"Всю жизнь мечтал так сделать!"
Самый большой комок на койке жалобно уикнул, ойкнул, шмыгнул носом и выпалил фразу, услышать которую я был совсем не готов!
— Масязь, господина?
Выручать мелкую китаянку, действительно по-большей части промышлявшую массажем, капитан отправил того самого "бренчалу", пригрозив, что если тот не разберется за две минуты, то за борт полетят и китаянка, и "бренчала", и его инструмент, засунутый в оба тела, самым извращенным методом!
От длительности и цветастости фразы я даже выпустил из рук одеяло, в котором билась испуганная до мокроты, девица, уже простившаяся с жизнью, раз на ее честь я покушаться не собирался.
Прислушавшись к стуку сапог, спускающихся по лестнице, я представил себе эдакого мелкого матросика, взятого в первый рейс и теперь отчаянно скучающего, точнее — тоскующего по дому, любимому маминому пирогу с рыбой и девице-красавице, которая так и не ответила взаимностью.
Признаю, кидаться ссаным покрывалом, с завернутой в него вопящей китаянкой, было, гм, несколько лишним, поспешным и совершенно инстинктивным действием, не характеризующим меня с лучшей стороны, но... То, что я кинул покрывало, а не полуметровый файербол, характеризует меня, как очень разумного и законопослушного гражданина страны, в которой с законами, в последнее время, совсем не ладно.
Правда, было очень страшно видеть, как на тебя мчит мертвенно-зеленый жлобина, цепляющий головой потолок, а плечами противоположные стены, с длинными, желтыми, кривыми клыками, растущими из нижней челюсти и украшенными блестящими, стальными остриями!
Это уже после того, как летящее покрывало сбило бедолагу с ног, я заприметил, что "зеленое чудовище" больше пыхтело и демонстрировало собственную удаль перед капитаном, чем пыталось хоть как-то испугать меня. Да и размер устремившихся к потолку сапог, навевал на мысль, что с этим "монстром" что-то "очень не так"!
Ну, не может быть у почти былинного богатыря размер обуви, как у Золушки!
Треснула балалайка, закинутая зеленым парнишей за спину, взвизгнула, в последний раз, уставшая орать, китаянка-массажистка, кто-то трижды хлопнул в ладоши, отдавая дань игре случайных актеров и хлопнула, запирающаяся дверь, открытая нечаянным взмахом зеленой руки, с серебристыми когтями.
Деревянный коридор, даже застеленный толстой ковровой дорожкой, не самое приятное место для падения. Либо ты сломаешь что-нибудь себе, либо ты сломаешь что-нибудь в коридоре.
В нашем случае, пострадало чувство собственной важности и деревянная "бренчалка", раздавленная удвоенной массой зеленого матроса и молчащей в своем покрывале, китаянки.
Проснулись те, кто был в состоянии проснуться, но выползать в коридор никто не решился. А я стоял и гадал, что мне делать дальше?!
То, что китаянку спасать уже не надо, было видно не вооруженным взглядом — она тихонько пыталась выбраться из узла, в который я ее завязал, ровно точно так же, как в советские времена таскали в одеяле советские же, телевизоры, в которых от полупроводников были только лампы и медные катушки, толщиной с мою руку.
"Зеленому" досталось больше и, как ни крути, хоть он меня и раздражал игрой на почившем в бозе инструменте, но, видят звезды, смерти я ему точно не желал!
Вернувшись к себе в каюту, засветил "огонек", отыскал плотно закрытый от качки кувшин с водой, вернулся в коридор и, содрав защитную полосу, вылил содержимое кувшина на лицо зеленого человека, искренне желая ему быстрейшего возвращения сознания.
Резкий запах благовоний, странная тягучесть вытекающей жидкости, точно дали понять, что я вновь что-то делаю не так, но было очень поздно.
