Нервозно перелистывая список, она вдруг замерла. Ее взгляд зацепился за одну из записей. Она ленилась чистить адресную книгу, и со временем там накапливались десятки и сотни ненужных более контактов. Случайно сохранившийся код не имел шансов когда-то еще ей понадобиться — по крайней мере, еще полчаса назад она бы поклялась, спроси ее кто.
"Обычная человеческая самка, что пришла из ниоткуда и уйдет в никуда..."
Медленно, словно во сне, она активировала вызов.
— Автоматизированный многоканальный информаторий колледжа Такараги приветствует тебя, — проговорил на том конце линии идеально поставленный синтезированный голос. — Напоминаем, что прием документов для вступительных испытаний открывается первого первого, сразу после зимних праздников. О времени и месте испытаний тебя проинформируют в день подачи документов. Если ты хочешь уточнить процедуру подачи документов, произнеси или введи "один"...
— Итак, господин Дзинтон, — Исэйка прошелся по комнате, заложив руки за спину, — мне передали, что ты хочешь со мной встретиться. Признаться, я весьма занятой человек, и времени на пустые разговоры у меня нет. Тем более что желающих пообщаться со мной хватает. На встречу я согласился только потому, что за тебя просил человек, которого я считаю другом и искренне уважаю. Я готов уделить тебе десять минут, но не больше.
— Времени на пустые разговоры у тебя действительно нет, — безмятежно согласился Дзинтон.
Он удобно расположился в кресле, вытянув ноги чуть ли не до середины крохотного кабинета и заложив руки за голову. Его фигура излучала странное спокойствие и уверенность. Депутат остановился напротив него и принялся внимательно изучать собеседника.
Когда два дня назад Сафута зашел в служебный кабинет Исэйки в здании Ассамблеи, он казался необычно смущенным.
— Иса, — произнес он странным тоном, — разговор есть.
— Да? — отрывисто произнес Исэйка, не отрываясь экран терминала. Он никак не мог продраться сквозь преамбулу проекта бюджета на второе полугодие. Документ казался заколдованным: в течение последнего периода каждый раз, когда у Исэйки доходили до него руки, на голову обязательно сваливался кто-нибудь с наинеотложнейшим делом, ради которого проект в очередной раз приходилось откладывать на потом. А проработать его и оформить замечания необходимо не позже зимников.
— Иса, я понимаю, что мешаю, — смущенно произнес помощник, — но дело очень важное. Оторвись на минутку, а?
Исэйка нехотя оторвался от дисплея и взглянул на Сафуту.
— По-моему, очень важных дел у меня в два раза больше, чем я могу осилить, — грустно заметил он. — А если брать просто важные, то раз в пять. Что на сей раз?
— Иса, с тобой хочет поговорить один... человек, — на последнем слове Сафута явно запнулся. — Он попросил меня обсудить с тобой, когда вы можете встретиться.
— И что заставляет тебя думать, что я захочу с ним встретиться? — сухо спросил депутат.
— Захочешь, — уверенно кивнул помощник. — Это очень важно, Иса. Очень важно, для тебя в первую очередь. Тот человек... он очень редко просит о чем-то. Я мало что знаю о нем, но обычно именно его просят об одолжении. И он не так уж и часто соглашается помочь, и никогда — дешево. Но если соглашается, можешь считать, что уже получил все запрошенное. И если уж он сам идет на контакт, ты никогда в жизни не простишь себе, если откажешься.
— И я даже знаю твоего человека? — саркастически осведомился Исэйка.
— Вряд ли. Возможно, ты слышал его имя — Дзинтон. Дзинтон Мураций. Но о нем обычно не говорят вслух. На самом деле его мало кто знает, обычно все общение идет через доверенных лиц.
— Не слышал! — отрезал Исэйка. — Значит, твой хорошо замаскированный Дзинтон заинтересовался моей персоной? И что же ему нужно, Сафу?
