голова соображала, зачем меня занесло невесть куда, за матовостью мелькнула темная тень и с силой ударилась об стекло, отчего то пошло паутиной трещин. Отшатнувшись в испуге, я спряталась за декана. Что это было?
Дальнейшие действия Генриха Генриховича повергли в состояние полнейшей прострации. Мужчина вынул швабру из каморки, которую я поначалу не заметила, и, просунув через ручки наружной двери, перекрыл путь к бегству из лаборатории.
— Ну-с, — сказал, потирая и разминая руки. — Приступим.
И, открыв стеклянную дверь, вошел.
А у меня какой выбор: ждать в прихожей или нырять в неизвестность за Стопятнадцатым? Об этом он умолчал. А ведь я собиралась начать новую жизнь с сегодняшнего дня и намеревалась превратиться в паиньку. Решено: буду действовать согласно кодексу студенческого поведения. Коли на декане лежит ответственность за мою безопасность, спрошу у него, что делать и как поступать.
Крепко прижимая сумку к груди, точно самое большое сокровище в мире, я приоткрыла дверь, чтобы просунуть голову и быстренько поинтересоваться у Генриха Генриховича своей судьбой. Матовое стекло оказалось очень толстым и наверняка бронированным, иначе разлетелось бы на кусочки после удара. А потом мне стало недосуг размышлять о преимуществах прочных дверей, ибо зрелище, открывшееся взору, классифицировалось как "Мамай прошелся".
В лаборатории царил разгром: столы перевернуты, вентиляционные шахты раскурочены, шкафы разбиты и повалены, светильники поколоты. Приборы разметало по разным углам, а у дальней стены валялись навалом помятые металлические бочонки. Под потолком, ближе к окнам, крутилась бесформенная кучка тряпья, с которой периодически стекали черные густые потеки и, отрываясь, шмякались вниз.
Впав в оцепенение, я уставилась на разруху и очнулась, когда под подошвой захрустело битое стекло. Сама не заметила, как ноги завели меня внутрь погрома. В это время потолочная тряпка метнулась навстречу.
— Пригнитесь! — крикнул Стопятнадцатый. Не успев сообразить, к кому обращен приказ, я присела, и сверху что-то просвистело. Послышался звук удара, и короткий вскрик резанул по ушам.
— Что же ты за тварь? — спросил озадаченно декан.
Подняв голову, я огляделась. Бесформенная масса опять крутилась под потолком, а на стене, на уровне моего роста, остались маслянистое пятно с потеками, смотревшееся грязной кляксой, и глубокая узкая вмятина, словно от кинжала с длинным лезвием. Или от клюва.
Меня угораздило спрятаться за прямоугольным бачком, упавшим на бок. Пол вокруг усеивали осколки стекла. На двух окнах жалюзи отсутствовало, на третьем — повисло на единственном уцелевшем крюке. Декан успел перебраться за перевернутый стол по соседству и, опустившись на корточки, что-то делал, но его широкая спина полностью загораживала обзор.