Вопрос был в том, хватало ли у него смелости признать это? Если бы он сейчас ушел в отставку и дал понять, что это из-за его генетической наследственности — из-за угрозы преждевременной смерти, которая была неотъемлемой частью пакета свинов, — никто бы его не критиковал. Они бы поняли, и он бы заслужил их сочувствие. Но что, если он был неправ, отказавшись от власти сейчас, только потому, что почувствовал тень на себе? Тень была все еще слабой. Он подумал, что, вероятно, только он один видел это ясно. Конечно, было бы трусостью сдаться сейчас, когда у него впереди еще пять или десять лет полезной службы. Несомненно, он был обязан Арарату — или беженцам Арарата — большим, чем это. В нем было много чего — жестокости, упрямства, преданности, — но трусом он никогда не был.
Затем он подумал об Ауре. Его осенило с кристальной ясностью: за ней будут следить. Она была ребенком, который говорил о вещах, недоступных для нее. В некотором смысле, она уже спасла тысячи жизней, помешав Скорпио напасть на жонглеров, когда они пытались оттащить "Бесконечность" на безопасное расстояние от Первого лагеря. Она знала, как поступить правильно.
Сейчас она была совсем крошкой, заключенной в прозрачную колыбель инкубатора, но она росла. Какой она будет через десять лет? Ему было больно думать так далеко вперед. Он все равно это сделал. Тогда он увидел ее на мгновение — девушку, которая выглядела старше своих лет, выражение ее лица колебалось где-то между безмятежной уверенностью и застывшей маской фанатика, не тронутого ни малейшим проблеском сомнения. Она была бы красива, по человеческим меркам, и у нее были бы последователи. Он увидел, что на ней надеты доспехи — те самые окрашенные в белый цвет, что были на Скейди, когда они нашли ее на разбившемся корабле, а ее маска-хамелеон постоянно была заблокирована на этой настройке.
Возможно, она права, подумал он. Возможно, она точно знает, что нужно сделать, чтобы противостоять ингибиторам. Учитывая, чего она им уже стоила, он отчаянно надеялся, что так оно и будет. Но что, если она ошибалась? Что, если она была оружием, внедренным в их ряды? Что, если ее единственной задачей было самым эффективным способом привести их всех к вымиранию?
Однако на самом деле он не думал, что это возможно. Если бы он это сделал, то уже убил бы ее, а затем, возможно, и себя. Но шанс все еще оставался. Она могла быть даже невиновна, но все равно ошибалась. В некоторых отношениях это была еще более опасная возможность.
Васко Малинин уже встал на ее сторону. Так, по мнению Скорпио, поступили некоторые старшие. Остальные еще не высказывались, но в ближайшие дни могут тоже выбрать ту или иную сторону. Против этого, против того, что, несомненно, было магнетической харизмой девочки, должен был быть баланс, что-то флегматичное и лишенное воображения, не слишком склонное к крестовым походам или поклонению фанатикам. Он не мог уйти. Это могло бы измотать его еще быстрее, но — так или иначе — он должен был быть там. Не обязательно как противник Ауры, но как ее тормоз. И если бы дело дошло до конфронтации с Аурой или с кем-то из ее сторонников (сейчас он мог видеть их, сплотившихся вокруг девушки в белых доспехах), это только подтвердило бы его решение остаться.
Единственное, что Скорпио знал о себе, это то, что если он принимал решение, то оно оставалось принятым. В этом отношении, по его мнению, у него было много общего с Клавейном. Клавейн был более дальновидным, чем Скорпио, но в конце концов, когда он встретил свою смерть в айсберге, вся его жизнь превратилась в череду упорных противостояний.
Скорпио пришел к выводу, что были и худшие способы жить.
* * *
— Тебя это вполне устраивает? — спросил Ремонтуа у Скорпио.
