— Можно я тебе помогу? — на него снизу вверх смотрит любопытная мордашка старшего из детей, чьи русые волосы в отблесках пламени, кажутся насыщенно рыжими. Он лежит на ковре прямо возле камина и в который раз пытается вчитаться в выданную отцом книгу заклятий, не отвлекаясь на трюки разыгравшегося пса и попискивание младших.
— Обязательно, — он улыбается и гладит сына по непослушным вихрам, — как только выучишь заклятье левитации, так сразу и приступим с тобой к схемам.
Мальчишка недовольно сопит и обиженно утыкается в книгу.
— Может, стоит его в следующем году отдать в Академию? — спрашивает женщина, оторвавшись от своего чтива.
Он не видит её лица, но полностью уверен, что прекраснее и роднее её не было и нет в его жизни.
— Ма-а-а, я уже умею больше, чем их третьекурсники! — недовольно ворчит малыш, радуясь тому, что можно так удачно позабыть о выданном задании.— Даже Ворожей умеет больше, чем они!
Заслышав своё имя один из малышей, играющих с собакой, неловко оборачивается и зачарованная им бабочка врезается в висящий над дверным проёмом щит, расплываясь по нему отвратительной кляксой.
— Ладно-ладно, — смеётся женщина, откладывая в сторону книгу и прижимая к себе расстроенного младшего сынишку. — Пойду распоряжусь подавать ужин.
В самом дверном проёме она оборачивается так, что идущий из коридора свет вырывает из полумрака её черты. Ещё чуть-чуть и можно будет рассмотреть...
— Sinjoro secrettio!
От неожиданности мужчина подпрыгнул на месте и едва не оказался на полу из-за чрезмерно пружинистого матраса. За последнюю неделю он настолько отвык от комфортабельных постелей, что сам до конца не верил в то, что добрался до одной из них. Ещё больше он отвык от снов. Долгие годы, ночь за ночью, видя перед собой лишь темноту да обрывки написанных ранее формул, он просто закрывал глаза, и теперь, вися на краю выделенной кровати, пытался рассеянно сообразить, что же это было. Уют и тепло полутёмной гостиной с пылающим камином не хотелось отпускать, хотелось снова погрузиться в это волшебное забытьё к детскому смеху, аромату смолы и нежному голосу.
— Sinjoro secrettio!
В дверь забарабанили с большей настойчивостью, будто пытались продолбить тараном, но места на разбег категорически не хватало. Ещё чуть-чуть, казалось, и полотно треснет под напором страждущих секретарского тела. Мужчина недовольно слез с кровати, едва выпутав из сбившегося одеяла застрявшую ногу, и без особого энтузиазма поплёлся к дверям. Сейчас он на какое-то мгновенье пожалел, что предпочёл легенду не-чародея и не может себе позволить просто взмахом руки вышибить к чирьям собачьим эту дверь вместе с вопящими.
— Sinjoro secretti...o? — от удивления и испуга голос давешнего парламентёра едва не сорвался на крик, мужчина бы даже отскочил в сторону, будь в узком проходе, набитом людьми чуть больше места.
Неизвестно, что они ожидали увидеть, вламываясь в спальню отдыхающего после трудного дня посланника Cefa, может затянутого в строгий костюм невозмутимого ледяного истукана, коим всегда и представлялся пугающий секретарь. Вид же одетого в одни пижамные штаны ядрёного салатового цвета, конфискованные у бывшего владельца комнаты, лохматого спросонья и откровенно недовольного, если не сказать разъярённого, посланника вселил в сердца страждущих невольный трепет. Следы ль от шрамов, покрывающие корпус, свежие гематомы или, быть может, покрасневшие белки глаз, заставили обитателей штаба номер шесть замереть на месте, словно крысы перед гадюкой.
— Tia bruo esty tra кiu preteksto ? — в свойственной ему манере уточнил секретарь и этот бесстрастный тон показался присутствующим каким-то особенно зловещим, на фоне общей помятости иностранного господина.
— Э-э-э, — замялся недавний парламентёр, мигом забыв о своём превосходном владении магнаром.
— Unus da ciu forkuri!— рявкнул какой-то доброхот из задних рядов и тут же поспешил ретироваться за спины коллег.
— N-ni sendi qu Lei anif, sed ... — отмер от ступора переводчик.
— Kiamaniere forkuri? — не срезу вник в суть сказанного мужчина, стряхивая с себя остатки сонной неги.