Тяжелые копыта сорок второго размера, по советскому стилю, впечатались мне в грудь, отправляя в дальний полет, вдоль всего коридора, с финишем на лестнице, уходящей еще на пятнадцать ступеней вниз, в черноту, к звездам. Дважды задев головой потолок, пролетел все пятнадцать ступеней вниз, не коснувшись ни единой и финишировал в нечто бесконечно твердое, искренне сожалея, что сбежал из Брейдарка так поспешно, что не успел ни завещания составить, ни защитного поводка "обновить", который бы унес меня под нежное крылышко моей горячей любовницы, которой только дай повод, а вот прибить она и сама сможет, за все грехи, как мнимые, так и не совершенные.
"Никогда не подходи к лошади сзади — обязательно лягнет!" — Мысль оформилась и пропала, оставляя стылую темноту и кромешную боль.
"Тарцехвал! Бархиман огалады! Быстрее, быстрее!" — Визгливые голоса врезались в раскалываемые болью виски, вкручивались ржавыми шурупами, забивались машеньками, чудесным образом не попадающими по шляпкам гвоздей, зато по моей черепушке — попадая с легкостью. — "Здесь еще метка!"
— Проверяй, выгребай всех, торопись! Через две минуты начнут дырявить посудину и на ней никого не должно быть! Руюму все пойдут, а следов быть не должно!
— Здесь! — Распахнулась, громко скрипнув, округлая дверь, резанув по глазам электрическим светом ружейных фонарей.
Легкая фигурка, накинула на меня плотную бардовую простыню, и отчаянно завизжала, привлекая к себе внимание.
Протопали подкованные сапоги и визг раздался еще и еще раз.
— Хватай эту косоглазую милашку, Руюм будет счастлив видеть соотечественницу!
— Тарцехвал, быстрее, минута! — Гогочущие мужские голоса промелькнули рядом с моим тряпичным убежищем и захлопнули за собой дверь, вновь наполняя комнату тьмой.
Острая боль пронзила левую ногу, и голова сделала то, что делать надо было намного раньше — купол защиты закрыл меня от неведомого оружия, проверяющего на крепость уже вторую "лайбу".
И выигрывающего поединок вчистую.
Струйки воды, невидимые и нечувствительные, заполняли комнату, прижимая мой кокон все сильнее и сильнее к потолку, пытаясь расплющить о дырявый свод, выдавить ненавистного человечка через дырочки, освободится от пустоты воздуха и захватить корабль в свое полное владение.
Наконец, потолок не выдержал.
Плохо соображая, что делаю, "заострил" свод купола и отключился, сильно радуясь, что наловчился "фильтровать" воздух для дыхания, а иначе, этот синевато-голубой, искристый и непробиваемый мячик, так и стал бы моей могилкой, на дне огромной и безбрежной реки, несущей свои волны мимо города с белыми стенами. Из которого я так легко сбежалне используя ничего, кроме собственной удали, тонкого расчета и импровизации!
Отчего, каждая моя "удачная" импровизация так сильно бьет меня же по голове — вопрос уже даже не второй, и даже вовсе не третий.
Убаюканный речной волной, пригревшийся в лучах Саханоца, ударенный в грудь лошадью с копытами 42-го размера — и это, только в ширину! — получивший по своей голове, многострадальной и ударонепрочной, попрощался с сознаньем не известно насколько.
Будь Керрам действительно ученым, а не лаборантом, он бы действительно привел мой организм к эталонному, но... Он даже не "троечник" — он недоучка, которого держат в лаборантах, дабы он чего "эдакого" не натворил.
Вот, он и не натворил.
Придя в себя, уже на шикарном закате обеих светил, в коконе, запутавшемся в прибрежных кустах, среди обильно накопившегося после поворота реки, плывуна, ряски и прочего речного мусора, начал "считать раны". Вещей — шиш. А точнее — вовсе не шиша. "Рюкзак" чувствуется рядом, но сил на него, пока нет. Грудь замотана, когда-то белыми, бинтами, не давая дышать полной грудью. На ноге — сквозная дырка в мякоти, сейчас уже затянувшаяся, но первое же неловкое движение даст мне еще возможность умереть от кровопотери. Пошевелил правой и, почесав нос, признался себе в том, что все не так уж и плохо. По крайней мере, не все мои движения в этом состоянии неловкие, а само состояние, хоть и напоминает Дюка Нюкема на последних процентах брони и жизни, но жизнь продолжается.