Они сидели одни в герметичной смотровой кабине, прилепившейся на паучьих ножках к отвесному, похожему на утес, носу ускоряющегося звездолета. Из отверстия под ними — стыковочного шлюза, обрамленного костлявыми конструкциями, напоминающими сросшиеся позвонки, — выгружали оружие тайника. В лучшие времена это была бы деликатная операция, но из-за того, что "Ностальгия по бесконечности" продолжала удаляться от Арарата, следуя траектории, заданной Ремонтуа и его прогнозами, она потребовала предельного внимания к деталям.
— Я счастлив, — сказал Скорпио. — Думал, ты будешь возражать, Рем. Ты хотел все это. Я не позволю тебе получить все это. Тебя это не бесит?
— Разозлить меня, Скорп? — На лице его собеседника появилась слабая понимающая улыбка. Ремонтуа приготовил термос с чаем и теперь разливал его в крошечные стеклянные стаканчики. — Зачем это нужно? Риск делится поровну. Ваши собственные шансы на выживание — по крайней мере, по нашим прогнозам — теперь значительно уменьшились. Я, конечно, сожалею о таком положении дел, но могу оценить твое нежелание сдавать все оружие. Это потребовало бы беспрецедентного прыжка веры.
— Я не исповедую веру, — сказал Скорпио.
— По правде говоря, оружие, хранящееся в тайнике, может не иметь большого значения в долгосрочной перспективе. Я не хотел говорить об этом раньше, опасаясь разочаровать наших коллег, но факт остается фактом: наши прогнозы могут быть слишком оптимистичными. Когда Илия Вольева прилетела на "Штормовой птице" в самое сердце скопления волков в районе дельты Павлина, оружие тайника, которое она использовала, не оказало существенного влияния.
— Насколько нам известно. Возможно, она немного замедлила ход событий.
— Или, возможно, применила оружие не самым эффективным образом — в конце концов, она была больна — или, возможно, это было не самое опасное оружие в арсенале. Мы никогда не узнаем.
— А как насчет другого оружия, — спросил Скорпио, — того, которое они сейчас делают для нас?
— Гипометрические устройства? Они доказали свою полезность. Ты видел, как оно рассеяло волков вокруг вашего шаттла и "Ностальгии по бесконечности". Я также использовал гипометрическое оружие против совокупности волков, которая создавала вам трудности на поверхности Арарата.
Скорпио прихлебывал чай, неуклюже сжимая в руках маленький стакан — тот был едва ли больше наперстка. Ему казалось, что в любую минуту он разобьет стакан вдребезги. — Это и есть то оружие, которое Аура показывала тебе, как делать?
— Да.
— И вы до сих пор не знаете, работает ли что-нибудь из этого на самом деле?
— Давай просто скажем, что теория несколько отстает от практики, не так ли?
— Хорошо. Не думаю, что я смог бы это понять, даже если бы вы знали. Но мне приходит в голову одна вещь. Если это дерьмо так полезно, почему волки не используют его против нас?
— И снова мы не знаем, — признался Ремонтуа.
— Вас это не беспокоит? Не беспокоит, что, возможно, с этой новой технологией связана какая-то долгосрочная проблема, о которой вы не знаете?
Ремонтуа приподнял бровь. — Ты думаешь о будущем, Скорпио? Что будет дальше?
— Это обоснованное замечание.
— Признаю. И да, это, помимо всего прочего, заставляет меня задуматься. Но учитывая выбор между вымиранием сейчас и решением неопределенной проблемы позже... ну, это не такое уж сложный спор, не так ли? — Ремонтуа всмотрелся в янтарное чрево своего крошечного бокала, один глаз казался огромным из-за искажений. — В любом случае, есть и другая возможность. У волков может не быть такой технологии.
Из смотровой кабины в обрамлении окованного медью глаза одного из иллюминаторов, Скорпио увидел, как появилось одно из хранящихся в тайнике орудий. Оружие — полностью бронзовое, с зеленым блеском и фланцами в стиле ар-деко, как у старого радиоприемника или кинотеатра — было заключено в корпус, усеянный направляющими рейками. Корпус, в свою очередь, удерживался четырьмя буксирами производства конджойнеров.