— Стену проломила и сбежала, — пожал мощными плечами начальник зверинца, словно удивляясь самой постановке вопроса. — Ребята её сейчас по лаборатории ловят. Ловкая, дрянь. Сразу видно профессионал. Хотя и не понятно, где подготовку проходила. Наши боевики так не работают.
— Li parolt, ke э-э-э binoy bedoroomef detrui muro kaj tuj eonibiti en regiono laemorty, sed Ni...
Поднятием ладони светловолосый мужчина остановил зарождающийся поток красноречивых излияний и с нажимом провёл по лицу перевязанной рукой, будто желая избавиться от навязчивого бреда.
— Ligilo esty dа ekstera mondo de Via laemorty? — терпеливо уточнил секретарь, хотя левый глаз его и слегка дрогнул.
— I-fo! H nia laemorty willoyhicio vorts ligil-liokkor no keihividero ...— горделиво выскочил вперёд худощавый пожилой мужчина, этой самой лабораторией, видимо, и заведующий, но неожиданно осёкся, только теперь в полной мере осознав фатальность происходящего.
Господин секретарь подобрал с пола отброшенную за ненадобностью рубашку, с самым невозмутимым видом надел её, заправив удлинённые полы в пижамные штаны, и вставил босые ноги в меховые домашние тапки. Выражение его бледного невзрачного лица при этом было настолько убийственно холоднокровным, что даже самый отъявленный шутник не рискнул бы посмеяться над его внешним видом.
— Fifkzilul Li Me. Ogushibaf kaj geregawaf, neces informo. Dereczakul grupo amhoter konsitirigi truo. Bexdoruchuevul civitato: Mio tie-сi mancelixi tisiqaf, — мужчина вышел из спальни плотно притворив за собой двери и позволил себе немного улыбнуться. — Mi Med gormole gtono uoyk.
День седьмой
— Вы что издеваетесь!?! — взвыла в отчаянье Чаронит, для пущей надёжности дважды приложившись лбом о шершавую поверхность декоративной фрески, занимавшей изящную нишу, где по все расчетам и доводам здравого смысла должна была находиться дверь из этого сумасшедшего дома.
Отчаянный призыв о помощи высшими силами услышан не был. Блёклая местами исцарапанная и замазанная эпическая сцена сражения кривоногих, но отчаянно героических рыцарей с рахитичным, но непременно злобным драконом никуда не исчезла. Стандартная система надавливаний и постукиваний, в простонародье именуемая "жми везде — что-то да сработает", не принесла результатов, кроме саднящих костяшек и чувства отчаянья на фоне подозрительно глумливой рожи дракона на фреске, которого уже действительно хотелось пришибить. Все попытки обнаружения скрытых механизмов, потайных пружин и неприметных рычагов закончились провалом, так толком и не начавшись. Разве что один из пробегавших мимо неудачных похитителей споткнулся на ровном месте, едва не расплющив себе нос от зрелища подпрыгивающего у рисованной арки подельника, и прикрикнув, чтобы тот прекращал маяться дурью, отправился дальше. Возможно, это вовсе не был потайной выход, а просто строительный брак, допущенный при очередной перестройке и таким образом прикрытый фреской от дотошных хозяев. Может, сами хозяева относились к людям с весьма игривым нравом и нарочно заказали спроектировать этот архитектурный аппендикс для флирта и тесного общения, а какая-нибудь ревнивая жёнушка приказала замалевать его так, чтобы романтический настрой опускался даже у самых ретивых. Ранее Яританна Чаронит только пожала бы плечами да отправилась дальше на поиски выхода из этого гнезда бандитизма и заговора. Только вот этот тупичок был уже шестым по счёту из встреченных ею в поисках выхода, и, судя по особо мерзкому выраженью драконьих глаз, встречался на её пути не впервой.
