Так же как и тот факт, что в этот конкретный момент вся его корабельная команда состояла всего из пятидесяти трех человек: он сам, Бладиснберг и два других вахтенных лейтенанта; Бейристир и его помощник механика; одиннадцать палубных матросов; двенадцать "механиков-смазчиков", обслуживающих два двигателя и их сложные поршни, коленчатые валы и подшипники; и двадцать четыре кочегара, чтобы поддерживать питание четырех котлов [автор недосчитался работников камбуза, хотя в других случаях неоднократно подчеркивал важность питания в тяжелых условиях, особенно перед морскими сражениями]. Это было крошечный экипаж по сравнению с четырьмя сотнями человек, служивших на борту его последнего корабля, и даже после добавления орудийных расчетов и корабельного целителя, у них стало бы всего сто девяносто семь. Этого было достаточно только для того, чтобы управлять кораблем и укомплектовать половину тридцатифунтовых орудий, которые он получит, и он понятия не имел, как будет выглядеть остальная команда, поскольку она будет состоять из призывников с военных кораблей, действующих в заливе Бедар. Это означало, что игра будет вестись по принципу "поймай, сколько сможешь": три других броненосца соперничали с "Делтаком", и каждый капитан корабля делал все возможное, чтобы удержать своих лучших людей. У Барнса было очень неприятное подозрение, что в конечном итоге они собираются призвать сухопутных жителей, вероятно, из армии, чтобы предоставить необходимое живое пополнение.
В таком случае, отсутствие парусов, о которых нужно беспокоиться, окажется очень хорошей вещью, — мрачно подумал он. — Даже солдат может махать лопатой, а с нашей броней мы должны быть в состоянии подобраться к врагу слишком близко, чтобы промахнулся даже армейский стрелок.
Он на мгновение задумался об этом, размышляя о выстрелах, с которыми, как он видел, промахивались обученные морские артиллеристы, даже стреляя в упор, и содрогнулся. Затем он протянул руку и постучал по деревянному настилу мостика боевой рубки на удачу.
В конце концов, — подумал он, поднимая подзорную трубу и обводя ею горизонт, — это ведь не повредит, не так ли?
.II.
Королевский дворец, город Черейт, королевство Чисхолм, империя Чарис
Шарлиэн Армак подавила улыбку, которая, как она знала, превратилась бы во что-то слишком похожее на ухмылку, наблюдая, как Айрис и Дейвин Дейкин торжественно входят в длинную приемную, выходящую окнами на вишневые деревья дворцового сада. Это была одна из ее любимых комнат, но на данный момент она одолжила ее архиепископу Улису Линкину, который официально был здесь на простом обеде со своей императрицей и ее семьей. На самом деле, это было нечто большее, и она наблюдала за выражением лица Линкина, когда двое молодых людей подошли к нему.
За последние несколько пятидневок она лучше узнала своего нового архиепископа, хотя все еще не знала его так хорошо, как Поэла Брейнейра. Однако она придерживалась мнения, что, как сказал Марак Сандирс, она и Кэйлеб сочтут его еще более подходящим для их нужд, чем Брейнейра. За исключением одной маленькой, возможной проблемы, мысль о которой избавила ее от искушения улыбнуться.
Линкин был коренастым сероглазым мужчиной, примерно на три дюйма ниже Кэйлеба, с темными, густыми, кирпично-рыжими волосами и еще более пышными усами, которыми он, казалось, чрезмерно гордился. Кроме того, он был молод для архиепископа — на самом деле очень молод, всего сорок лет, — и был чихиритом, то есть одним из церковных чиновников. Эта родословная беспокоила Шарлиэн, поскольку церковная бюрократия на протяжении многих лет была путем самовозвеличивания для стольких прелатов. Она беспокоилась, что Линкин может быть одним из них, кем-то, кто больше озабочен тем, чтобы воспользоваться шансом на власть и богатство, когда они появятся, а не кем-то, движимым убеждениями. Однако в этом отношении она поступила с ним несправедливо, поскольку Марак Сандирс прочел характер нового архиепископа со всей присущей ему проницательностью. Гнев Линкина горел жарким и яростным, ясным, ужасным пламенем прямо под поверхностью этих задумчивых серых глаз.