— Тогда откуда взялась эта технология?
— От мертвых. Коллективные воспоминания бесчисленных исчезнувших культур, собранные воедино в нейтронной матрице компьютера Гадеса. Очевидно, что этого было недостаточно, чтобы изменить жизнь этих вымерших видов; возможно, ни один из других методов, которые дала нам Аура, не повлияет на наше будущее. Но, возможно, они замедлят развитие событий. Возможно, все, что нам нужно, — это время. Если есть что-то еще — что-то более значительное, что-то более могущественное, чем волки, — то все, что нам нужно, это время, чтобы обнаружить это.
— Ты думаешь, это Хела, не так ли?
— Разве это не заинтриговало тебя, Скорпио? Разве ты не хочешь пойти туда и посмотреть, что там найдешь?
— Мы посмотрели это, Рем. Хела — это ледяной шар, где обитает кучка религиозных безумцев, травящихся зараженной кровью носителя индоктринального вируса.
— И все же они говорят о чудесах.
— Планета, которая исчезает. За исключением того, что никто из тех, кому вы доверили бы починить герметичный скафандр, никогда не видел, как это происходит.
— Поезжай туда и узнай. Один-ноль-семь Рыб — это система. Судя по всему, ингибиторы до нее еще не добрались.
— Спасибо за информацию.
— Это будет твое решение, Скорпио. Ты уже знаешь, что порекомендует Аура, но не стоит поддаваться на ее уговоры.
— Я не буду.
— Но имей в виду: сто семь Рыб — это отдаленная система. Сообщения о вторжениях волков в населенный космос в лучшем случае отрывочны, но ты можешь быть уверен, что, когда они появятся, основные колонии — миры, находящиеся в пределах дюжины световых лет от Земли, — падут первыми. Вот как они работают: выявляют центр, атакуют и уничтожают его. Затем уничтожают колонии-спутники и всех, кто пытается сбежать вглубь галактики.
Скорпио пожал плечами. — Значит, нигде не безопасно.
— Нет. Но, учитывая твою ответственность — за семнадцать тысяч человек, которые сейчас находятся на твоем попечении, — было бы гораздо безопаснее отправиться наружу, чем возвращаться к этим узловым мирам. Но я чувствую, что ты можешь думать иначе.
— У меня дома остались незаконченные дела, — ответил Скорпио.
— Ты ведь не имеешь в виду Арарат, не так ли?
— Я имею в виду Йеллоустоун. Я имею в виду Ржавый Пояс. Я имею в виду Город Бездны и Малч.
Ремонтуа допил свой чай до последней капли с педантичной аккуратностью кота. — Я понимаю, что ты все еще эмоционально привязан к этому месту, но не стоит недооценивать опасность возвращения туда. Если волки собрали о нас хоть какую-то информацию, им не потребовалось бы много времени, чтобы определить Йеллоустоун как важный центр. Это будет одним из первых в их списке приоритетов. Возможно, они уже там, строят Певца, как это было в районе дельты Павлина.
— В этом случае многим людям нужно будет выбраться отсюда.
— Ты не сможешь изменить ситуацию настолько, чтобы оправдать риск, — сказал ему Ремонтуа.
— Я могу попробовать. — Скорпио указал через иллюминатор смотрового "паука" на приближающийся корабль. — "Бесконечность" доставила с Ресургема сто шестьдесят тысяч человек. Может, я и не силен в математике, но сейчас на борту всего семнадцать тысяч, а это значит, что у нас есть свободные места.
— Ты будешь рисковать всеми жизнями, которые мы уже спасли.
— Я знаю, — ответил он.
— Ты потеряешь все преимущества, которые получишь в ближайшие несколько дней, когда мы отвлечем от вас машины.
— Я знаю, — повторил он.
— Ты также будешь рисковать своей собственной жизнью.
— Я тоже это знаю, и это ни черта не изменит, Рем. Чем больше ты пытаешься отговорить меня от этого, тем больше я понимаю, что сделаю это.
— Если у тебя есть поддержка старших.