Осталось только слегка-слегка напрячься и открыть хоть маленькую форточку "Драконьей Дороги", а там... Там появится Лесли и моему побегу, столь изящному и удачному, придет логический конец.
"Обидно!" — Я покачал головой и еще раз почесал нос.
Запах гнили не располагал к долгим мудрствованиям, а состояние здоровья — к мощным магическим изысканиям. Больше всего хотелось поспать еще часов десять, плотно покушать, а потом проспать еще дважды по столько же.
Придал куполу идеальную, сферическую форму, попытался встать на ноги.
Встать не удалось. Сесть, тоже. Сесть не давала собственная кровь, намертво присушившая мою повязку к синеве защитного поля, а, при слове "встать", протестовал мозг, явно намекая на сотрясение.
Сидеть не могу, стоять — однозначно — нельзя, но и оставаться на одном месте, очень нездоровом из-за своих особенностей, тоже противопоказано.
Пришлось, таки, идти на крайние меры и убирать кокон совсем.
Накупался до "волчьих глаз", желтых и пронзительных, с любопытством наблюдающих за слабым человечишкой, барахтающимся в грязи и ряске.
Учитывая, что до берега я добрался ни разу не потеряв сознание, хоть и скрипя зубами от боли и отчаянно матерясь шепотом, то... Может, Керрам все-же умудрился модифицировать мое тело до эталонного образца? Ну, не может же быть лаборант настолько несведущ в делах, которыми занимается изо дня в день, несколько десятилетй!
Дышалось с трудом. Руки, максимально, поднимались до ушей, с усмешкой напоминая, что ломанные ребра — это очень забавно для тех, кто смотрит со стороны, но для "пациента" — дело полный табак!
Выбравшись на милую, сине-зеленую травку, собрал в кучу подергивающиеся мышцы, разъезжающиеся мозги и закатывающиеся глаза.
Представляю, как выгляжу со стороны: голый, двухметровый бледнокожий червяк, с жидкой порослью на макушке, черных волос, явно ведь — не бритый, коричнево-зеленые бинты, дырка в ноге, слава Звездам — не кровоточащая.
С бурчащим от голода, желудком.
На траве.
Один.
Бред!
Понимая, что вновь проваливаюсь в сон, окружил себя "кругом огня", твердо помня, что на берегу будет всяко холоднее, чем на воде.
Или, наоборот?!
Отвесив самому себе мифическую затрещину, сказал старику Морфею "привет!"
И принялся вволю браконьерничать в его заповедных землях, то собирая сонную рыбу, то устраивая марафонский заплыв в кристалльно читой луже, разлившейся посреди асфальтированной дороги, то знакомясь с дамами невероятных размеров, от которых приходилось спасаться, устраивая целые блинные заграждения и поскальзываясь на майонезно-икорной начинке, для особых, высоко таинственных пирогов, печь которые полагалось исключительно находу, покачиваясь в седле и что-то напевая голосом Боярского.
Стабильный бред, конечно, но и в нем были радостные моменты!
Например, Лесли нашла в одном из гаражей новенькую "Ниву", договорилась с внезапно ожившим Паличиком и сделала мне изумительный подарок, способный не только раскатывать по бездорожью без колес, но еще и легко выходить на околоземную орбиту, отражая нападение в конец озверевших метеориотов, метеоров и болидов, на нашу чудесную, милую и совсем одинокую в холодном космическом пространстве, Сутарру!
Я собирал лекарственные травы, наблюдал за своей собственной тушкой сверху, пытаясь найти признаки жизни и готовясь так и оставаться в царстве Морфея так долго, чтобы обо мне успели хорошенько забыть.
