— Ты сегодня какой-то не такой как всегда, — произнесла она. — Колись, что с тобой?
Игорь решил, что не станет скрывать от нее причину своего не самого лучшего настроения, но и все до конца тоже не раскроет.
— Ты права, такая причина действительно есть — это то, что случилось с дочерью Радугина.
Татьяна даже слегка отодвинулась от него.
— Мы все потрясены ее гибелью, никто такого не ожидал, — сказала она. Однако в ее голосе не прозвучало никакого сожаления.
Игорь внимательно посмотрел на нее.
— Что-то я не вижу, чтобы ты была сильно огорчена.
Татьяна легла на спину, и какое-то время смотрела в потолок.
— Я неплохо знала эту Дусю, — вдруг проговорила она. — С моей точки зрения она была довольно шизонутой. Единственное, о чем говорила, так это об отце, его идеях и его врагах. Она буквально бредила всем этим. По этой причине я старалась как можно реже с ней встречаться. Я могла ее выдержать не больше десяти минут. Как-то не получается сильно сожалеть об ее смерти, хотя такого она не заслужила. Послушай, я ведь прекрасно знаю, как ты не любишь Александра Селиверствовича. Что вдруг с тобой стало?
— Я был у него совсем недавно в больнице.
— Не ожидала от тебя. И что?
— Мы с ним говорили.
— Было бы странно, если бы вы молчали, — хмыкнула Татьяна.
— Вопрос в том, о чем мы говорили.
— И о чем? Или это секрет?
— Секрет, но не от тебя.
— Тогда выкладывай.
— Понимаешь, он просит меня стать его духовным сыном вместо умершей дочери.
От неожиданности Татьяна даже приподнялась, одеяло сползло с нее, открыв ее крупные груди. У Игоря мгновенно возникло желание взять их в руки, но он сдержал его — для него сейчас важней разговор, чем занятие любовью. Оно от них никуда не уйдет.
— Не очень понимаю, что это значит, — сказала Татьяна.
— Насколько я понял, Евдокия была для него не просто и даже не столько дочерью, сколько продолжателем и наследницей его дела и его идей. Именно это в ней он ценил. А вот чисто родственные связи с ней для него имели второстепенное значение. Теперь понятно?
— Более менее. Я давно знала, что он моральный урод.
— Ты так думаешь о нем? — удивился Игорь. — Но ведь он ваш близкий друг, постоянно приезжает в ваш дом.
— Куда деваться, — пожала голыми плечами девушка. — Он стал очень важной персоной.
— И твой отец так же к нему относится?
— Он мне никогда об этом не говорил. Но я не замечаю у него большой радости, когда Радугин к нам приезжает. Но давай продолжим о тебе. Эта его просьба тебя смущает?
— И даже очень. Я понимаю, как ему тяжело потерять дочь, как бы он к ней не относился. Но я не знаю, что мне делать с его просьбой. Я никогда не стану его единомышленником.
— А кто тебе это заставляет им быть?
— Этого хочет Радугин. Он говорит, что только я способен продолжить его дело.
— Это же замечательно, Игорек!
— И что тут замечательного?
— Папа убежден, то Радугин станет главным идеологом режима. У него есть пара конкурентов, но он их одолеет. Если он будет считать тебя своим главным продолжателем, ты будешь двигаться вслед за ним.
— А если я не хочу быть его продолжателем?
— Послушай, Игорь, мой папа говорит: нельзя что-то делать наполовину. Если будешь себя вести подобным образом, то в конечном счете не получишь ничего.
— Что еще твой папа говорит?
— Он говорит, что самые удачливые люди те, выбор за которых делает сама судьба. Он считает, что ты как раз из их числа. Ты не хочешь, а она ведет тебя именно туда, куда надо.
— И куда надо?
