"У нас нет времени ждать, Лиза. Через пять минут у нас большая фотосессия. Все девочки уже сделали свои фото. Осталась только ты."
Махнул я рукой в сторону большого коридора по правую руку от девочки, и малышка перевела свои глаза туда, куда я указал, почти сразу вернув их на место и натужившись ещё сильнее. Улыбнувшись, я тоже быстро перевёл свои глаза туда же, где до этого секунду назад были глаза малышки, чтобы увидеть нечто интересное. Справа от небольшого согнутого рожком тельца девочки аккуратными кучками на равных промежутках друг от дружки были выложены свежие кучки дерьма; недалеко от каждой из кучек, на почти одинаковом расстоянии, всегда находилась небольшая желтая лужица. Усмехнувшись у себя в голове, я снова поторопил кроху.
"Ну же, давай, подумай о Викторе. Как по твоему он будет рад, когда через несколько лет будет смотреть на твои фотографии и вспоминать, что такая чудесная девочка была с ним в садике?"
Девочка, услышав мои слова, натужилась очень сильно, щёчки малышки покраснели, а из её глазок показались капли слез.
"Я стараюсь, честно! Я думаю о Викторе! Правда!"
Отчаянно пропищала девочка. Я скорчил лицо — признаюсь, мне надоело ждать. Пора было решать ситуацию.
"Значит, плохо стараешься. Делай."
Девочка, буквально посиневшая от напряжения, получив от меня прямую команду, внезапно протяжно запищала, промеж её согнутых ножек брызнула небольшая желтая струйка, тут же разбившись и расплескавшись во все стороны по полу; вслед за этой струйкой на пол негромко бухнулся небольшой цельный кусок говна, и тут же словно бы прорвало плотину — с неестественно громкими для такого небольшого тельца звуками пердежа, из попки малышки как из бочки пробка, на сцену вылетела куча дерьма вслед за первым куском.
"Дерьмо-дерьмо-дерьмо-дерьмо-дерьмо!"
Малышка, стараясь улыбаться мне в камеру, задрожала всем телом, не переставая испражняться, а уже вскоре, не выдержав напора, разрывающего её попку, зашаталась на прямом месте; уже через несколько секунд после этого девочка не смогла устоять прямо, ноги её подкосились, и крошка упала, плюхнувшись назад, прямо в свою собственную кучу дерьма.
"Прекрасно. Прекрасно."
Быстро щёлкая аппаратом, улыбался я, все это время снимая испражняющуюся девочку с самого начала её прилюдного похода в туалет. Закончив снимать, я выключил фотоаппарат, убрав его к себе в карман, после чего ободряюще улыбнулся крошке.
"Отличные снимки, мы точно добавим их в выпускной альбом Виктора. Ты, должно быть, счастлива."
Однако ответа мне не последовало — девочка либо не услышала меня, либо решила промолчать, либо была сейчас слишком слаба, чтобы ответить; впрочем, меня не устраивал ни один из этих трёх вариантов.
"Скажи что ты счастлива."
В один момент сменив выражение своего голоса с доброго на ледяной, уже буквально приказал я. Девочка, тяжело дыша в груде собственных экскрементов, едва заметно кивнула мне. Личико крошки было искривлено в муках, было хорошо видно, что её недавний поход в туалет доставил ей много боли. Несмотря на это, куколка совершенно не хотела меня расстраивать.
"Я... счастлива..."
Едва сумев сказать несколько слов, малышка потеряла сознание, совсем перестав удерживать своё тело, и от того, бухнувшись головой в лужу собственной мочи, замерла неподвижно. Я радостно хлопнул в ладоши, переводя свой взгляд — девочка меня больше не интересовала... по крайней мере конкретно эта девочка.
"Отлично! Aссистенты!"
"Да, сэр!"
Едва смог я сказать несколько слов, как тут же ко мне вышли две голые крошки — невинные лица девочек выражали глубокое уважение и почитание, малышки держали лица высоко поднятыми, а спинки — выпрямленными.