Зачем забыть? И как именно долго?
Махнул рукой на очередных лесных великанов, заходящих на посадку в центр болота, вниз раскидистыми кронами, вверх — толстенными корнями.
"Иногда бред — это всего-навсего бред. Тосно так же, как банан, что снится просто потому, что он снится..." — В полусне-полуяви-полугрезах-полубреду, я еще пытался что-то привести к единому знаменателю, найти секансы от косинсов черед индифферентное уравнение, но, в конце-концов, решил просто покататься на "Ниве", наслаждаясь подарком любимого человека, отчего-то перекрасившегося в рыжий цвет, но симпатичности от этого, не растерявшего.
Проснулся ближе к обеду и, осторожно, готовясь к неприятностям, снял "кольцо огня", восстанавливая ночные события по следам.
След был всего один и, если ему верить, то ночь вокруг меня происходило нечто настолько удивительное, что, уснув на берегу Реки, проснулся я где-то глубоко в лиственном лесу, оставив за собой чернющую дорогу, ровную, как стрела и столь же неотразимую. До безобразия широкую и, выглядящую так отвратительно, что мне стало очень стыдно.
Так стыдно, что рука нашарила "рюкзак", достала из него кусок мяса и, на ближайшие полчаса я красотами лиственного леса, более не интересовался, свято памятуя, что возвращение аппетита — верный признак пошедшего на поправку организма. Вот я его и "поправлял", сосредоточенно шевеля челюстями и прислушиваясь к своим ощущениям, как совершенно нормальная девочка Алиса, которая кушала гриб и спрашивала: "расту или уменьшаюсь"?!
Второй признак выздоравливающего организма — возвращение чувства юмора — тоже прошел "без сучка, без зажоринки", на полный живот и растекающееся по телу, блаженное тепло.
Еще через час с лишним, вежливо постучался в голову третий признак подступающего здоровья, и я стал искать ручеек по-звонче и, желательно, поглубже — очень сильно захотелось вымыться с головы до ног, отшкоблить заскорузлую повязку и оценить "масштабы повреждений" на свежую, сытую и спокойную, голову.
Сторожко ступая по упругой траве, уже осыпанной редкими листьями, маскирующими тонкие и острые сухие веточки, ориентируясь исключительно на слух и лишь изредка — на нюх, добрался до неглубокого овражика, по дну которого, звонко бежал метровой ширины, ручеек.
Сунулся было сразу в воду, но — пришлось выпрыгивать: температура воды была близка к замерзанию, на мой взгляд. Понятно, что это все шутки разгоряченного тела, но...
"Избаловался ты, Ситаль, избаловался!" — Хихикал я, развалившись в нижней "половинке" купола защиты, в горячей водичке, подогреваемой столь нетривиально используемыми, фаейрболами. — "Скоро начнешь варить уху, прямо в пруду, чтобы котелок не мыть!"
Идея, хоть и смешная, тем не менее, показалась мне имеющей право на претворение в жизнь. Нет, не в смысле кипячения прудов, разумеется, но вот сделать котелок из заклинания "Купол защиты"... Это уже было свежо и адекватно! Да и посуду мыть, кстати, тоже не придется...
Представляя себе силовые котелки, чайники и сковородки, ничего не весящие ложки и чашки, постоянно чистые, свежие и прозрачные, в полусне, уже представил себе здоровенный ресторан, в котором все, разве что кроме ножей и вилок, будет из силовых полей!
Это же какую можно рекламу устроить: "Ваша еда не касается металла!", "Безметаллическое приготовление!", "Мкажу металлу "НЕТ!" на кухне!"!
От прилива щенячьего восторга, чуть не утонул, зато мысли свернули на энергетическую сантехнику, вместо керамики или санфаянса.
В общем, если мозг хорошенько взболтать, устанавливая новые нейронные связи, он либо откажется работать, превращая разумного в классический овощ, либо начнет работать по-новому.
Жаль только, что такое резвое мышление может не понравиться гончарам и кузнецам.
