— Если ты не помнишь, — индифферентно пожав плечами, врач лениво поскреб обломанными ногтями двухдневную щетину и с ухмылкой уставился на трясущегося в бешенстве Мусту. — Я еще тогда говорил, что трубы перевязывать, скорее всего, бесполезно, зато можно химически вытравить матку, но это будет стоить на двести серебряков больше. Ты сам не захотел платить. Так что... Она беременна. Пять месяцев.
— Что? — Мужчина икнул. — Почти пять месяцев? А где... Она же плоская, как доска...
— Крепление плода к задней стенке. Сам плод очень мелкий. Слишком плохое питание. Так что... — стерев с уголка губы капельку выступившей слюны, врач почесал мочку уха и, приподняв бровь, выжидающе уставился на рабовладельца, — ребенка оставлять будешь? Или как? Если будешь, повторюсь, больше корми, меньше нагрузок... Загонял ты ее... Раньше хоть куда кобылка была, на чемпионство шла, а сейчас, — медик брезгливо поджал губу... — отработка. Развалина. Брак. Вон даже брыкаться не пытается.
— Оставить? К черту! Я не собираюсь кормить ее ублюдка-мутантеныша! — Нервно помассировав челюсть, Муста брезгливо сморщился. — Выскоблите из нее эту дрянь! И еще... Куда вы... остатки выбрасываете? Ну, все эти аборты, ампутации, опухоли, гнилой ливер и прочее?
— На задний двор... Что ты задумал? — Пласты сала на лице врача дрогнули, редкие белесые брови сошлись к переносице. — Что за гадство ты задумал, Муста?
— Ну, — истерически хохотнув, мужчина злорадно оскалился. — Ты же сам сказал, ей надо питаться... Думаешь, у меня есть деньги на нормальное мясо?
Перед взором девушки вновь крутанулись затуманенные осколки зеркал...
— Нет, нет, нет!! Отпусти!! Пожалуйста!! Не надо!! Хватит!!С хрипом выдохнул Горм, и попытался отползти в сторону. Получилось плохо. Рабовладельцу мешали сломанные, ощетинившиеся прорвавшими кожу осколками костей запястья. Вывернутые под неестественным углом ноги судорожно сокращались, пытаясь протолкнуть тело хоть на шаг, но лишь бессильно скребли по усеянному мусором и осколками грязной посуды полу.
— Отпустить? Нет, Муста... — Без труда нагнав бывшего хозяина, она присела перед ним на корточки, и сграбастав жидкие, сальные волосы, дернула голову мужчины вверх. — Знаешь. Эта идея с сотней боев подряд... Я тебе даже благодарна. Сдохнуть на арене, всё равно, лучше, чем гнить заживо или терпеть всех этих твоих дружков и знакомых... Не стыдно было продавать меня за дозу?.. Нет?.. Знаешь, я передумала, пожалуй, не стану вынимать из тебя кишки, как хотела вначале... Я сделаю лучше... Помнишь, ты говорил, что если я не буду тебя слушаться, то ты отрежешь мне руки, ноги и продашь в бордель? Так вот, — качнув перед лицом побледневшего, как полотно, мужчины блестящим лезвием тесака, она дождалась судорожного всхлипа и только после этого позволила себе закончить фразу. — Я нашла на тебя покупателя. Он даже сказал, что будет снабжать тебя твоим любимым "кроксом". Чтобы ты протянул подольше... Ну, что скажешь? Я добрая?
Мужчина не ответил. Лишь захныкал и снова попытался уползти. Впрочем, ей было всё равно. В груди поднималась яркая, горячая волна радости и удовлетворения. Она была почти счастлива. А крики? Плевать... Это трущобы. Здесь визгами никого не удивишь.
Брызги дымчато-карминных зеркал на миг сверкнули в сонном мареве...