— Сам увидишь, только не мешай ей. Радугин, конечно, очень стремный — одна его эта борода чего стоит — но он, по крайней мере, не подлый. Я точно знаю, что он ничего не делает исподтишка. А в нашей среде таких совсем немного. Уж, поверь мне, кое-что мне ней известно. Если Радугин хочет сделать тебя своим идейным соратником, не сомневайся, поступай так, как он желает.
— А если у меня не получится?
Татьяна серьезно посмотрела на него.
— До сих пор же получалось, получится и дальше.
Она вдруг плотоядно улыбнулась, сбросила с него одеяло, ее рука легла на его член. И уже в следующее мгновение он забыл обо всем, кроме жгучего желания обладать этим соблазнительным телом.
83.
Радугин появился на работе через месяц. После больницы он уехал в санаторий для реабилитации. И вот теперь вернулся. И сразу пригласил к себе Игоря.
Игорь внимательно разглядывал своего куратора. Пребывание в санатории явно пошло тому на пользу, нынешний Радугин практически ничем не отличался от Радугина, каким он был до своей трагедии. Вот только глаза, пожалуй, изменились, теперь они блестели, как показалось Игорю, каким-то лихорадочным нетерпением. Так оно и оказалось.
— Вы можете мне сказать, Игорь, что тут без меня происходит? — начал разговор Радугин.
— Повседневная рутина. Много самых разных дел, учитывая широкий охват Союза.
— Так я и предполагал. Организации без года неделя, а она уже погрязла в бюрократическом болоте.
Игорь мысленно признал правоту своего собеседника. В последнее время он больше заполнял разные анкетные формы и отчеты, чем реально что-то делал.
— В санатории было много времени обо всем подумать, — продолжил Радугин. — Кстати, я убедился, у нас прекрасные врачи, самые лучшие в мире, они буквально вернули меня к жизни. Я чувствую себя как никогда хорошо.
— Я очень рад за вас, Александр Селиверствович, — произнес Игорь. Он уже предчувствовал, что "возрождение" Радугина ничего хорошего ему не сулит.
Радугин внимательно посмотрел на Игоря.
— Помнишь, наш разговор в больнице?
— Такой разговор невозможно забыть.
Радугин кивнул головой, а заодно и бородой.
— Настал момент от слов перейти к делу. Я наметил большой объем работы. — Радугин взял со стола папку и протянул ее Игорю. — В санатории я не только проходил интенсивный курс реабилитации, то и много трудился. Ознакомься, только не откладывай. Главную работу предстоит выполнить тебе. Разумеется, под моим руководством. Когда все прочтешь, тогда и поговорим. Иди.
Игорь вернулся в свой кабинет. Открыл папку и достал достаточно увесистую рукопись. И погрузился в чтение.
Это была грандиозная по замыслу и по мыслям работа с одной стороны и самая нелепая и абсурдная — с другой — все зависело от взгляда на нее. В любом случае Игорь никогда ничего не читал. Радугин не обманывал, когда сказал ему, что много трудился в санатории. Вот только результаты этого труда вызывали оторопь.
Работа была озаглавлена: "Великая миссия России". В ней излагались способы по овладению России миром, прежде всего с точки зрения идейного и идеологического лидерства. Все другие страны обязаны ему подчиниться и беспрекословно следовать в фарватере. Ну а тех, кто это делать не желают, придется наставить на путь истинный с помощью силы.
Игорь не мог не признать, что Радугин не напрасно тратил время в санатории, он не просто поставил грандиозную цель, но в своем труде излагал методы и способы по ее достижению. В первую очередь это касалось населения России, которое должно было сплотиться вокруг фигуры вождя. Вся жизнь: политическая, экономическая, общественная, повседневная и даже бытовая должна быть посвящена одной задаче — борьбе ни на жизнь, а на смерть с остальным миром, прочно находящимся под властью сатаны. Причем, речь шла о самом настоящем Армагеддоне — последней и решающей битве света и тьмы, добра со злом. И если мы ее проиграем, то это будет означать нашу полную погибель.
