И я считала это нормальным и вполне естественным — быть собой в сексе. Что может быть проще? Наверное, ничего. Но и это, особенно это, с Романом не получилось. Даже на простынях мне пришлось играть кого-то, сдерживаться и строить из себя ангела. Рома действительно был хорош, абсолютно неэгоистичен и бесконечно добр, но я всегда была с ним скована и мои мысли касались того, как бы случайно не сделать что-нибудь "не так". Хотя во время секса я всегда обо всем забывала.
Да, хорошо играть получилось не сразу. Но и с этим я справилась, справедливо решив, что кое-какой секс с богатым и красивым будущим мужем куда лучше отсутствия и того, и другого. Я приручила немного пугливого, немного мечтательного и очень богатого мужчину, и знала, что моя конечная цель вот-вот появится на горизонте.
Учеба в университете подходила к концу, имелась кое-какая работа, помогавшая продержаться до замужества, и муж был почти у меня в кармане. А из зеркала на меня смотрела совершенно другая женщина — та, какой я и хотела стать.
Глава 58.
"Маяковский понимал любовь так:
Если ты меня любишь, значит, ты со мной,
за меня, всегда, везде и при всяких обстоятельствах".
Лиля Брик.
Поездка к Алисе помогла нам стать ближе еще немного. Теперь дотошные правильные свидания уступили место обычным повседневным встречам. Рома был занятым мужчиной, с головой погруженным в работу, поэтому на меня у него времени оставалось мало. Но оставалось. Изредка мы ходили в гости, также изредка спали вместе у него в квартире, но официального приглашения пожить вместе я еще не дождалась.
— Откуда это? — Ромка подушечками пальцев провел вдоль позвоночника и подул на прохладную кожу.
Я поежилась.
— Да так...ошибка молодости.
— Тогда уж две ошибки, — весело хмыкнул он и обвел контуры верхней татушки. — Я не думал, что у тебя есть татуировки.
— Как видишь, есть.
— И что они символизируют? Змея, волк...
— Ничего они не символизируют, — сдерживая резкий ответ, грозивший сорваться с языка, процедила я. — Просто рисунки.
— Так не бывает.
— Почему не бывает? Я же сказала, была молодая и глупая, вот и наделала.
— Эй-эй, спокойнее, — мужчина привстал на локте и с любопытством посмотрел на меня сверху вниз. — Чего ты завелась?
— Я не завелась. Просто зачем об одном и том же по сто пять раз?
— Если они тебя так раздражают, то сведи. Сейчас есть лазерное удаление.
— Не надо.
— Почему?
— Я не хочу, чтобы мне снова было больно, — рассмеялась и в позе звезды распласталась по большой кровати, закинув ногу мужчине на бедро. — Пусть так все останется.
— Ну, пусть останется, — сдался Рома и погладил мою коленку. — Нас родители на ужин пригласили.
Я замерла. С ним всегда так. Он мог часами рассказывать о каких-нибудь несусветных глупостях, нести полную чушь, но важную информацию упоминал мельком, в паре словосочетаний. Не более. Но это было очень важным и ответственным шагом для меня — знакомство с потенциальными свекром и свекровью.
— Правда? — удивилась. — И когда?
— Когда нам будет удобно, хоть завтра.
— Завтра, конечно, не получится...Давай в субботу. Ты занят?
— Нет.
— А они?
Роман быстро-быстро, словно озорной мальчишка, покачал головой.
— Тоже нет. Ну что, я договариваюсь?
— Конечно, милый. Договаривайся.
Его родители были не самыми приятными людьми, причем...даже не так. Со свекром я ладила прекрасно — на самом деле, это единственный человек семьи Герлингер, с которым я чувствовала себя в своей тарелке. По своей натуре Герлингер-старший был дельцом до мозга костей. Именно он сколотил семейное состояние, именно он придал своей фамилии тот вес, который она имела к сегодняшнему дню. Умный, образованнейший мужчина, но в то же время не одухотворенный и витающий в высоких материях, а приземленный. Лев Иванович был человеком, стоявшим двумя ногами на твердой земле, абсолютно материалистичным и прагматичным.
