— Что? Какое дело?
— Я должен с ней подраться.
— Ты не бредишь? Быть может, утром поговорим? — Соу обеспокоенно прикоснулась к моему ледяному лбу.
— Это шанс восстановить изувеченное в бою Сердце. Я… я потерял чувства, Соу. Словно оловянный солдатик, заво… в общем, это непросто.
— Но разве не в твоей власти восстановить их?
— Ты же помнишь правила, Соу. Сбывается во сне то, чего я по-настоящему хочу, а я ничего не хочу. Не могу хотеть, точнее.
— Но причем тут Канария и дуэль с ней?
— Тень предложила найти нечто, пробуждавшее во мне сильные чувства — дескать, Сердце откликнется и я сумею его восстановить. А я всегда любил музыку.
— И ты считаешь, что сумеешь обратить разрушительные мелодии Канарии во благо?
— Величия и гармонии в них предостаточно — должно сработать. Рискуем, но что поделаешь — я не вижу иных вариантов.
— Что ж, если ты решил попробовать, нет смысла спорить, ведь мне… наверное, нечего предложить.
— Соу…
— Спи, мастер. Утром нас ждет Н-поле.
Сумрачный тоннель, уходящий в глубины подземелий, казался знакомым, но в этом полумраке тяжело было понять, чем именно. Стоявшая в боковых проходах стена темной воды, ее безумная вертикальность притягивала взгляд. Прикоснуться бы к колышущейся стене, наощупь убедиться, что это не обман и не оптическя иллюзия, но я шел дальше, и чудо оставило меня равнодушным. Море расступилось, а значит, Тень где-то там, внизу, помогает восстановить спасительные секреты Лабиринтов.
Лестница, окруженная стенами вод, показалась еще более странной, и только сухое нутро Лабринта позволило мне вновь собраться с мыслями. Тень была там, недалеко от входа в Улитку, совсем маленькая на фоне огромных трупов безымянных гигантов.
— Ты быстро вернулся, и вовремя! — воскликнула она. — Не могу оживить бедняг, ведь они утонули во мне, так что попробуй ты!
— Кем они были?
— Привратниками, отделявшими зерна от плевел. Стражами гармонии. Без них у нас ничего не выйдет.
— Я…не знаю, смогу ли. В любом случае, это надолго.
— Остальное уже готово, так что стоит лишь оживить их, и…
— Или заменить, — хмыкнул я, глядя на лохмотья плоти, свисающие с гигантских костяков. — Мне никогда не нравились такие формы.
— Если ты используешь оставшиеся нетронутыми части Сердца, то они могут тоже разрушиться.
— Рискнуть частью, чтобы вернуть все? Это годится.
— Вот как. Хотя иного выхода и вправду нет. Я останусь рядом, — Тень подошла поближе, — на всякий случай. Остальные уйдут, чтобы не мешать.
— Хорошо. Смогу рассказать тебе хорошие новости во время работы.
— Хорошие новости? Правда? Кажется, мне…нравятся хорошие новости!
— Я принес тебе имен — несколько, на выбор. Буду рассказывать истории их владелиц, а ты выберешь понравившуюся.
— Чудно, чудно! Рассказывай же скорее, но не забывай о стражах!
— Первое имя хорошо подошло бы тебе прежней. Попробуй его на вкус: Тиамат, Тиа.
— Ти-а-мат. Совсем как «томат», — засмеялсь Тень. — Тиа мне нравится больше. Но ты обещал историю о ней, правда?
— Шумеры считали ее матерью мира, разумным хаосом соленых вод, из которого родилось все сущее. Но боги сражались с ней, а убийца ее, Мардук, создал из ее тела небо и землю. Матерь богов, Тиамат — не такой ли была ты когда-то?
— Очень похоже на то, что эти твои шумеры знали толк в собственных снах. Но я больше не могу носить таких имен, прости.
— Мое дело — предлагать, не более. Тогда она станет первым стражем гармонии, слабым оттенком былой себя, — и жесты глубокой синевой начертили мерцающий силуэт матери — хищницы, распростершей могучие крылья и поднявшейся на дыбы в тщетной попытке вырваться из уз камня.
— Ты дашь стражам формы владелиц отвергнутых мною имен? — удивилась Тень.
— Они ничем не хуже других, верно?
— Не боишься, что они слишком сильны для подобного?
— Пока что нет, — улыбнулся я, — а потом, когда они исполнят предназначенное, будет видно. Продолжим?
— Конечно!
— Нагайна, Айна, великая кобра.
— Айна, Айне, Айнур…айн, цвай, драй, рухнули двери в рай…нет, это плохой знак! Быть одинокой змеей заманчиво, но я устала оставаться сама.
— Что ж, из нее выйдет отличный страж, — и изгибы алого соткались в гигантскую кобру, гневно шипящую в нашу сторону.
— Исси, Исида — «великая чарами, первая среди богов», повелительница заклинаний и тайных молитв, быть может, она тебе понравится?
— Инанна, Иштар, Изис, Исида, Астарта, Ашторет, тысячеликая и этим лживая, она привлекательна, но смертельно опасна. Тебе ли не знать, как силен этот яд? Во имя нашего мира я откажусь.