"Все готово для съёмок?"
Приподнял я одну бровь в верх. Малышки не замедлили с ответом.
"Да, сэр!"
Я мягко улыбнулся их словам.
"Вы уж постарайтесь сделать все так хорошо, как это только возможно. В конце концов, я не каждый день вижу то, как мой сынишка выпускается из своего детского сада."
"Да, сэр!"
Отсалютовав мне, девочки исчезли из моего поля зрения на несколько десятков секунд и тут же снова вернулись обратно — но на этот раз с трудом таща за собой большую чёрную видеокамеру на колёсиках, по размеру превосходящую девочек в три раза. Глядя на то, как малышки стараются и пыхтят, волоча камеру, я улыбнулся, слегка задумавшись.
Да, я понимаю, что кто-то, хорошо знающий меня, подумал бы, что это всего-навсего моё очередное развлечение — вся эта постановка с выпуском... и да, это на самом деле отчасти было так. Я хотел повеселиться. Но отчасти я и не врал — пару лет назад у меня и правда появился сын. Мой сын. Да, не удивляйтесь, я был отцом. Вот так новость, ха? С учётом всех тех оттраханных сучек, которых я накачал своей спермой, я должен был бы являться на текущий момент отцом не менее пары сотен детей, об этом вы не подумали? Почему же вы только сейчас об этом задумались? О да, у меня была куча детей, о которых я знал, куча сопливых орущих молокососов от кучи моих шлюшек. Только вот... мне было на них наплевать. Совершенно.
Когда мои дети-девочки вырастут, я со спокойной душой сделаю из них своих шлюх и заставлю их страдать, как и любых других девушек. Я не сделаю им скидку на родство со мной. Даже не так — зная, что на самом деле это я их отец, я получу от их пыток ещё больше удовольствия. Ну а мальчики... они могут до конца своих жизней делать то, что я им велю, впархивать на моих заводах или убирать мусор на улицах, тем самым ведя мой новый мир к процветанию. Вроде бы это и называется равенство, не так ли?
Но с одним моим ребёнком, с Виктором... с Виктором все было немного не так. Как вы можете понять из его имени, Виктор был для меня особенным. Я никогда не забывал про его существование. Едва он родился, я предоставил ему лучшие условия для его жизни, почти сразу отдав его в руки рабов, которые должны были присматривать за ним до момента, пока он вырастет (а это уже было очень много по сравнению с другими моими отпрысками). И я до сих пор думаю, что этот поступок — отдать своего сына на опеку рабам — был правильным решением и большой экономией моих сил, ведь мне в любом случае не было нужды проводить с ним время, формируя его характер и указывая ему, что правильно, а что — нет. При должном желании я мог бы изменить его сознание по своему вкусу в любое время, сделав из него отмороженного преступника, или же отчаянного борца за справедливость, или привить ему ложные воспоминания обо мне... при этом я совершенно не сомневался, что, даже сделай я такое, чувство вины меня даже не кольнёт. Так что заботился я о нем совсем не потому, что чувствовал вину за что-то. Совсем нет. Тут дело было в другом.
В моей руке из ниоткуда вдруг появилась старая и мятая фотография. На фотографии было четыре человека. Одним из этих людей был я. Я улыбался, как, впрочем, и все три остальных человека — две молодые девушки и одна женщина — вот только у меня по щекам, в отличие от дам с фотографии, слезы не текли.
"Саша... Даша... и Алиса..."
Моя рука легко прошлась по фотографии, по обреченным лицам моих родственников, задержавшись на секунду на последнем лице — на лице моей матушки. Нарочно растягивая слова я с издёвкой произнёс:
"Словно это было только вчера... правда, шлюшка?"
"Да, хозяин. Вы совершенно правы."