Безусловно, он мне понравился, впрочем, как и я ему. В этой семейке мы нашли друг друга, и иногда складывалось такое впечатление, что я замужем не за Романом, а за его отцом. Ромка стал всего лишь одной из тем наших разговоров и поводом, чтобы в очередной раз пообщаться по душам.
С сыном у него сложились достаточно прохладные, но уважительные отношения, как будто они были далекими родственниками, а не близкими людьми. И дело не в том, что они как-то конфликтовали или в каких-то взглядах не сходились. Их семья была образцово-показательной, такой, где детям разрешают гармонично и свободно развиваться, так что ни о каком моральном навязывании речи не шло. Просто Рома с ног по макушку являлся маминым сыном. До мозга костей.
Элеонора Авраамовна меня предупреждала заранее, точно зная, что я встречу в семье Герлингер.
— Свекровь у тебя будет адская, — говаривала бабулька и щурилась на солнце.
— С чего вы взяли?
— Сама подумай. И взгляни на своего Ромео. Мужчина не сможет вырасти таким, если его воспитанием хоть отчасти занимается отец.
— Хватит вам. Он не какая-нибудь мямля. Просто он правильный и...и...
— И? Поверь мне, Александра, такого приторного романтика могла вырастить и воспитать только женщина, причем определенного склада ума. Ты представляешь какого? — я промолчала. — И кстати, милочка, вопрос дня. Твой Роман — единственный ребенок в семье?
— Да, — кивнула с опаской. Продолжение не обещало ничего хорошего. — И что?
— И то. Он единственный ее ребенок, в которого она все вложила. Как ты думаешь, захочет ли мать делить сына с тобой?
— Глупости, — отрезала я и постаралась выкинуть из головы пророческие слова. — Прекратите нагнетать.
Она не нагнетала, она оказалась с точностью до мелочей права. В той же степени, что Рома был материнским созданием, его мать, Наталья Дмитриевна — жила и дышала исключительно ради сына. Только сын и его жизнь имели для нее значение. В сердце женщины не было место ни мужу, ни родителям, ни даже ей самой— там безраздельно властвовал Рома. И своему мужу Наталья Дмитриевна была даже благодарна за то, что тот не лез в воспитание ребенка. Малейшее посягательство на интерес Ромки приравнивалось к войне, и я — стала ее главным противником.
Высокая, круглолицая, пухлая женщина за пятьдесят восприняла меня не просто в штыки. Ей хватило взгляда, чтобы меня возненавидеть. Пока Рома разливался соловьем, помогал снять плащ и представлял родителям мою персону, Наталья Дмитриевна, стоявшая за спинами мужа и сына, с яростной гримасой изучала потенциальную невестку. На скулах округлого лица ходили желваки, тонкие светлые губы мятежно поджаты, да и сама поза словно кричала о том, чтобы я и думать забыла о ее сыне.
— Эта потрясающая женщина — моя мама, — под Ромкиным любящим взглядом женщина оттаяла, даже засияла, и поза растеряла половину своей враждебности. — А это Аля, моя...девушка.
— Очень приятно, — скромно потупилась и приветственно кивнула его родителям.
— Вас так и зовут — Аля? — с неприязнью скривив губы, нелюбезно уточнила женщина.
— Меня зовут Александра, но для семьи — просто Аля.
Она задохнулась от моей наглости и замолчала. Без каких-либо препятствий мы прошли в гостиную. Я была одета в наглухо закрытое платье, но под испепеляющим взглядом будущей свекрови чувствовала себя почти голой. Возможно, будь я другой, то смутилась бы и все испортила, но моя выдержка не дала ударить в грязь лицом. Я вежливо и корректно отвечала на заполненные интересом и любопытством вопросы Льва Ивановича и прохладно — на нашпигованные ядом и сарказмом короткие реплики Натальи Дмитриевны.