— Понятия не имею, Иса, — пожал плечами Сафута. — Вчера вечером мне позвонила женщина, Эхира Марга. Мои контакты с господином Дзинтоном обычно идут через нее. Она попросила передать тебе код ее пелефона и нижайшую просьбу связаться с ней для обсуждения времени встречи с господином Дзинтоном. Код я тебе переслал.
— Твои контакты... — депутат задумчиво посмотрел на помощника. — Сафу, я полагал, что ты работаешь на меня, так что любые сторонние знакомства согласуешь со мной. Ты понимаешь, как меня могут подставить таким образом?
— Насчет подстав не беспокойся. Все чисто. Мои... проблемы, которые я решал, никак не связаны с политикой. У меня Сатака сильно болела, помнишь? Быстро прогрессирующий цирроз печени после гепатита, финальная стадия. Врачи только руками разводили, говорили, что ничего поделать не могут. Давали ей от силы полгода жизни. Дзинтон достал мне чудо-лекарство, которое поставило ее на ноги за период.
— И во что оно тебе обошлось?
— Не так много. Пятнадцать миллионов.
— Ничего себе "не так много"! — присвистнул Исэйка. — На такие деньги особняк купить можно. И где ты их взял?
— Ну... — помощник потупился. — Семь у меня накопилось по разными банкам, а остаток... В общем, мне предоставили что-то вроде беспроцентного кредита.
— Сати, — вздохнул депутат, — ты что, дурак? Ты понимаешь, что восемь миллионов долга — такой крючок, с которого ты в ближайшие лет десять не слезешь даже без процентов?
— Пусть, — помощник исподлобья взглянул на него. — Зато Сатака жива. Иса, я тебя никогда и ни за какие деньги не подставлю, ты меня двадцать лет знаешь. А все остальное — мои проблемы, договорились? Но не обо мне речь, о тебе. Если не хочешь, можешь не встречаться с господином Дзинтоном. Но на твоем месте я хотя бы попробовал с ним поговорить...
И вот теперь Исэйка стоял и в упор рассматривал своего собеседника. Тот отвечал ему абсолютно безмятежным взглядом. Повстречав его в кулуарах, Исэйка поклялся бы, что он мелкий чиновник на грошовом жаловании — секретарь, помощник, мальчик на побегушках или что еще, вечный юноша и не менее вечный неудачник. Однако спокойный уверенный взгляд черных глаз Дзинтона мог бы принадлежать самому Президенту.
— Итак, господин, что тебе от меня нужно? — осведомился депутат. — Две минуты уже прошло.
— Одна из причин моего обращения к тебе, господин Исэйка, — улыбнулся Дзинтон, — заключается в твоей нетрадиционности. Я прекрасно знаю, как ты добрался до своего нынешнего поста, и, должен заметить, полагаю тебя подходящим экспонатом для кунсткамеры. Другого такого честного и прямого политика еще поискать надо, и не факт, что найдешь.
— Я польщен твоей похвалой, господин, — сухо откликнулся Исэйка. — И все же?..
— И все же беда в том, господин, что музейные экспонаты без должного ухода не живут. То ли моль побьет, то ли от света выцветут, то ли еще что случится. Например, ты в курсе, что завтра в бюджетном комитете состоится заседание, на котором ты лишишься поста?
— Что? — поразился Исэйка. — Какое заседание?
— Внеплановое, — пояснил Дзинтон. — О котором ты узнаешь за пару часов, так что ничего не успеешь предпринять. И на котором большинством голосов тебя лишат должности главы комитета. Кого назначат взамен — сам понимаешь. И сам догадываешься, кому настолько сильно наступил на хвост, весной выступая против седьмой бюджетной поправки, что он не пожалел сотню тысяч на подкуп твоих заклятых друзей.
— Предположим, догадываюсь. Однако, господин Дзинтон, почему я должен верить тебе на слово? И кто ты вообще такой?