Внезапно из теней зала за моей спиной вперёд на свет вышла фигура, до этого покорно ждущая момента, когда я её окликну. Женщина, которую ранее любой мужчина с лёгкостью назвал бы привлекательной, теперь уже не была так прекрасна, и даже тонны косметики и уйма пластических операций не могли скрыть всех её морщин и всех изъянов на её лице. Женщина, которая уже изжила своё и была сейчас скорее воспоминанием, чем действующим лицом моей жизни. Женщина, сперва унижающая меня всю мою жизнь, а затем сама подвергнувшаяся унижению от меня. И эта женщина...
"Алиса."
"Да, господин."
Покорный голос некогда моей приёмной матушки стал мне ответом.
Я не стал отвечать на эти её слова — этого не требовалось. Вместо того я снова взглянул на фотографию в своей руке, пытаясь найти на ней то, чего там никогда не было. В который раз не находя этой маленькой, но такой важной детали на снимке, я вздохнул.
"Знаешь, я не отрицаю то, что я плохой отец. Напротив, я уверен в этом. Да, это так. Я ужасно плохой отец, ровно каким был и мой отец. Но знаешь что? Мне совершенно плевать на это."
Я сжал снимок в своей руке; тот мгновенно смялся. Я поднял взгляд с фотографии.
"Виктор... вырос физически крепким. Это все, что от него и требовалось. Но как я поступлю с ним теперь? Стоит ли дать ему ту жизнь, которой не было у меня? Или..."
Тут я на секунду запнулся.
"...или может лучше сразу избавить его от всей ненависти, что даст ему этот мир? Xотя...
Я снова запнулся. Но только слегка.
"...ведь если я постараюсь, он никогда не будет чувствовать ни боли, ни страха. Я бы смог подстроить наш мир под него. Сделать для него небольшой мирок в своём королевстве."
Я минуту помолчал. Алиса, стоящая за моей спиной, в это время не проронила ни звука и даже не шелохнулась.
"Ладно, пока стоит оставить это... Думаю, что бы я не решил с ним сделать в будущем, это так или иначе будет верным решением. Что скажешь?"
Обернул я наконец голову назад, на стоящую позади меня женщину.
"Вы совершенно правы, господин."
Матушка не колебалась над ответом и доли секунды — за годы моего господства над ней, за время всех тех пыток, которым я её подвергнул, за время всех "кнутов и пряников", которых я ей регулярно выдавал в равных пропорциях, она уже давно стала совершенно смирилась со своей участью и стала моей совершенно покорной рабыней. Она больше не дерзила мне и не спорила, в её глазах давно угас огонь мятежа, а в момент, когда она совершенно сломалась и покорилась мне, я даже перестал использовать на ней свою силу — так, прикажи я ей сейчас убить её родных дочерей, она спросила бы лишь как именно она должна это сделать и затем сделала без колебаний, мне бы даже не пришлось заставлять её — можете в этом не сомневаться. Она была полностью моей. Погрузившись в такие приятные мысли, вспоминая долгие месяцы тренировок и воспитания покорности у Алисы, вспоминая то, как мне приятно было ломать её тело и душу, как приятно мне было подавлять её волю своей силой... вспоминая все это я даже на секунду пожалел, что она уже не такая красивая как раньше.
"Я очень рада что ваш сын так вырос и стал таким хорошим мальчиком. Уверена, что бы вы не решили с ним сделать, это будет совершенно правильно."
Тем временем, не поднимая своей опущенной головы со своими по-прежнему красивыми волнистыми волосами, продолжила женщина, неприкрыто подлизываясь ко мне. Это тоже ей было привито — её лесть временами сдерживала меня от того, чтобы в очередной раз наказать её — в хорошем расположении духа я почти не испытывал желания мучить свою мамочку, и Алиса это знала. Конечно, ключевой фразой тут было — "почти не испытывал".
Однако сейчас, когда годы уже взяли над ней своё, её лесть, лесть старой шлюхи с раздолбанным мною же разумом и телом, меня совершенно не волновала, а сейчас же — в особенности. На её счастье, сейчас я был в приподнятом настроении и потому решил проигнорировать её комментарий, который в обычной ситуации меня, вероятнее всего, разозлил бы. Однако сейчас была не совсем обычная ситуация.