И кое-что объединяло его с Мейкелом Стейнейром. Он тоже был одним из священнослужителей, которых Церковь не тронула, когда на его священнической шапочке появилась белая кокарда епископа. Его начальство оставило его в королевстве, где он родился, вместо того, чтобы переназначить его вне досягаемости потенциальных соблазнов патриотизма, и, как и в случае со Стейнейром, это было серьезной ошибкой. Он был яростно предан самой Шарлиэн, не просто как своей императрице, но и как своей королеве, и, следовательно, Кэйлебу и Чарисийской империи, что было хорошо. Но одним из факторов, который во многом объяснял его свирепую лояльность к Шарлиэн, был тот факт, что его отец, его старший брат и один из его дядей были убиты во время того же "пиратского нападения", в результате которого погиб король Сейлис.
Ее новый архиепископ, как обнаружила Шарлиэн, был человеком, который ничего не делал наполовину. Во многих отношениях его личность была диаметрально противоположна Мейкелу Стейнейру, он был настолько движим энергией и потребностью бороться со всем, что стояло на пути того, что считал правильным, что на это было почти страшно смотреть. Эти его убеждения включали в себя верность, сострадание и преданность делу, и все это делало его такой опорой для Церкви Чариса. Но они также включали в себя жгучее чувство справедливости — то, чья сила только раздула жар его личной ненависти к Гектору из Корисанды, убийце любимых им отца и брата... и его короля.
И теперь он собирался встретиться лицом к лицу с двумя выжившими детьми Гектора.
Айрис, по крайней мере, знала, что случилось с семьей Линкина, и Шарлиэн знала, как мало княжна ждала этой встречи. Однако Айрис также знала, насколько важной может оказаться политическая, а также религиозная поддержка такого человека, как Линкин. Дело было не в том, что архиепископ мог помешать Шарлиэн — или Айрис — принимать любые решения, которые они выбрали, но существовала огромная разница между "не мог предотвратить" и тем, чтобы поддержать решение своим авторитетом. А учитывая центральную роль Церкви во всех аспектах жизни Сэйфхолда, поддержка — активная поддержка — высших прелатов империи вполне может оказаться критической. Всего этого было более чем достаточно, чтобы объяснить, почему Айрис могла подойти к этой встрече с трепетом.
Однако, если она и нервничала, то почти не подавала виду. Она двигалась со всей своей обычной грациозной осанкой, слегка положив правую руку на плечо Дейвина. Она выглядела великолепно, — подумала Шарлиэн. — Очень привлекательная молодая леди в любое время, сегодня днем она выглядела просто по-королевски, с высоко поднятой головой, на ее темных волосах блестела официальная корона княжны. Ее карие глаза были не более чем спокойно-внимательными, и все же...
Искушение ухмыльнуться вернулось, на этот раз почти непреодолимо, когда Шарлиэн наблюдала за единственным абсолютным проявлением внутреннего напряжения Айрис. Она даже не взглянула на своего наставника Филипа Азгуда, туда, где граф Корис стоял в стороне, блистая официальным нарядом. Она также не смотрела в сторону Шарлиэн или туда, где королева-мать Эйлана стояла рядом с креслом на колесиках Марака Сандирса.
О, нет, ни на кого из них. И все же, несмотря на всю ее дисциплину, на все ее осознание важности этой встречи, ее глаза постоянно отклонялись влево. Она решительно отдергивала их всякий раз, когда они это делали, и все же, как только она призывала их к порядку, они снова начинали слегка блуждать, опять возвращаясь к жилистому молодому человеку, который выглядел почти тусклым в этом зале для аудиенций в расшитой золотом парадной форме лейтенанта имперского чарисийского военно-морского флота.