Рома враждебного отношения матери не замечал, свекор — не вмешивался, так что мне приходилось отдуваться самой. Видя, как мой жених боготворит свою мать, я не могла идти на открытое столкновение, и женщина это, безусловно, понимала, чем без зазрения совести пользовалась.
— Откуда вы приехали, Александра? — она особой интонацией выделила мое имя, непрозрачно намекая на разговор в прихожей. — Вы ведь явно не из Москвы.
— Из Липецка, — с недрогнувшим лицом ответила я. — Приехала шесть лет назад. Так что теперь я почти самая что ни на есть москвичка. Насколько я помню, чтобы получить гражданство другой страны, нужно прожить на одном месте пять лет. Не думаю, что для столицы существуют какие-то отдельные требования.
— До москвички вам явно далеко.
— Не дальше, чем вам, — любезно улыбнулась и аккуратно прожевала кусок белого мяса. — Рома рассказывал, что вы долгое время жили на Камчатке. И переехали сюда около семи лет назад. Я правильно говорю, Ром?
Он отпил немного вина и согласно кивнул.
— Ну да. Лет семь-восемь назад.
— Вот видите. Можно сказать, мигрировали почти в одно время.
Холеная пухлая рука до побелевших пальцев сжалась на ножке хрустального бокала. Лицо разрезало псевдо понимающей улыбкой.
В таком ключе и продолжился злополучный, долгий ужин. Я всегда поесть любила, но под взором тетки кусок в горло не лез, и я пила исключительно сок, что эта язва не преминула ехидно отметить:
— Вам не понравилось вино, Александра? Хорошее вино из французских виноградников.
— Нет, спасибо.
— Брезгуете? Или принципиально не употребляете? Знаете, у меня есть знакомая, Лидия Семеновна. Лёв, помнишь такую? — Лев Иванович издал неопределенный звук. — Так вот, пила по-черному. Причем абсолютно все — начиная с водки и заканчивая ликером. Сын ее закодировал. И что вы думаете? Теперь не пьет, да. Говорит, капля алкоголя для нее — чистейший яд. А вы, Александра, чего не пьете? Хорошее ведь вино.
— А я забочусь о здоровье будущих детей, — любезно парировала я, и с удовольствием проследила за тем, как с ее лица исчезают все краски.
— Вот это правильно! — кряхтя и втягивая большой живот, пожилой мужчина поднялся из-за стола и потрепал сына по плечу. — Молодец, Ромка. Дети — это хорошо. Верно я говорю?
— Конечно, отец.
— Ладно, пойдем со мной, покурим.
Из роскошного дома Герлингеров я вышла морально вымотанной и выжатой как лимон. Была готова поспорить на что угодно — мать моего будущего мужа энергетическая вампирша, пьющая энергию исключительно из избранниц сына. А Ромка наоборот, шел — да что там! — почти летел, насвистывал что-то себе под нос, явно получив удовольствие от сегодняшнего вечера.
— Ты отцу понравилась, — лучась, поведал мужчина.
— И он мне тоже. У тебя потрясающие родители.
— Кстати, они хотят с твоей бабушкой познакомиться.
— Бабушкой? — эхом отозвалась я. Внутри все перевернулось.
— Ну да. Она им обязательно понравится.
Господи! Еще бы уговорить эту бабушку.
— Я не сомневаюсь, Ром.
В кои-то веке Ромка сам притянул меня к себе и поцеловал, заставив меня растеряться и обмякнуть в его объятиях.
— Я очень тебя люблю, Аль. Очень.
— И я тебя.
— А переезжай ко мне, а? — бесшабашно предложил он и поднял меня в воздух.
— Поставь на место!
— Нет, любимая. Скажи, что переедешь и поставлю.
Я громко рассмеялась.
— Ты пьян?
— Как стеклышко. Так что? — он притворно грозно свел брови на переносице. — Будешь со мной жить?
— Ай! Буду-буду, только отпусти.
Он предложил поехать к нему, но я отказалась, сославшись на усталость, и уехала домой.
