А вот я теперь так не могла и не собиралась. Возможно, Саша, которая еле сводила концы с концами, голодала и сидела без денег, не погнушалась бы спать с таким человеком. Даже не возможно, а вероятнее всего, другое дело, что на меня никто бы не посмотрел. Но новая Саша была достойна только самого лучшего. Я вкладывалась и выкладывалась ради своей красоты и привлекательности, и делала это совсем не для того, чтобы лечь в постель с тошнотворным уродом. Для тошнотворного урода можно было так не напрягаться и себя не ломать. А раз уж сломала и переделала, сделав из себя практически идеал, то на меньшее, чем идеал, я была не согласна.
И именно поэтому я так зацепилась за Рому.
Если говорить начистоту, то Герлингер не так уж выделялся среди когорты интеллигентных и богатых наследников, которых я начала узнавать благодаря Алисе и другим. Многие из них также были богаты, также являлись наследниками и симпатичными молодыми людьми. Но Рома все равно был самым перспективным из них, самым хорошим и самым лучшим. Да, он идеалист и романтик, и это не те качества, что я ценю в людях, но это еще не означает, что я не смогу с ним справиться. Идеализм слеп, а слепого я всегда смогу направить в нужное мне русло.
Одного взгляда на этого мужчину было достаточно, чтобы принять решение. Рома рассказывал мне что-то о том, чем сейчас занимается, к чему у него лежит душа, а я мысленно прокручивала одну и ту же фразу. Саша Герлингер. Герлингер Александра Леонидовна. Это уже не Саша Волкова из Грязи, это Саша Герлингер. Это круто, это пропуск в новый мир и, можно сказать, новая жизнь. Он был нужен мне. Именно он.
Следом начался долгий и муторный процесс ухаживания. Рома был очень тяжелым на подъем, осторожным и размеренным. Он взял у меня телефон, но позвонил лишь через неделю. И совсем не для того, чтобы пригласить меня куда-нибудь или предложить что-то интересное, а просто позвонил...поболтать. Поболтать. И это спустя неделю после нашей последней встречи.
Я не умела болтать. Я не умела ходить на свидания. По-честному, в моей жизни до Ромы ни одного свидания и не было. У меня получалось соблазнять, сводить с ума и давать быть собой, но Рома и так был собой — хорошим и милым парнем — а его реакция на соблазнение казалась мне весьма нетипичной.
Мне пришлось научиться болтать ни о чем. То есть вообще ни о чем. С Антоном мы говорили о разных вещах, но, тем не менее интересных для обоих. Я могла иронизировать, насмехаться над вековыми идеалами и человеческим ханжеством, и мой приятель меня поддерживал. С Ромой нельзя насмехаться и иронизировать, просто потому что...Это Рома. Он не поймет.
И мы болтали. В первые дни ухаживания, которое растянулось почти на полгода, у нас выработалась определенная, устоявшаяся схема разговора, и к концу второй или третьей недели фразы и ответы на вопросы вылетали изо рта почти автоматически.
— Привет, Ром.
— Привет, Аль. Как день прошел?
— Хорошо. Я ездила в университет.
— Много пар было?
— Пять.
— Бедная...Устала?
— Немного. А ты как? Как дела?
— Неплохо. Представляешь, сегодня привезли одного пациента...
И далее он рассказывал о каком-либо больном, и эти рассказы, конечно же, менялись, но объединяло их одно — абсолютная скука с моей стороны. Мне было неинтересно слушать о каком-то там абстрактном мужике, у которого был особенный аппендицит. Этот мужик мне никто, я его не видела, не слышала и не знаю, так почему мне должно быть интересно, какой у него аппендицит и был ли он вообще? Но для Романа это важно, это его работа и призвание, глупое, как по мне, но тем не менее. И я слушала, попеременно зевая и с силой разлепляя глаза. В конце концов, слушать занудные и неинтересные рассказы куда легче, чем жить на вокзале и питаться от случая к случаю.
Во время наших разговоров старушка занимала стратегически важные позиции и ехидно паслась рядом. От нее тоже была польза — сосредотачиваясь на ее саркастических смешках и коротких ядовитых комментариях, вызывающих желание рассмеяться в голос, я не засыпала.