С другой стороны, его светлости герцогу Даркосу не нужно было заставлять свои глаза повиноваться. В конце концов, за ним никто не наблюдал, так что он мог неотрывно смотреть на Айрис.
Что именно он и делал.
Шарлиэн была совершенно уверена, что Гектору Эплин-Армаку действительно никогда не приходило в голову, что между ним и Айрис Дейкин может произойти что-то отдаленно похожее на помолвку. По мнению Шарлиэн, одной из самых очаровательных черт в нем было то, что, несмотря на его возвышение до вершин дворянства империи, в глубине души он оставался тем же молодым человеком, каким был всегда. Он искренне не считал себя таким важным, таким привилегированным, и даже сейчас он считал себя Гектором Эплином в первую очередь, а герцогом Даркосом только во вторую. Ему и за тысячу лет не пришло бы в голову, что Айрис Дейкин — дочь, внучка и правнучка правящих князей — может видеть в нем кого-то другого, кроме молодого человека, чьи родители, едва принадлежащие к среднему классу, отправили его в море в королевской форме, когда ему было десять лет.
Лично Шарлиэн подозревала, что во многом именно поэтому ему было так комфортно с Айрис. Его сильно влекло к ней, но он "знал", что любой должен признать его полную непригодность в качестве серьезного претендента на ее руку. Он был достаточно уверен в своем собственном благородном звании, будучи совершенно готовым опереться на него, чтобы позволить ему проводить время, разговаривая с ней, но в то же время он знал, что она не могла рассматривать его как какую-либо брачную перспективу. Если бы ему хоть раз пришло в голову — или, возможно, было бы точнее сказать, если бы он позволил этому прийти ему в голову хотя бы раз, — что кто-то может увидеть в нем что-то подобное, он, вероятно, убежал бы в замешательстве. И если бы кто-нибудь предположил, что Айрис может быть вынуждена выйти за него замуж, эта мысль привела бы его в ужас.
На самом деле, Шарлиэн боялась, что это может произойти именно так даже сейчас. К счастью, она была опытным, хитрым и беспринципным монархом. Как таковая, она знала лучше, как донести до него свое решение. Поэтому она позволила Айрис сообщить ему самой, и княжна устроила это таким образом, что даже Гектору Эплин-Армаку стало совершенно ясно, что она совсем не встревожена такой перспективой.
Одна из наших лучших идей, любовь моя, — подумала она, думая об отсутствующем Кэйлебе. — Я не знаю, будут ли они такой же хорошей парой, как оказались мы с тобой, но первые признаки кажутся благоприятными. Конечно, есть что-то немного тревожащее в абсолютной безмозглости, которой я так часто удивляюсь в глазах Гектора, когда он смотрит на нее сейчас. Хотя у меня такое чувство, что я знаю, что за этим стоит. В конце концов, он моряк.
На этот раз ей действительно пришлось поднять руку, чтобы скрыть улыбку, когда она подумала о другом моряке по фамилии Армак и о выражении, которое она не раз видела в его глазах.
И это тоже был очень приятный взгляд, — весело признала она. — Она сильно подозревала, что Айрис со временем придет к пониманию по этому вопросу.
Пока она размышляла, Айрис дошла до края присутствующих и присела в реверансе перед архиепископом. Рядом с ней Дейвин поклонился, а затем они оба поцеловали кольцо Линкина, когда он протянул его. Архиепископ был выше Айрис, и его серые глаза были темными, непроницаемыми, когда он смотрел на нее. Затем он посмотрел вниз на Дейвина, безукоризненно одетого в придворную одежду, непослушные волосы на мгновение укрощены, вымытое лицо сияет... и щеголяет совершенно великолепным синяком под глазом.