Уж более полутора часов (а, возможно, и все два) прошло с тех пор, как девица, трясясь от страха и собственной наглости, выбралась из места своего заточения под видом штатного уборщика и неприкаянной тенью шаталась по незнакомому зданию. Коридоры, пустынные и заполненные людьми, сменялись одни другими, сливаясь под причудливым углом, разрастаясь проходными залами и полукруглыми фойе, ныряли крутыми лестницами на другие этажи и обрывались в самый неожиданный момент какой-нибудь закрытой комнатой. Менялись цвета стен и узор дверных ручек, пестрело в глазах от вариаций карнизов и колон. Пугали тяжёлые бронзовые диски с рунической гравировкой, свисавшие с массивных балок подчас так низко, что почти касались макушки. Беспрестанно, словно в каком-то заранее отрепетированном беспорядке, по этажам сновали люди. Обряженные в светлые лабораторные робы чародеи устанавливали на окнах хитроумные заговорные растяжки. Затянутые в серую спец форму суровые бойцы таскали ящики сверкающих артефактов, проверяли готовность каких-то мест и стремились занимать отведённые позиции. Меж ними неприметными, но вездесущими ужами мельтешили работники обслуги, прибирая последствия бурной деятельности первых двух. То тут, то там вспыхивали мимолётные стычки, так же стремительно сходящие на нет под текучим движением мельтешащего народа. Поглощённые собственным делом иль избеганием оного, обитатели этого странного места сновали вдоль изогнутых коридоров, совершенно не обращая внимания на хромающего уборщика. Они судорожно метались от комнаты к комнате, бегали по лестницам, едва не переваливаясь через перила, заскакивали в потайные проходы в стенах, с такой лихостью, словно пользовались ими постоянно. Подчас прямо посреди лестничного пролёта распахивалась дверь, и из неё выходил небольшой отряд человек в десять, чтобы тут же раствориться в общем деловитом братстве этого каменного муравейника.
"Да это уму непостижимо! — негодовала девушка, обессилено сползая на пол по шершавой стене и устало потирая переносицу. — Как можно так строить! Как вообще можно додуматься до такой конструкции!?! Понимаю, ещё в лечебницах делать столько переходов лабиринтов: авось, кто-нибудь из особо ретивых пациентов решит сбежать, не оплатив лечение, так точно ещё месячишко будет блуждать меж кабинетами, или прилетевшая по душу марра так и потеряется в одном из поворотов. Но здесь-то здесь зачем!?! У них что ли такой естественный отбор: кто выберется на утреннее построение, тот в офицеры? Для чего нужно было создавать дом с внутренними коридорами, чтобы потом превратить их во внешние?"
Первое время беглянка отчаянно боялась быть разоблачённой одним из обитателей, дёргаясь от каждого резкого звука и боязливо вжимаясь в стену при чьём-либо приближении. Казалось, её вот-вот узнают и под всеобщий гогот поволокут в подземелья для тесного общения с дыбой и клещами. И только хвалёная духовницкая выдержка, переходящая у некоторых представителей профессии в абсолютное безразличие к миру живых, позволяла сохранять завидную невозмутимость и двигаться вперёд. Постепенно она привыкла к обилию случайного народа, не узнающего подмены, или скорее просто не знающего в лицо всех своих соратников, начала хромать увереннее и наглее и даже периодически толкала в ответ особо отличившихся грубиянов. Её перестали смущать скользящие взгляды в спину или редкие окрики "знакомых", она пару раз помогала подносить разборные трубки и даже поддерживала один из зачарованных дисков, пока его укрепляли на ставни. У Чаронит вообще сложилось неприятное впечатление, что, пока кто-нибудь догадается о подлоге, она запросто смогла бы прожить в этом бедламе неделю — другую, питаясь за счёт принимающей стороны и даже неплохо заработать на мелких поручениях.
"Сумасшествие какое-то, — печально думала она, наблюдая за тремя облачёнными в серые плащи мужчинами, бережно несущими на плечах сразу по пять штук уродливого вида зелёношерстных монстров, отдалённо смахивающих на мутировавших хорьков. — Точно. Меня похитила группа психов, захвативших лечебницу для душевнобольных и теперь пытающихся устроить переворот в универсуме путём бойкотирования законов природы. Или это я сошла с ума и на самом деле хожу по кругу в какой-нибудь изолированной камере, а кучка княжеских дознавателей, прилипнув к стеклу, пытается понять тайный смысл выкрикиваемого мной бреда. Так, всё Танка, пора прекратить этот балаган, пока о тебе окончательно не вспомнили".