Ужин с моей, так называемой бабушкой, привел меня в ужас. Так что думать ни о чем другом не получалось. Элеонора Авраамовна обладала крутым нравом и острым языком, поэтому с легкостью могла отказать в этой маленькой игре. Хотя всего-то — на час изобразить мою родственницу. И от согласия моей старухи многое зависело. Да, возможно, с Ромкой все и так выгорело бы, но его мать найдет мою ахиллесову пяту и будет бить в нее, пока не попадет. Я не могла этого допустить. Но и заставить Элеонору Авраамовну делать что-то против воли — тоже не могла.
Мне повезло. И старуха согласилась.
— Мне все равно скучно, — объяснила она свое поведение и вяло дернула плечом. — Так хоть на эту курицу взгляну.
— Взгляните-взгляните, — злорадно захихикала, в красках представив, что ждет мать Ромки. — Вам понравится.
— С одним условием, Александра.
— Что за условие?
— Ты остаешься у меня работать.
— Но я к Роме переехала, — напомнила ей. Да и вкалывать за пятьсот рублей в месяц, отдраивая чужую квартиру, уже не прельщало.
— Ну и что с того? Одно другому не мешает. Будешь приезжать каждый день и убирать. Всего-то!
— Эээ...
— Но я не заставляю тебя, Саша, — открестилась Элеонора Авраамовна. — Тебе решать — хочешь ты за своего Рому замуж или не хочешь.
Я хотела. И поразмыслив, пришла к выводу, что пару часов унизительной работы в день не такая уж большая цена за счастливое и желанное замужество, в которое я уже вложила столько сил, и чувствовалось, что вложу еще немало. К тому же Элеонора Авраамовна уже такая старая, что с нее песок сыплется. Маловероятно, что мне придется работать у нее долгое время.
— Зачем вам я? — любопытство взяло верх. — Наймите новую.
Она капризно, как маленькая девочка, надула тонкие бесцветные губы.
— Мне скучно.
Это был феерический ужин. Потрясающий. Перед ним я отдраила всю квартиру, тщательно как никогда, просто потому что в этот раз старалась исключительно для себя. Я накрыла на стол, купила на собственные деньги еды и напитков, а также подходящую по случаю одежду. Элеонора Авраамовна тоже принарядилась, нацепила свои любимые драгоценности, напомнив увешанную игрушками высохшую елку. Я еле уговорила ее не надевать диадему, которую старушка вытащила из своего сундучка.
— Не позорьте меня, — шикнула на нее и бесцеремонно вырвала из старческих рук дорогое произведение искусства, небрежно засунув его назад. — Хватит того, что есть.
— Даже если я оденусь как представитель племени мумба-юмба, твои немцы мне ни слова не скажут, — раздраженно сказала бабулька и закурила. — Богатство позволяет иметь различные причуды.
— Все равно. Давайте без короны, а? Это уж слишком!
К ужину я сама себе напоминала загнанную лошадь. Из последних сил нацепив платье и поправив прическу, я придирчиво оглядела себя в зеркале. И осталась недовольна.
— На.
В меня полетели бусы из черного жемчуга.
— Ого!
— Но-но, — старуха погрозила мне узловатым пальцем. — Губу не раскатывай. На час. Они уйдут, и снимешь.
С украшениями, безусловно, я смотрела лучше. И дороже. Явно не провинциальной девочкой не пойми откуда.
Герлингеры были в шоке. Даже Рома выглядел прибалдевшим и присмиревшим, старался держаться поближе ко мне и ничего не трогать, а уж про его родителей и говорить нечего. Наталья Дмитриевна лишилась дара речи, узрев на стенах полотна Кардовского, Кандинского и раннего Пикассо. Лев Иванович с благоговением рассматривал старинные сервизы и подсвечники, щурясь и склоняя голову ближе. Рома молчал. Все были в шоке. И только моя сухонькая старушка с видом вдовствующей герцогини сидела во главе стола и дымила как паровоз своим мундштуком.