— О чем думает этот милый мальчик? — громко ворчала она, и я плотно прикрывала трубку, чтобы вещавший Рома ничего не услышал. — Разве можно девушке рассказывать о том, как ты требуху вынимал из кого-то?
— Он ничего не вынимал.
— Господи! Так он еще и не вынимает! Ужас.
— Ну вас, — не выдержав, рассерженно шикнула на нее и поспешно угукнула, чтобы парень не сомневался в моей заинтересованности. — Он меня на свидание пригласил.
— Неужели? — бабуленция всплеснула руками. — Разродился мальчик.
— Точно. И полгода не прошло.
— А я тебя предупреждала.
— Слушайте, да вы достали уже. Идите...спать. Да, Ром, это ужасно. Не знаю, я бы так не смогла...
Через три недели он пригласил меня на свидание. В ресторан. Я волновалась. Я ни разу не была в ресторане в таком качестве. Что делать, как себя вести, а главное, что делать потом — совершенно не ясно. Целовать его или не целовать? А может, переспать? Но Рома же такой Рома, поэтому о сексе можно не думать. Тогда что? Неужели он за ручку приведет меня домой и все? Я не знала.
— Твоя нервозность меня раздражает, — сухо отметила бабка и недовольно нахмурилась, отчего и так немолодое лицо жутко сморщилось. — Хватит мельтешить, Александра! Не съест он тебя.
Я в который раз подлетела к окну и всмотрелась в темень улицы, пытаясь увидеть машину Герлингера, которая должна была с минуты на минуту подъехать.
— Что мне делать?
— Не ходить.
— Очень смешно. Ха-ха, — с каменным лицом рассмеялась я и снова забегала по комнате.
— Я не шутила.
— Я тоже. Я даже не представляю, как себя вести. Это, знаете ли, немного напрягает.
— Танцор тебя по-прежнему не устраивает? — с надеждой уточнила Элеонора Авраамовна.
— Нет, — решительно качнула головой. — Не устраивает.
Она вздохнула и похлопала по сиденью мягкого стула.
— Садись, — я послушно села и, не в силах сдержать волнение, забарабанила ногтями по лакированной столешнице. — Расслабься и не лезь к мальчику. Напугаешь его еще.
— Чем?
— Не знаю. Чем-нибудь определенно напугаешь.
— И что мне делать? Улыбаться?
— Улыбайся, — разрешила старуха. — Слушай. Но ни в коем случае не дави. Он сам должен на все решиться.
— К тому времени, как он решится, я состарюсь.
— Милочка, сама выбирала.
— Ладно. Все понятно. Но как тогда мне его привлечь?
— Что ты имеешь в виду?
— Чем тогда мне его цеплять? Секс в этом случае не катит, как видите.
— Вижу. Хорошие вопросы ты задаешь, Александра, — похвалила бабулька, и я немного расслабилась. — А никак. Попробуй дать ему то, что он хочет, но не может получить. Он же романтичный мальчик у тебя. Что хотят романтичные мальчики?
— Того же, чего и романтичные девочки.
— Правильно. А девочки чего хотят?
Пожала плечами.
— Не знаю...любви?
— Любви хотят все, Александра. А романтики — романтики. Все просто.
Да уж, как все просто. Но тут уже Рома приехал и накручивать себя времени не осталось.
Было неплохо. На удивление. Рома оказался веселым и галантным. Обращался со мной как с принцессой. Настоящей. Когда я вышла из подъезда, мужчина подошел ко мне, поцеловал руку и подарил нежно-розовую розочку. Мне не дарили цветы, и я понятия не имела, что с этой розой делать. Сказать за нее спасибо, или понюхать, а потом сказать спасибо? А потом ее куда? В ресторан с ней заходить? Или оставить в машине? А Рома не обидится, если я оставлю ее в машине? Я почти испуганно сглотнула и подняла глаза на стоявшего рядом парня, который терпеливо ожидал, когда мы пройдем к автомобилю.
— Спасибо, Ром. Мне очень давно не дарили цветы, — подарила ему робкую дрожащую улыбку и вложила свою ледяную ладонь в его.