Жажда. Чертова жажда отнимала все остатки сил. Голова кружилась, в животе жгло, а в суставы, казалось, кто-то щедро сыпанул песка. Простреленное бедро отдавалось болью при каждом шаге. Облизав потрескавшиеся губы сухим, как наждачная бумага языком, она подняла к небу пересохшие от недостатка влаги, нестерпимо зудящие глаза. Ни облачка. Черт. Какая же она дура. Сраный торгаш опоил ее какой-то дрянью и выкинул прямо посреди чертовой радиоактивной пустыни. Без оружия, без вещей и даже без одежды. Впрочем, она сама виновата — знала ведь, что по вере чистых, нарушить клятву, данную мутанту или иноверцу, не только не зазорно, но и почетно. И какого черта она повелась на все эти россказни про то, что караванщик знает путь к теплому морю? Ну, кто в своем уме, найдя путь в рай, из него уедет? Оставался только один вопрос: почему этот ублюдок её не пристрелил? Пожалел пулю? Скорее всего. Ладно. В пекло. Надо идти. Только вот куда? В любую сторону, сколько хватало глаз, одна и та же картина: ровная, как стол, покрытая редкими жесткими пучками травы степь. Первое время она пробовала рвать горькую поросль, жевать острые стебли и сухие, будто деревянный брус корни, но лишь изрезала себе язык и небо. Интересно, что её прикончит быстрей — жажда или радиация? Судя по тому, что она бредет по этой драной, всеми богами пустоши уже вторую неделю... Неожиданно откуда-то из-за горизонта раздался приглушенный расстоянием, но быстро приближающийся звук. Звук, показавшийся ей райской музыкой. Рев допотопного, бензинового мотора. Впрочем, она не питала иллюзий. Тот, кто её заметил и заинтересовался, вряд ли будет делиться с ней водой и пищей. В лучшем случае, мутантке достанется рабский ошейник и неподъемный труд в местных угольных копях, в худшем... Медленно пригнувшись, она подобрала комок сухой земли и размолола между пальцами. Если попытаются взять живьем, можно попробовать бросить кому-нибудь в глаза. Она не в той форме, чтобы драться всерьез, а об огне и молниях даже думать больно, но ослепить хотя бы одного противника... Разошедшиеся в безумной усмешке губы треснули, и на её подбородок потекла тонкая, вязкая струйка крови. Ослепить. Попытаться сблизиться, а потом разорвать горло и напиться чудесной теплой и соленой влаги. Уже похоже на план.
Отблески алмазно-зеркальных искр во тьме полусознания
Лодку трясло, как в лихорадке. Палуба ходила ходуном, била по ногам, в лицо летели колючие, ледяные брызги. Раскаленные до красна двигатели рассыпали искры и выли от напряжения. Шум рассекающих волн, бьющий в лицо пропитанный электрическими разрядами воздух сбивался на надрывный вой сошедшей с ума баньши. Иногда катер подпрыгивал, штурвал рвало из сведенных судорогой пальцев, и ей казалось, что сейчас она вылетит за борт прямо в беснующийся за бортом взбитый кисель из обрывков тины, ледяного крошева и радиоактивной воды, воняющей серой и метаном.
Над головой взвизгнуло. В пошедшую трещинами приборную панель впились горячие свинцовые шершни.
— Черт, черт, черт. — Выхватив из кобуры бьющий по бедру револьвер, она, на секунду развернув голову, не целясь выпустила последние три пули в сторону скрывающихся в круговерти водяных брызг и тумана преследователей. На четвертом выстреле револьвер бесполезно щелкнул.
— Дрань.
Это были её последние патроны. Словно в ответ на проклятье, по правому борту мелькнула быстрая тень. Коротко грохотнуло, и борт аэролодки отозвался басовитым звоном. Все. Ей не уйти. Преследователей слишком много. Но будь она проклята, если хотя бы не попытается сдохнуть на собственных условиях. Рывком переведя рычаг форсажа на максимум, она на пределе усилий рванула штурвал влево, и содрогаясь от рвущегося изо рта злорадного хохота отправила катер прямиком в кружащий по левому борту огромный, почти такой же черный, как низкое грозовое небо водяной смерч.