Усы архиепископа, казалось, слегка дернулись, и он положил руку под подбородок Дейвина, слегка наклоняя его голову назад и в сторону, чтобы лучше оценить великолепие этого фиолетового, черного и нежно-желтого произведения искусства. Оно покрывало его глаз, поднималось над дугой брови и также растекалось по правой скуле. Очевидно, ему было всего пару дней, но время только расширило его палитру.
— Ваше высочество с кем-то поссорились?
— Нет, ваше преосвященство. — Дейвин явно нервничал больше — или, по крайней мере, нервничал более заметно, — чем Айрис, и ему пришлось сделать паузу, чтобы прочистить горло, но он не отводил взгляда от Линкина. — Я играл в бейсбол с сыновьями леди Мейры и некоторыми другими детьми здесь, во дворце. Хааралд отбил летящий мяч прямо с лучшей подачи Жакки — действительно хороший фастбол — и Тим поймал его. Но это было достаточно глубоко, чтобы Эйлик мог забить первым, а я играл вторым, ожидая броска от Тима, когда Эйлик вышел на линию. На самом деле я как бы блокировал исходную линию. — Его глаза на мгновение вспыхнули при воспоминании; затем он пожал плечами. — Эйлик не остановился... и я не пригнулся вовремя.
— Понятно. — Линкин убрал руку из-под подбородка мальчика и легко провел по его волосам. — Вы сразу же позаботились об этом, ваше высочество?
— Ну.... — Дейвин, казалось, слегка пошевелился и взглянул на профиль своей сестры. — Игра была ничейной, с двумя аутами в девятом, ваше преосвященство, — объяснил он, — и после того, как Эйлик занял вторую базу, у них была победная серия на голевой позиции. И у нас не было никого другого, кто мог бы сыграть вторым. Итак, вы понимаете, что я не мог пойти к целителям прямо тогда.
Его голос оборвался на слегка повышающейся ноте, превратив его последнее утверждение в вопрос, и на этот раз Шарлиэн была уверена, что заметила, как дрогнули усы Линкина. Архиепископ искоса взглянул на Айрис, и его серые глаза сузились от удивления, когда они увидели смирение старшей сестры-мученицы в ее карих глазах. Затем он снова посмотрел на сына человека, которого ненавидел больше всего на свете, и снова взъерошил ему волосы.
— Я все понимаю, ваше высочество, — заверил он мальчика. Затем он протянул руку. Дейвин взял ее, и архиепископ немного криво улыбнулся ему. — Почему бы тебе — и твоей сестре, конечно, — он на мгновение оглянулся на Айрис, — не прогуляться со мной, чтобы мы лучше узнали друг друга?
— Конечно, ваше преосвященство, — послушно сказал Дейвин, и все трое направились к открытым стеклянным дверям, выходящим к цветущим вишневым деревьям.
Шарлиэн проводила их взглядом, а затем взглянула на другого архиепископа в комнате, стоявшего рядом с ней.
— Все прошло лучше, чем я боялась, Мейкел, — тихо сказала она, и он улыбнулся.
— Я, с другой стороны, был совершенно уверен, что все пройдет великолепно, — заверил он ее. — К тому времени, когда они отправятся со мной в Корисанду в конце месяца, он будет убит горем, увидев, как они уезжают. Запомни мои слова.
— И вы были абсолютно уверены, что именно это и должно было произойти, не так ли? Вы хотите, чтобы я в это поверила?
В ее тоне был несомненный, хотя, возможно, и неподобающий оттенок скептицизма, когда она смотрела на верховного религиозного лидера Церкви Чариса.
— Я человек великой веры, Шарлиэн, — безмятежно ответил он.
— И Бог сказал вам, что это сработает, не так ли? — спросила она еще более скептически, и он покачал головой.
— О, мне никогда не приходилось советоваться с Богом по этому поводу, моя дорогая, — сказал он ей, улыбаясь еще шире, когда взял ее правую руку и положил ее на сгиб своего левого локтя. — Я бы, конечно, доверил Ему все сделать правильно, если бы мне пришлось, но, к счастью, я этого не сделал.