— Это преступление, — отозвался Рома и окинул меня восхищенным взглядом с головы до ног. — Красивым девушкам нужно дарить цветы.
— Спасибо.
У нас были потрясающие свидания в плане комфорта и сервиса. Рома, не являясь сторонником кишащих роскошеством мест, выбирал маленькие уютные и интимные ресторанчики, в которых остро чувствуешь друг друга, а благодаря легкому полумраку разговоры приобретают чувственную подоплеку. С подоплекой у нас не получалось, но интимность и кое-какое раскрепощение нам давались. Мужчина откладывал в сторону тему своей работы и развлекал меня.
Он умел развлекать. И смеяться. Что у Ромки даже с возрастом не поменялось — это смех. Густой, уверенный и всегда искренний. Поразительно заразительный, так что я почти всегда ему вторила и смеялась вместе с ним. Он рассказывал забавные истории из студенческой жизни и просто анекдоты. Он делился своими наблюдениями о других странах, по которым ездил лет с пятнадцати. Побывав практически по всей Европе, Роман был потрясным гидом, слушать которого — одно удовольствие. И польза. Безусловная польза, потому что его страсть к путешествиям передалась и мне. За его деньги, разумеется.
— Где бы ты хотел побывать еще? — я была само внимание. — Ну, не считая тех стран, в которые уже съездил.
— Уже съездил? — задумчиво повторил Роман и одним глотком допил вино. — Ты меня озадачила. Дай подумать...Наверное, в Индии.
— В Индии? — чуть не уронила челюсть на стол.
— Удивлена?
— Ну да. Как-то круг твоих путешествий не указывает на Восток.
— Справедливо. Нет, на самом деле, Аль. У них потрясающая культура.
— У всех потрясающая культура.
— Опять же, ты права, но это нечто другое. Греческие мифы, египетские, немецкий фольклор...это все ясно, понимаешь? Я их с детства знаю, и ты тоже, — я не стала его прерывать, лишь скромно кашлянула себе под нос и сделала мысленную пометку насчет египетских мифов. Если античную литературу и мифологию преподавали в университете, то со всем остальным была проблема. В детства мне такого учить не приходилось. — А та культура...Она непонятная и завораживающая.
— Чем?
— Мироощущением и логикой.
— Прости, я не понимаю.
Рома снисходительно улыбнулся, отставил бокал в сторону и отодвинул тарелку, настроившись на долгий разговор.
— Например, в индийской мифологии есть богиня Кали.
— Калий?
— Кали, — я прикусила язык и выругалась про себя. — Кали.
— Окей, и что она делает?
— Она богиня разрушения, смерти и жизни.
— Жизни?
— Жизни.
— Это как?
— Очень просто, Аль. В их понимании разрушение и жизнь вещи не взаимоисключающие.
— То есть у этих индусов разрушение — это жизнь?
— Кали — благое разрушение.
— Как может разрушение быть благим? Разрушение убивает то, что было сделано. Это не жизнь.
— Разрушение Кали — благое, потому что оно начало новой жизни. Она без жалости и сожаления рушит старое, позволяя родиться новому. Я тоже, когда услышал об этом, долго недоумевал. Но если вдуматься, как все-таки сложно полностью разрушить что-то. В один момент взять — и разрушить. Под ноль. Все равно останется что-то такое, что будет тянуть.
Оставшуюся часть вечера он восхищался этой мыслью — абсолютное разрушение, которое создает что-то новое. Он был очарован самой идеей жизни с чистого листа. Только вот я была почти уверена, что, может быть, и радуясь жизни с чистого листа, он не хотел бы испытать болезненное чувство хаоса и разрухи, которое эту новую жизнь сопровождает. Но про Индию я на всякий случай запомнила, решив в дальнейшем сделать Роману приятное.
Все наши свидания были такими. Комплименты, умные разговоры, прогулки по ночной Москве за руку...Первый поцелуй случился аж на третьем свидании. Нежный, осторожный и весь такой трепетный, словно Рома боялся меня спугнуть. Мужчина меня мягко обнимал, держа руки строго на талии, и аккуратно, без нажима прижимал к себе. Это был приятный поцелуй, но я радовалась совсем не ему, а тому, что дело, наконец, сдвинулось с мертвой точки.