— И я благодарен тебе за такое решение, — фиолет Маски Лжеца соткался в женский силуэт, скрытый просторными ниспадающими одеяниями.
— Надеюсь, больше не станешь соблазнять подобным? — хитро взглянула на меня Тень.
— Боюсь, придется. Это имя…
— По крайней мере, теперь я знаю, что могу тебе доверять, — неожиданно засмеялась она, — и быть может, ты поймешь то же самое.
— Мы не закончили, так что не торопись с выводами.
— Что ж, не буду. Вперед!
— Нанося оранжевое, ты назвала себя Лилит. Быть может, это имя пришлось тебе по вкусу?
— Лиллит, Лилеум, линолеум, лилия-однодневка, первая и отвергнутая, мать демонов — тогда оно было только знаком того, что я собиралась сделать, и им и останется. Ведь ты не хочешь повторения этой истории?
— Тогда ты была довольно убедительна.
— А ты вырвал мои внутренности и мою победу. Забудем все это, пожалуйста!
— Согласен. — и оранжевое пламя свернулось в очаровательную рыжеволосую девушку, сидящую в озерце лавы.
— Морриган, Великая Госпожа Ворон, коварство, война и соблазн в одной богине-оборотне.
— Колдунья и пророчица Морриган, черная, словно крылья ее любимцев. Скажи, ты нарочно выбирал тех, кем я не хотела бы стать?
— Я… не знаю. Просто перебираю подходящих богинь, пожалуй.
— Богинь, — передразнила меня Тень. — И только их. Я дам тебе еще одну попытку, а потом сама возьму то, что мне понравится.
— И где же?
— В глубине твоих глаз. Ты слишком поглощен внешним, чтобы сделать хороший выбор. Позволишь?
— Что ж, хорошо. Но сперва дай мне клетку…ту самую клетку, для чернокрылых.
— Достойная птичка займет ее, пусть и ненастоящая. Держи.
— Рой ворон, вылетевший из моей груди, втянуло в открытую дверцу и пометавшись внутри, они собрались в хрупкую фигурку в плаще из лоснящихся черных перышек. Щелкнул замок и я вздрогнул от ненависти, которой обдал нас острый взгляд пленницы. Быть может, и вправду тут слишком много опасных отражений?
— Венона, дочь упавшей звезды.
— И снова промах. Ах, как же ты бываешь слеп! А ведь моя нынешняя форма предназначалась ей, сумевшей задеть тебя глубже, чем богини и колдуньи далекой старины! Пусть ненадолго, пусть не всерьез, но ты был пленен ее образом — этого не скрыть.
— Тогда назови ее имя, Тень, — заключая в серебряные сети Венону, ответил я, — и хватит игр.
— Но я так люблю играть! Давай, отгадай мою загадку и сам назовешь ее, а?
— Круг стражей сомкнут, а время еще есть. Раз я не смог угодить тебе с именем, то хотя бы не откажусь сыграть.
— Чудно, чудно! Слушай же внимательно, а то снова ошибешься!
— Давай, не томи, — я был выжат, словно лимонная корка и тяжело опустился на пол, не удосужившись создать себе что-нибудь более подходящее.
— "Она охотница в крови и дар ее — дар гончей, что несется, стопами босыми терзая душу жертвы. Она себя боялась и от правды бежала через океан, чтобы вернуться по зову сердца птицей мудрой вновь домой. И как бы не считали остальные, она лишь проиграла, бессильна противостоять желаньям, что судьбе диктуют, и в поражении победу обрела." Кто она, догадаешься?
Яркий свет ударил в глаза, защекотал, заставил перевернуться. Маленький солнечный лучик спас меня из неудобной ситуации — разгадать мысли Тени мне вряд ли удалось бы. Или уже следовало звать ее иначе?
За завтраком Соусейсеки была необычно молчалива — впрочем, чему удивляться, ведь и раньше ее надо было разговорить. Тишина ощущалась почти физически, грозным облаком нависая над чистенькой скатертью, белым рисом и какими-то замысловатыми блюдами, которые красиво стояли посредине.
Где-то тянулась тихая мелодия, странно знакомая, неожиданная, но чарующая, и вдруг одна за другой из глаз побежали соленые струйки и стало жаль — не себя, не Соу, не стариков, а эти старенькие предметы, вынужденные служить нам и терпеть эту тишину, это молчание, невиновные, всегда хотевшие сделать как лучше.
"Безумие" — зазвенело в ушах колокольчиком, — "Безумие. Но ведь и раньше…"
И на глазах у изумленной Соу я попросил прощения у всех вещей, что так неожиданно напомнили о себе, извинился за нас с ней и словно ощутил молчаливый ответ — они были тронуты тем, что о них вспомнили.
"Безумие. Что мне до них, маленьких и жалких, пусть даже вскормленных урывками чужих эмоций?"
Но стоило оборваться мелодии и безразличие вернулось с прежней силой.
— Очередной приступ, Соу. Не обращай внимания.