Далее философ излагал, почему это именно последняя битва и другой уже не будет. С нашими противниками невозможно договориться, потому что для них существование российской цивилизации равносильно их погибели. Они ясно осознают наше не достижимое для них величие, а потому хотят только одного — нашего уничтожения. Из этого вытекает, что для выживания нам требуется небывалое напряжение умственных, духовных и нравственных сил. Причем, по степени интенсивности такого напряжения в своей истории человечество еще не знало.
"Мы не скрываем того, что наша миссия мессианская, иначе невозможно одолеть вселенское зло, которое своими корнями ушло на невероятную земную глубину. Мы обязаны предложить человеческому сообществу свою повестку, повести его за собой. Ну а те, кто не захотят, кто станут сопротивляться, их придется укротить. Если понадобятся самые жесткие средства, наша рука не дрогнет их применить. Да, цель в данном случае оправдывает средства, потому что на самом деле, мы начинаем поход за новым человечеством, одухотворенным великими божественными идеалами, в борьбе за окончательную победу добра. Если и существует оправдание принуждения, то эта та грандиозная цель, которую мы ставим перед собой — спасение человека от самого себя. Жертвы же на этом пути — это воистину священные жертвы, чья жертвенная кровь делает наш путь еще священней и важней".
Рукопись была довольно большая, почти сто страниц. Игорь закончил ее чтение только к концу рабочего дня. При этом он даже пропустил обед; он был так захвачен этим занятием, что даже не вспомнил о нем.
Когда Игорь, наконец, завершил чтение, то почувствовал себя едва ли не полностью раздавленным. Во-первых, за всю свою, пусть пока еще не длинную жизнь, он ни разу не читал подобных текстов. Во-вторых, он окончательно осознал, что больше не знает, как ему себя вести. Если до этой рукописи он как-то надеялся найти какую-либо нишу, в которой бы ощущал себя относительно комфортно, то сейчас такой возможности он практически не видел. Эти бесконечные призывы: либо умереть, либо победить, либо сплотиться все, как один под руководством великого лидера или потерпеть окончательное и бесповоротное поражение, психологически давили на него. С одной стороны все, что тут написано, можно воспринимать, как клиническое безумие; мало ли, какие сумасшедшие мысли могут возникать у выжившего из ума человека. Но весь ужас в том, что Радугин — совсем не сумасшедший, в каком-то смысле он по-своему гениален. Мало кому могут прийти в голову подобные идеи, да еще изложенные таким ярким стилем. Он, в самом деле, завораживает, притягивает к себе, порождает желание перечитать текст снова.
В нем заключается какая-то невыразимая словами магическая сила. Не трудно себе представить, что под знамена этих идей легко могут собраться тысячи, а то и миллионы сторонников. И по призыву своих вождей, того же самого Радугина, послушно отправиться на завоевание мира, к чему призывает автор бесчисленное число раз. По сути дела, это настоящий манифест завоевания человечества, а манифесты, как известно из истории, обладают огромной и несокрушимой разрушительной мощью. И кто ее сможет разрушить?
84.
Как это уже ни раз случалось в затруднительной для себя ситуации, Каракозов решил отправиться к Жемге. Он договорился с ним о встрече у него дома, и пока ехал к нему, размышлял о странностях их отношений. Игорь не мог от себя скрыть того обстоятельства, что для него декан по сути дела превратился во второго отца. А, возможно, и первого, учитывая, что со своим биологическим родителем он общается редко. Но это было весьма своеобразное отцовство, когда от него требовалось неукоснительное соблюдение его воли. Да, была возможность от нее периодически отступать, даже выказывать некое вольномыслие, но в очень ограниченных пределах. И если он, Игорь, переходил эти красные линии, то Жемга тут же превращался в строгого, даже скорее в весьма жесткого оппонента. Игорь ничуть не сомневался, что если он однажды проявит слишком большое своеволие, ему не поздоровится; Жемга будет по отношению к нему беспощадным. И не потому, что он захочет его уничтожить, а потому, что это требуют его интересы. А вот ими он не готов был жертвовать даже в самом минимальном объеме.