— Они либо поддержат меня, либо отправят в отставку. Это их выбор.
— Тебе также понадобится согласие корабля.
— Я попрошу по-хорошему, — сказал Скорпио.
Буксиры оттащили оружие тайника на безопасное расстояние от корабля. Он ожидал увидеть, как включатся их главные двигатели, яркие копья рассеянного света от плазменных разрядов, но вся установка просто ускорилась, словно движимая невидимой рукой.
— Я не согласен с твоей позицией, — сказал Ремонтуа, — но уважаю ее. В чем-то ты напоминаешь мне Невила.
Скорпио вспомнил смехотворно короткий эпизод "скорби", который пережил Ремонтуа. — Я думал, ты уже забыл о нем.
— Никто из нас не забыл его, — коротко ответил Ремонтуа. Затем он снова указал на фляжку, и его настроение заметно улучшилось. — Еще чаю, мистер Пинк?
Скорпио не знал, что сказать. Он посмотрел на мужчину с невозмутимым лицом и пожал плечами. — Если не возражаете, мистер Клок.
Хела, 2727 г.
Главный хирург провел Рашмику по лабиринту "Леди Морвенны". Это явно была не обзорная экскурсия. Хотя она и медлила, когда была возможность, — останавливалась, чтобы посмотреть на витрины или на что-нибудь столь же интересное, — Грилье всегда подгонял ее с вежливой настойчивостью, постукивая тростью по стенам и полу, чтобы подчеркнуть срочность своей миссии. — Время не ждет, мисс Элс, — повторял он. И еще: — Мы немного торопимся.
— Было бы лучше, если бы вы рассказали мне, в чем дело, — сказала она.
— Нет, это не помогло бы, — ответил он. — А с чего бы это могло помочь? Вы здесь, и мы уже в пути.
Она предположила, что в его словах был смысл. Просто ей это не очень понравилось.
— Что случилось с "Железной Кэтрин"? — спросила она, решив не сдаваться слишком легко.
— Насколько мне известно, ничего такого. Произошла смена места работы. Ничего существенного. В конце концов, вы все еще работаете в Первой адвентистской церкви. Мы только перевели вас из одного собора в другой. — Он постучал себя пальцем по носу, словно делясь с кем-то большим доверием. — Честно говоря, вы неплохо справились с этим. Вы не представляете, как трудно в наши дни попасть в кафедральный собор "Леди Мор". Все хотят работать в самом историческом соборе Пути.
— Мне дали понять, что в последнее время его популярность несколько снизилась, — сказала она.
Грилье оглянулся на нее. — Что вы имеете в виду, мисс Элс?
— Настоятель переходит все границы. По крайней мере, так говорят люди.
— А если бы это было так?
— Я не слишком удивлюсь, если люди не захотят оставаться на борту. Как далеко мы находимся от переправы, главный хирург?
— Навигация — это не мое.
— Вы точно знаете, как далеко мы находимся, — сказала она.
Он улыбнулся ей в ответ. Она решила, что его улыбка ей совсем не понравилась. Она выглядела слишком дикой. — Вы молодчина, мисс Элс. Так хороши, как я и надеялся.
— Хороша, главный хирург?
— Умение читать ложь. Умение читать по лицам. Это и есть ваш маленький навык, не так ли? Ваш маленький трюк на встрече?
Они подошли к тому месту, которое, по мнению Рашмики, было основанием Часовой башни. Главный хирург достал ключ, вставил его в замок рядом с деревянной дверью и провел ее в помещение, которое, очевидно, было личным. Стены были сделаны из решетчатого железа. Внутри он нажал на несколько медных кнопок, и они начали подниматься. Сквозь решетку Рашмика наблюдала, как мимо проплывают стены шахты лифта. Затем стены превратились в витражи, и по мере того, как они поднимались за каждую цветную грань, в отделении менялся свет: зеленый сменялся красным, красный — золотым, золотой — кобальтово-синим, отчего копна седых волос главного хирурга сияла, словно наэлектризованная.