Но она не ответила словами, а отодвинув в сторону чашку риса, тихо запела какую-то грустную песенку на совсем непонятном языке — и ощущения накатили с новой силой, глубоким грустным теплом подступая к горлу, гнездясь под ребрами, щекоча сердце.
Сердце!
— Да, ты права, — всхлипывая, произнес я, — и Тень… была права. Все… все… получится… так просто…
— Мы пойдем к Канарии чуть позже, — сказала Соусейсеки, когда отзвучали последние ноты. — Иначе она легко убьет тебя. Быть может… я спою еще?
— Пожалуйста, продолжай! Я… не знал, что ты умеешь…
— Это не умение, — отвечала она. — Тут нечто другое…
Но Соу не могла петь постоянно, да и спустя некоторое время ее мелодии уже не так рвали душу, как раньше. Да, ее проницательность уберегла меня от больших неприятностей, но теперь нужно было подумать, как удержать вовремя проснувшееся Сердце, не позволив ему снова замолкнуть или наоборот, разорваться от переизбытка эмоций.
Забавно, но наконец-то нашлось применение как-то случайно попавшему в мои нехитрые пожитки с прошлого мира телефону, который все это время пылился на дне рюкзака. Он и раньше был в гораздо большей степени плеером, нежели средством связи, и оставалось надеяться, что переход через изнанку мира не повредил старичку или его содержимому. Заряжаться он, во всяком случае, не отказался.
Соу честно предупредила меня о том, что стоит осмотрительно выбирать мелодии, чтобы потом не жалеть о их влиянии. "Все равно, что одевать младенцу тесную обувь" — и это было не пустой угрозой.
Зеркало раскрылось темнотой пространства с тысячами дверей, потусторонним холодом проводя по моим пылающим щекам.
"Любишь, любишь, любишь, любишь, любишь, любишь, любишь или нет? Секрет." — пульсом билось в ушах.
И ведь действительно секрет.
Вдаль, мимо открытых и запертых, железных, стеклянных, деревянных, неслись мы к известной Соу цели — кто-то, а уж она знала эти пути лучше кого-либо.
"Меняются и время, и мечты, меняются, как время, представленья, изменчивы под солнцем все явленья…"
Скрипнувшая дверь впустила нас в чье-то Н-поле, при первом взгляде на которое легко было проникнуться глубокой симпатией к создавшему такое чудо. Тут не было ничего, кроме кажущегося бесконечным зеленого поля со старым дубом посредине и облаков. Тысяч облаков. Невероятное зрелище настолько захватывало, что я забыл о том, что надо идти.
Небо казалось таким близким, что его хотелось зачерпнуть руками. Грозные белые горы казались еще внушительней из-за игры теней, выгодно подчеркивавших их рельеф, а "барашки" с другой стороны мирно соседствовали с растянувшимися перьями, играющими оттенками белого и розового.
Мелодия в наушниках сменилась мягкими переливами флейт и таинственными низкими голосами медных труб, поддерживавших латинский хор. "Омни Езу деи те эт вита ностра сальват…" Не слишком подходящие для этого места слова…но напомнившие мне о том, как следует выглядеть здесь.
Чем ближе мы подходили к дереву, тем сильнее щекотал ноздри назойливый аромат. Вне всяких сомнений, кто-то неподалеку ел яичницу, и особого простора для догадок быть не могло. Кружащаяся в небе одинокая ворона точно указала нам, где расположилась та, к кому мы заглянули в гости.
"Once upon a time was there an old and lonely tree…Вy him folks have come and gone and he was standing still…"
Определенно, теперь мне совсем не хотелось драться.
Канария сидела в тени раскидистых ветвей, оранжевая птичка рядом с оранжевой скатертью, на которой в привольном беспорядке раскинулись остатки ее обеда. И когда только Мит-тян успевает готовить все это?
Ворон все так же кружился в небе, выжидая момента, чтобы выхватить последний ролл из рук куклы, но она сама подбросила его вверх, угощая своего черного спутника.
"В чем еще соврал пан, пересказывая историю мангакам?" — подумал я, когда птица, ловко поймав подачку на лету, села рядом с Канарией."Интересно, нарочно ли он умолчал все это или сам был обманут умнейшей?"
— Вы вернулись быстрее, чем можно было ожидать, — Канария заговорила первой. — Что ж, это хорошо. Так даже интересней.
— Ты ждала нас, Канария? — я был удивлен увиденным, а скорее тем, как оно не совпадало с известным мне о Второй.
— Естественно. Ты, наверное, не самый глупый медиум, и уже давно должен был все понять. Столько подсказок — и вот вы здесь.
— Никому из встреченных мною дочерей Розена не удавалось удивить меня больше. Известное мне настолько отличается…
— Конечно, отличается, — засмеялась Канария. — Все же Отец выбрал моей родиной место, где маски были очень популярны.
— Откуда же такая откровенность теперь?
— Тому есть несколько причин, наверное. И первой, наверное, стоит назвать твою идею с поисками Отца. Второй — некоторое родство наших талантов. Не стоит делать такие глаза, я знаю о тебе очень много, наверное.