Ребенок плакал... Плакал уже третий день, и она ничего не могла с этим поделать. Ей нужно молоко, гребаное молоко для младенца. Потому что, ни пережеванная в кашу сосновая кора, ни с таким трудом высосанный сок из корня удачно попавшегося по пути лопуха не годились. Она пробовала. Один раз даже потратила почти полтора часа, раскапывая чудом замеченное мышиное гнездо и попыталась напоить мелкого заморыша, выжатой из пищащего и расползающегося в стороны мышиного семейства, кровью, но вышло только хуже. Чертового младенца вырвало прямо ей на руки. Так что ей нужно было молоко. Возможно, подошло бы даже то сухое, что она всегда, когда была такая возможность, брала в походы, но проблема была в том, что сублиматы и обеззараживающие таблетки, как и большая часть снаряжения, остались в сотне километров от того места, где она сейчас находилась. Младенец снова заорал.
— Я же сказала, терпи. — Буркнула она себе под нос и принялась осторожно снимать заскорузлые бинты с ручки малыша. В нос шибануло сладковатой вонью. — Черт... У нас проблемы, парень. Раны загноилась.
Проведя острым ногтем по вспухшей зловещими багровыми полосами плоти, она сосредоточила взгляд на лице младенца. Малыш притих. Глазки-бусинки сосредоточенно и сердито уставились ей в переносицу. — Только не делай вид, что понимаешь. — Прошипела она сквозь зубы, и отвела взгляд. — У нас нет антибиотиков. И медшота тоже нет. Так что, остается только одно... — С трудом подавив колыхнувшуюся в груди ярость, она с рычанием впечатала кулак в ствол сосны. Во все стороны брызнули щепки. — Остановимся здесь, парень. Вроде неплохое место...
Костер почти прогорел, стемнело, и рдеющие угли окрашивали место стоянки в зловещий багровый свет. В наспех обустроенном из сосновых лап шалаше было тепло, даже жарко, но её, всё равно, колотила дрожь. Она сделала всё правильно. Она делала такие вещи не один десяток раз. С раненными друзьями. С боевыми товарищами. С невезучими попутчиками. Один раз, поддавшись на уговоры полусумасшедшего репоеда, с попавшей в капкан свиньей. Но никогда ей не было настолько гадко. Ребенок уже не кричал. Просто лежал, не шевелясь, и смотрел куда-то вдаль запавшими бусинкам-глазами. Бинт на культе пропитался кровью. Дыхание малыша было тихим, почти незаметным. Она дрожала. Мелкий гаденыш даже не пытался вырваться. Просто орал и смотрел прямо в глаза. А еще он обмочился. Кровью. Плохой признак. Очень плохой. Видимо, схваченная ими доза намного больше, чем она думает. Единственная хорошая новость, это то, что с рукой засранец потерял большую часть ожогов, и теперь не придется так сильно беспокоиться о заражении. Черт. Юмор висельников и гробовщиков. Говорят, лучший в мире. Но почему же так не смешно... Если она не найдет еды... Может, удастся набрести на какую-нибудь зверюгу с детенышами? Или опять попытаться выдавить, что-нибудь из себя? Чушь... Это так не работает. Понимая, что засыпает, она встряхнула головой, словно вылезший из воды пес. Нельзя. Нельзя спать. Нельзя делать слишком длинных привалов. За ними наверняка ещё идут. Зря, наверное, она развела костер, но ей над было прокалить нож. Ладно. Нечего рассиживаться. Пора идти дальше. Может ей всё-таки удастся обмануть преследователей и оставить ребенка в ближайшей деревне. Если она правильно припоминает карты, до неё около семидесяти километров. Часов двадцать пути. Да. Просто прокрасться в какой-нибудь двор, оставить заморыша на пороге и надеяться, что его не скормят свиньям. Именно так. Проведя по лицу ладонью — четвертые сутки без сна давали, о себе знать, она поправила перевязь и осторожно взяла на руки младенца. Малыш всхлипнул.
— Держись, говнюк... Если ты везучий и твой Бог за тобой приглядывает, то завтра к вечеру ты получишь свой шанс. Или ты думал, что я буду таскать тебя вечно? Нет, парень, я не твоя мамаша, а даже если бы и была...
Малыш не ответил. В прорехах крыши шалаша было видно, как в темнеющем небе начинают разгораться первые далекие и холодные звезды....
* * *
.