"Не скромничай. Он наш сын. Твой и мой. В конце концов он вылез из тебя."
Сделав ударение на слове "наш", слегка ехидно ответил я. Однако матушка тут же поспешила возразить, все так же льстиво и покорно, не поднимая своей головы:
"Такая грязь как я недостойна называть своим сыном дитя своего господина. Простите свою покорную рабыню за эти грубые слова, владыка, но этот ребёнок не мой, а только ваш."
Возразить на такие униженные и покорные слова я бы не осмелился. Мои губы дрогнули в улыбке.
"Приятно видеть, что ты знаешь, где твоё место. Что же... ладно, оставим все это. Мне требуется провести последнюю проверку перед началом представления. Ты же не хочешь, чтобы мой график нарушился, правда?"
Приподнял я брови вверх, ожидая соответственной реакции; и я её дождался.
"Простите эту глупую шлюху, сэр."
Матушка низко опустила свою голову, поспешив снова скрыться в тенях сцены; уже через несколько секунд я снова перестал ощущать её присутствие, словно бы Алисы и никогда тут не было.
А жизнь тем временем не стояла на месте. За время моей беседы с матушкой на сцене вовсю происходили изменения — едва я закончил снимать последнюю испражнявшуюся малышку для выпускного коллекционного альбома Виктора, и завёл лёгкую беседу с Алисой, как тут же группа маленьких девочек-уборщиц выползла на сцену, забавно тряся своими маленькими попками. Малышки были совершенно голыми, если не считать крепившихся к их рукам и ногам больших впитывающих губок, и торчащих из их ртов больших кисточек для сбора мусора, а у некоторых — вытягивающихся изо ртов рукояток совков с длинным окончанием у пола. Группой начав работу, девочки управились очень быстро и со знанием дела — было похоже, что они не в первый раз выполняют подобное — действия всех крошек были строго скоординированы — пока одна растирала по сцене мочу, вторая своей кисточкой-веником сметала дерьмо в веник, крепящийся к лицу третьей малышки, а та, в свою очередь, аккуратно уносила испражнения в ведра, которые девочки принесли с собой. Справившись со своей работой, девочки покинули сцену, а им на замену тут же вышла новая группа малышек, группа намного больше той, которая занималась уборкой, и, в отличие от первой группы, эти девочки были одеты. Выйдя на сцену, малышки замерли неподвижно, выжидающе и с боязнью в глазах глядя на меня, и зашевелились снова лишь тогда, когда я переключил на них своё внимание, закончив беседу с Алисой.
"Ну что же. Давайте, маленькие шлюшки. Как репетировали."
Посмотрев на девочек, скомандовал я сразу, едва перевёл глаза со своей покорной мачехи, растворившейся в тенях у сцены. Крошкам не пришлось повторять по несколько раз. Со страхом посмотрев на меня, девочки собрались и подтянулись, явно к чему-то готовясь. Pядом со мной пискнула, включаясь, большая кинокамера под операторством ещё двух малышек, напрямую подконтрольных мне. Вскоре нестройный хор маленьких дрожащих голосков прорезал тишину.
"Виктор, мы все поздравляем тебя с выпуском. Желаем тебе счастья и удачи в твоей новой школе и всего самого наилучшего."
Совершенно неуверенными голосками начали девочки.
"А ещё мы приготовили для тебя представление... пожалуйста, посмотри..."
Девочки — все, как одна, — потянулись своими ручками сперва вниз, а затем, ухватившись за краешки своей одежды, задрали свои маечки и кофточки вверх, оголяя моему взору свои юные тела. Сразу вслед за этим, девочки похожими движениями, но в обратном их порядке, стянули со своих ножек юбочки и штанишки. Закончив таким образом раздеваться, крошки, стыдливо пряча ручками свои интимные зоны, многие на грани слез, со страхом посмотрели на меня, а я с возбуждением посмотрел на них в ответ.