Размеренность Герлингера никуда не делась. Осенью того же года, когда мы с ним платонически встречались около двух месяцев, довольствуясь лишь поцелуями и приличествующими в обществе объятиями, Алиса пригласила нас на шашлыки на ту же самую дачу. С ночевкой на три дня. Три дня, в течение которых мы с Ромой должны были жить в одном доме. Я почти прыгала от счастья, но не забывала готовиться.
— Думаешь, у тебя выгорит? — снова влезла бабка со своими комментариями. — Более вероятно, что он все эти три дня будет тебя "грузить" очередными заумностями.
— Типун вам на язык. Я не выдержу. Почему он не может просто поговорить о нормальных вещах?
— Сама...
— ...выбирала. Я помню.
Я помнила. И не сдавалась. Собрала свои лучшие вещи, купила новое нижнее белье, вложив в него половину своих сбережений, и навела марафет. Чтобы он голову потерял и напрочь думать забыл о всяких Кали и Некали. Я постаралась выглядеть просто, как девочка-соседка, понятная, привычная и домашняя, но в то же время недоступная и только его. Самой идеальной, одним словом.
Нам попадались общие знакомые, которые иногда двусмысленно шутили на наш счет и поглядывали на наши переплетенные руки. Я, как и положено, смущалась и отводила глаза, Ромка — гордился и старался перевести тему в другое русло. Мы хорошо влились в компанию, шутили и смеялись, а я тем временем, выжидала момент, когда можно было подойти к Алисе.
— Алис, скажи, а наша комната где?
— Ваша? Твоя на третьем этаже, Ромкина — справа от твоей. А что?
— У нас разные?
— Ну да.
— Лис, — облизнув красные губы, я придвинулась к девушке и заговорщически зашептала: — а нельзя, чтобы мы в одной были?
— Это Рома сказал так сделать.
— Я знаю, поверь. Но он просто не хочет, чтобы о нас говорили...Сама знаешь.
— Сделать так, чтобы его комната оказалась случайно занятой кем-то? — понятливо подмигнула девушка и кивнула. — Без проблем.
— Но если что...
— Я могила, — заверила она.
Конечно, Рома оказался не в восторге. Он ничего не сказал, но на красивое лицо набежала тень и мужчина нахмурился. Все выходило не по плану. Ни свечей, ни шелковых простыней и романтического ужина не было, о чем он безумно сокрушался. Я обняла его и притянула к себе, услышав его опасения.
— Мне это не нужно, Ром. И простыни, ни свечи. Мне ты нужен.
— Аль, я до сих пор не верю, что ты настоящая, — прошептал он мне в губы и усмехнулся.
— Почему?
— Потому что ты... — он замялся, отвел глаза, мучительно подбирая слова. — Идеальная. Самая лучшая. Красивая, добрая, нежная...Я даже не могу думать о том, что в тот вечер мог просто не поехать к Алисе и не встретить тебя. Я очень тебя люблю, Аль.
Я улыбнулась, словно довольная сытая кошка, и потянула его на постель, запечатывая рот поцелуем и оплетая его шею руками. В ту минуту я была больше довольна тем, что он наконец-то сдался и перестал строить из себя каменную статую, а не мужчину из плоти и крови. А как мужчина мой будущий муж оказался одарен очень и очень даже. Только вот, как и предсказывала вездесущая старушка, в постели мы так и не сошлись.
Меня научил сексу другой человек. Возможно, что-то и заложено на уровне генов, но выдрессировал и привил определенные манеры и поведение другой. Он рассказал мне о культуре секса, о его культуре секса, такой, какой он ее видел и воспринимал. Он рассказал мне о правилах, суть которых была в одном — никаких правил и сдержанности. Он не был ханжой и всегда смеялся над такими людьми, которые за вечными и надуманными вещами забывали о простых и естественных удовольствиях, даже стеснялись их. И он учил меня тому же. Я не знала другого секса, привыкла быть раскрепощенной и свободной, честно и смело говорящей о своих желаниях и не имеющей никаких моральных рамок. Мораль — не для постели.