— Эй, кисонька, что с тобой? — Ткнув кулаком в плечо невидящим взглядом уставившуюся в костер девушку, наемница с тревогой заглянула в лицо Кити. — Устала? Укачало так сильно? Хочешь спать, вон в машину лезь. Зеро тебе место в кабине уступит. — Показав пальцем в сторону застывшей в отдалении громады пикапа, наемница повернулась к великану. — Уступишь ведь, сладенький?
— С чего это? — Лениво прогудел великан, и громким щелчком отомкнув стволы несуразно огромного, явно самодельного трехствольного ружья четвертого калибра [88], принялся внимательно разглядывать механизм оружия.
— С того, что ты туда не поместишься, милый. — Растянула губы в подобии улыбки наемница. — А нам с принцессой в самый раз будет.
Словно услышав слова Элеум, Кити кивнула, но с места не сдвинулась. Зрачки девушки сузились, превратившись в две булавочные головки. На тонкой шее вздулись жилы.
— Не будет. — Хмыкнул гигант и, повернувшись к Ллойс, расплылся в широкой улыбке. В свете костра сверкнули стальные зубы. — Я что, похож на идиота? Думаешь, я дам тебе сбежать?
— Нет. — Прищурилась хитро Элеум. — Не думаю. — Добавила она после некоторого размышления. — Вот только у нас есть одна проблема, здоровяк. — Я не собираюсь бежать.
— Рассказывай... — С усмешкой кивнул великан и, пристегнув к ружью блок стволов, отложил дробовик в сторону. — Можете в кузове лечь. Или у костра. Главное, далеко не уходите. А то я занервничаю.
— А в кустики? — Усмехнулась наемница.
— А где ты тут кусты увидала? — Вскинул брови гигант. — За каром пристраивайся, если такая стеснительная.
— За каром? — Скривилась наемница, и с сомнением глянув на пикап, страдальчески сморщилась. — Чтобы потом половину ночи нюхать? А ты подглядывать не будешь?
— Обязательно. — Насмешливо фыркнул великан, наклонившись к костру, запустил руку за пазуху и, достав из-под полы расстегнутого кожаного жилета тяжелый тесак, принялся лениво ворошить кончиком ножа угли. Для любого нормального человека этот нож вполне мог бы сойти за короткий меч, но в руках великана клинок выглядел как зубочистка. — Всё, что мне нужно, я уже видел. А что до остального, — колосс чуть склонил голову, и на охватывающих череп металлических пластинах заиграли отсветы пламени. — Не люблю баб, у которых задница меньше, чем мой кулак.
— Тяжело тебе тогда. — Криво усмехнулась Элеум и, вздохнув похлопала по прикладу лежащего у нее на коленях СКС. — Так кто дежурит первым?
— Ставро... — усмехнулся Зеро. — И первым, и последним. Он предпочитает спать днем.
Словно в подтверждение слов великана, откуда-то из-за границы освещенного костром пространства раздался истошный вопль.
— Волколак. — Прокомментировала наемница и озабоченно нахмурилась. — Был. Слушай, Зеро, может, сходишь угомонишь своего дружка? Мы тут и так с костром как прыщ на заднице. А еще этот живодер-любитель...
Неопределенно хмыкнув, великан прищурился, сделавшись похожим на огромного лесного кота.
— Боишься дикарей? — Поинтересовался он, наконец, безразличным тоном. — Ну да. Из твоей пукалки много не настреляешь. Патрон слабый, пуля мелкая... Против людей сделано... Да и то, если без бронника.
— Я из почти такого же снежного ящера валила. — Обиженно заявила наемница. — Что до патронов... Зато они легкие. Не то, что твои дурищи. Каждый, небось, грамм двести весит.
— Двести десять. — С достоинством кивнул великан. — Пуля удлиненная. Сто двадцать грамм свинчатки. Заряд — дымарь и бертолетовая соль. Громко, грязно и серой воняет. Зато накоротке одним выстрелом любую тварь с ног свалит. Даже неважно, куда попасть. Так что там, где тебе и магазина не хватит, мне достаточно один раз пальнуть.
— Ну да. Только в упор. К тому же у этой дуры, наверняка, отдача — как бык лягнул. — Поморщилась Элеум и покосилась в сторону бледной, как мел, зябко обхватившей руками плечи, неотрывно смотрящей на огонь Кити. — Принцесса, всё в порядке?