Тяжело поднявшись на ноги и подхватив своё извечное ведро, служившее одновременно маскировкой от желающих "осчастливить" работой незанятого уборщика и какой-никакой подпиткой для чародея стихии земли, Яританна Чаронит побрела из злосчастного тупика прочь по коридору к виденной ранее приоткрытой двери. Благо, несмотря на сумасшедший лабиринт переходов и обострённый топографический кретинизм беглянки, спуститься на первый этаж ей худо-бедно удалось, хоть далеко и не с первого раза. Комната представляла собой какое-то место отдыха с прислонённой к стене стопкой утолщённых гимнастических матов и непонятного вида подушек. Беспредел кишащего людьми здания к ней ещё не добрался или, напротив, с неё и начался, вынеся всю мебель. В любом случае, здесь было темно и пустынно, что как нельзя лучше подходило для задуманного.
"Кошмар! — недовольно ворчала про себя Танка, пытаясь взгромоздить на узкий подоконник жестяное ведро и одновременно удержать на нём собственную не слишком ловкую особу. — Это же кому сказать — засмеют. Вылезать через окно, потому что не смогла найти дверь. Это же уму непостижимо! Как, как можно умудриться заблудиться прямо в доме!?!"
Створки поддались на удивление легко, не опалив маломальским защитным заклятьем и даже не порадовав сложным замком, от чего духовник в который раз обругала своих похитителей и пришла к выводу, что пора устраивать открытые лекции на тему: "Грамотная организация преступлений в конъектуре княжества Словонищи".
С трудом перевалившись наружу, а по-другому те чудеса эквилибристики, что получались у голодной и очень утомлённой девушки, назвать было нельзя, Яританна кое-как выпуталась из густых, небрежно постриженных кустов и притаилась под подоконником, переводя дыхание. Унявшаяся было паника с новой силой заколотила бренное тело, посылая одну за другой волны крупной дрожи, от которых уже начинала позвякивать ручка трепетно прижимаемого к груди ведра. Казалось, в любой момент из-за угла выскочит толпа разъярённых чародеев, что, наконец, осознали факт побега, и бросится прочёсывать каждый угол. Время шло, толпы не появлялось. Духовник успокоилась настолько, что смогла выглянуть из своего убежища и оценить окружающую обстановку, не домысливая себе несуществующих препятствий и монстров.
Площадка оказалась небольшой и весьма запущенной. Некогда находящаяся в идеальном состоянии живая изгородь, составленная из переплетенья кустов и лозы, пошла неровными зубцами, местами разбухая настоящими непролазными зарослями или напротив, редея до скудных залысин, очевидно служащих местным своеобразными проходами. С двух сторон к ней, изогнувшись крюком, примыкало унылого вида здание, покинутое недавно чародейкой. Узкие вытянутые окна его взирали на духовника с немым укором, повидавшего жизнь инвалида. Ни в одном из них ещё не горел свет, отчего впечатление складывалось ещё более угнетающее. С другого края двора к посеревшей от дождя и холодов стене жалась более поздняя пристройка, отчего-то сильно напоминающая аппендикс или раковый нарост на стволе, настолько казалась куцей и неуместной. Некоторые из его окон жадно оплела лоза, закрывая от внешнего мира и лишь добавляя общей нелепости в сравнении со строгим классицизмом соседствующего гиганта. Меж ними шёл первозданный, заросший сорняками и редкими отжилками одичавших кустов бурьян, так и не сумевший обмануть подмастерье, пусть теоретического, но всё-таки нежитеводства. Узнать псарню даже без специальных полей рунической защиты и оборудованных по последнему образцу клеток было не сложно: слишком въедался в память специфический запах застоявшейся без бела нежити и лёгкий, дёргающий нервы энергетический фон. Да и описываемый накопителями способ содержания тварей во вмурованных в закрытую рунами землю больших глиняных кувшинов был ей знаком. Правду стоило отметить, что содержание таких не опечатанных конструкций на расстоянии меньше версты от человеческого жилья считалось тяжёлым преступлением, и жестоко каралась инквизицией вплоть до выжигания всей территории. И это только за сами сооружение, обнаружение же в них нежити влекло за собой более суровые последствия. Даже не усомнившись в обитаемости псарни, духовник немного повысила своё мнение о похитителях. Смущало её только отсутствие необходимых мер предосторожности и пропускного контроля. Псарня была возмутительно открыта и не обустроена: ни обережных камней, ни запирающих печатей на плоских крышках, лишь несколько крупных, но бессовестно изуродованных нечистыми эманациями деревьев уныло взирали на этот произвол. Четвёртый же край площадки, самый узкий и мало ухоженный, смотрел куда-то в лес, а, возможно, и на другую зачарованную площадку. Танке, во всяком случае, он доверия не внушал.