При этом Игорь ясно сознавал, что, не встретив на своем пути этого человека, ничего бы у него не было из того, что есть сейчас. Если бы он и дальше продолжал следовать за Елагиным, то по-прежнему пребывал бы в статусе нищего и бесперспективного студента. Елагин предлагал ему то, что невозможно пощупать руками, ощутить вкус во рту, увидеть свои блистательный лик в зеркале; все, что он давал ему, имело нематериальный характер. А вот Жемга во всем был предельно конкретен, он не просто обещал блага, Игорь их получал в том объеме, в каком ему и было заявлено. Еще ни разу Жемга не нарушил своего обещания. А потому Игорь понимал, что если кто-то ему и может помочь, так только он; во всем мире больше некому.
Когда Игорь вошел в кабинет Жемги, то на его письменном столе стояла бутылка коньяка и два наполненных бокала. Ему показалось, что декан пребывает в хорошем расположении духа.
— Не присоединишься? — кивнул хозяин кабинета на бокалы.
— Не хочется, Евгений Леонидович, — отказался Игорь.
— Напрасно. Тебе пора научиться принимать такие предложения, даже если и не хочется. Это сразу располагает твоего собеседника к тебе. Ну, так выпьешь?
— Выпью, — согласился Игорь. Он взял в руки бокал.
— За твои успехи! — произнес тост Жемга. — Скажу честно, не ожидал, что за такой короткий срок добьешься так многого.
— Я сам не ожидал, — буркнул Игорь. — Но боюсь, что все может пойти прахом.
— Что-то случилось?
— Сегодня на работе я весь день читал новый опус Радугина. Вы знаете о нем?
— Ты об этом, — неожиданно пренебрежительно улыбнулся декан. — Разумеется, читал. Александр Селиверствович распространяет его, где только можно и нельзя. Об этой его работе уже гудит вся Москва. Странно, что ты узнал о ней с опозданием.
— Так получилось. Но не это главное. Раз вы читали, то не можете не понимать, что это какой-то специфический вид особого безумия. Я знал, что Александр Селиверствович придерживается радикальных и экстремальных идей, но это уже чересчур. А ведь он считается в стране едва ли не главным идеологом.
— Это ты малость преувеличиваешь, за это почетное звание ему еще придется побороться, у него есть несколько конкурентов. Но ты прав в том, что его позиции все время укрепляются.
— И вам не страшно? — Игорь решил идти ва-банк.
Какое-то время Жемга молчал, затем посмотрел на бутылку коньяка.
— Еще?
— Если это расположит еще больше вас ко мне.
Жемга засмеялся и протянул бокал Игорю.
— Я понимаю и разделяю твое беспокойство, — неожиданно серьезно произнес Жемга. — Но в данном случае не все так плохо. Твоего руководителя подвело чувство меры, он возомнил себя новым библейским пророком, а, может, даже и самим Богом. Вот и перешел незримые границы. Он отправил рукопись в администрацию президента, я точно знаю, что там ее внимательно изучают. А в этой организации преимущественно работают люди с трезвым умом. Даже если они ее формально одобрят, никто не станет реализовывать эти идеи. В лучшем случае какие-то отдельные и уж точно не самые радикальные. Сейчас действительно идет очень серьезная работа по созданию идеологии режима на длительный срок. Радугин прекрасно осведомлен об этом. Более того, его просили поделиться своими мыслями, что он и сделал. Но он человек крайностей, ему позволяют и будут, скорее всего, позволять и дальше говорить все, что он думает. Но строить политику государства по его рецептам никто не собирается. Знаешь, хотя бы почему? — Жемга, как показалось Игорю, лукаво посмотрел на него.