— Кто я такой — сложный вопрос, — усмехнулся собеседник. — Сложный и с теологической, и с технической точки зрения, не говоря уже про социальную. И ответ на него может тебе не понравиться. Тебе следует знать два основных факта. Первый — я практически всемогущ. Второй — я никогда не действую открыто. Даже если согласишься на сотрудничество, ты видишь меня первый и последний раз в жизни. Даже этого много: большинство моих деловых партнеров не видели меня никогда. И вот здесь мы подходим к ответу на твой вопрос — зачем ты мне понадобился.
Дзинтон замолчал, однако Исэйка даже не пошевелился. Если самоуверенному собеседнику от него что-то нужно, скажет и сам. Переспрашивать он не намерен.
— Гордый... — констатировал Дзинтон. — Удивительно — гордый депутат Ассамблеи. Глазам своим не верю, несмотря на все рекомендации! Итак, господин Исэйка, вот мое предложение. Я создаю новую организацию под названием "Фонд поддержки талантов". Речь о благотворительной структуре, оперирующей в масштабах страны и с бюджетом примерно в пятьдесят миллиардов маеров. Ее основной задачей является финансирование обучения студентов. Для получения стипендии претенденты должны подтвердить свои интеллектуальные способности с помощью особого рода тестов, а также специализироваться в определенных направлениях. Финансирование оформляется в виде беспроцентного кредита на двадцать лет.
— Замечательно, господин Дзинтон, — холодно сказал политик. — Однако при чем здесь я? Твои десять минут почти истекли, кстати.
— Я предлагаю тебе пост почетного председателя Фонда. Ширмы, если угодно. Реально управлять им станут другие люди. Сотрудничество, однако, обоюдно: ты обеспечиваешь Фонд публичным авторитетом, взамен чего поддерживаешь и свой авторитет репутацией благотворителя. Твое вознаграждение зависит от пути, выбранного тобой в дальнейшем: один маер в год и политические дивиденды, если остаешься депутатом Ассамблеи, или же двести пятьдесят тысяч маеров в период минус налоги, если уходишь из депутатов и целиком сосредотачиваешься на работе в Фонде. В последнем случае, правда, придется смириться, что карьеру выборного политика придется оставить. Итак, господин Исэйка, предложение сделано. Ответ за тобой.
— Замечательно... — фыркнул депутат, усаживаясь в кресло. — И что именно скрывается в недрах твоего фонда? Отмывание денег? Наркотики? Оружие? Контрабанда? Прости, господин Дзинтон, я не верю в бескорыстие с тех пор, как занялся политикой.
— Фонд не скрывает ничего. Его деятельность полностью соответствует заявленным целям. Изюминка в тесте имеется, но она достаточно невинна — перманентное безвозвратное финансирование группы примерно в восемьдесят персон, уже подтвердивших свои способности и работающих в нужных направлениях. Речь действительно о благотворительности чистой воды, господин Исэйка. Итак?..
— Блистательный господин Дзинтон, — обманчиво-мягко произнес депутат, — мы с тобой не маленькие дети. И оба прекрасно понимаем, что стартовый капитал в пятьдесят миллиардов маеров без публичного размещения акций на бирже можно собрать только двумя путями: либо через госбюджет, либо через противозаконную деятельность наподобие контрабанды оружия. Если бы речь шла о госбюджете, ты просил бы меня не о том, чтобы я занял должность в твоем Фонде, а о поддержке при утверждении соответствующих статей. Поскольку поддержка тебе не нужна, я могу сделать лишь один вывод — ты создаешь еще одну контору по отмыванию денег. И я не намерен участвовать в твоих играх. Более того, господин Дзинтон, мне известно не так уж много преступных синдикатов, финансово способных на операцию такого масштаба, и ты не принадлежишь ни к одному из них. Следовательно, речь идет об афере, мыльном пузыре, который лопнет через несколько недель, по ходу дела угробив и меня. Я что, похож на самоубийцу?
— Замечательный анализ! — рассмеялся собеседник. — Но ошибочный, поскольку базируется на неверных посылках. Повторяю еще раз — речь не об отмывании денег. Мне частенько приходится иметь дело с деньгами, полученными в результате преступлений, но всегда — против воли их владельцев. Когда я настойчиво прошу, отказать мне невозможно, и в мире нет ни одного бандитского синдиката, который хотя бы раз не заплатил мне отступные. Эти деньги отмываются задолго до того, как я пускаю их на нужные мне цели, и в Фонде из них нет ни маера. А вопрос происхождения средств Фонда тебя пусть не волнует — они не добываются методами, противоречащими твоим убеждениям. Ты даже представить себе не можешь, какие доходы может обеспечить биржевой игрой один-единственный грамотно запрограммированный искин! Впрочем, ты не обязан верить мне на слово. Ты хотя и ширма, на первых порах, во всяком случае, но получишь полный доступ к бухгалтерии. И даже вмешиваться сможешь в некоторой степени. Ты сам убедишься, что здесь все чисто.
— Значит, ты благородный грабитель, отбирающий преступные деньги у бандитов и нечестно нажитые — у спекулянтов, и раздающий их бедным? — криво усмехнулся депутат. — Браво! Не думал, что в наше время все еще остаются чистые душой личности.
— Твой сарказм вполне уместен, — кивнул Дзинтон. — И причина его мне тоже вполне понятна — ты не знаешь, кто я такой. Сейчас ты смотришь на меня и говоришь себе: вот человек, утверждающий, что ворочает сотнями миллиардов. Я уже год фактически возглавляю бюджетный комитет Ассамблеи за его неспособностью выбрать вменяемого председателя. Я поименно, а чаще всего — и лично знаю всех людей в Катонии, оперирующих финансами в подобных масштабах. А человек передо мной мне абсолютно не известен. Вывод? Он мошенник. Я правильно воспроизвожу цепочку размышлений, господин Исэйка?
— Если тебе угодно изложить аргументы именно в таком виде, то в целом правильно. И где я неправ, господин? — вежливо спросил депутат, разглядывая потолок.
— В самом начале. Видишь ли, я не человек.
— Наверное, замаскированный тролль, — фыркнул Исэйка. — Ну вот что, господин, я тебя выслушал, и...
Он опустил взгляд — и подавился остатком фразы.
У его собеседника начисто пропали глаза. Вместо них на лице полыхали два омута чистого синего пламени, слепящего взгляд.
— Видишь ли, господин Исэйка, — произнесли губы на ставшем нечеловеческим лице, — ты спросил, кто я такой, и не получил ответа. Как я уже упомянул, верный ответ на твой вопрос весьма сложен и неоднозначен. Но в первом приближении можешь считать меня богом. Именно в моей природе кроется причина финансовой честности: меня просто не волнуют деньги. Этот инструмент имеет смысл только в рамках вашего общества, к которому я не принадлежу. В любой момент я могу получить столько денег, сколько мне потребуется. Но чтобы не обрушить вашу экономику, я вынужден избегать ее накачки пустыми деньгами, а потому отбираю их у бандитов и мошенников, которым они все равно впрок не идут.
— Что... что за фокусы? — сквозь силу выдавил Исэйка, не в силах, несмотря на плавающие перед глазами темные пятна, оторвать взгляд от омутов пламени.
— Никаких фокусов. То, что сидит перед тобой, человеком не является. Ты видишь фантом, сформированный специально для удобства общения. В нем нет ни одной живой клетки, и он может принимать любой потребный мне внешний вид. В нем все — лицо, тело, даже одежда — фальшивка. Овеществленная пустота, ничего более.
— Это... какой-то... фокус... — едва слышно пробормотал депутат. — Ты...
Он всем сердцем понимал, что не фокус. Такое невозможно имитировать. Никакая голограмма не способна передать пронизывающий, несмотря на отсутствие зрачков, взгляд живых огненных ям. Но разум продолжал сопротивляться, не желая принять невероятное.
