— Да, дружище. Обязательно — уверенно ответил одноглазый.
— Я тоже считаю так. Но сначала моим компатриотам надо раздавить Японию. Сейчас она им чирей на заднице. И ее раздавят для Америки русские дикари, больше некому. Так что нас принесут в жертву Сталину. Понимаете, чифтен, американцам мы не нужны гордыми и несломленными. Нас, немцев, сначала растопчут и унизят так, чтобы даже мизерная поблажка казалась уже огромным счастьем. Гордость и достоинство — вот, что из нас будут выбивать. А так как мы твердолобые из СС — то, может быть, и не станут возиться. Потому лучше бы нам подумать самим. А вы, чифтен, мастер вывертываться из безнадежных ситуаций — не льстя, а констатируя факт, сказал бывший наводчик, бывшему командиру роты.
— Тогда нам надо решить, как спрыгнуть с этого тонущего корабля. И не утонуть, не попасть на зубы акулам и добраться до райского острова. Гиммлера объявили предателем, слыхал? — уточнил Гаманн.
— Да, говорили между собой. К слову — подтверждает то, что американцам эсэс сейчас не нужны — кивнул Шаттерхенд и отхлебнул пива.
— Спешить нельзя — свои же расправятся. Опоздаем — раздавят русские танки. Значит нам надо быть готовыми и вовремя собрать вещички.
— Чехи стали стрелять в спину — напомнил наводчик.
— Да. И будет еще хуже. нам не простят, что мы не привели их к успеху. Слуги они верные, пока господин на коне.
— Полагаю, чифтен, что у нас не больше пары дней. Через Прагу валом валят разгромленные части. Гарнизон слаб. Эти пачкуны восстанут скоро — как в Париже.
— Подтверждаю, дружище. Значит нам нужны документы и не пустые руки. Кого не задержат патрули на дороге? — поглядел в голубые глаза бывшего американца Гаманн.
— Есть несколько паспортов, я их позаимствовал в архиве. Чешские граждане, умершие по старости. Если подчистить... — предложил Шаттерхенд.
— Нет, не годится. Какие из нас чехи? мы можем только кружку пива по-чешски заказать.
— Еще у меня припасено несколько удостоверений чешского общества инвалидов, Пражское отделение. Оно распущено год назад, но кто об этом знает?
— Это ближе. Но мне кажется, что лучше бы или удостоверения перемещенных лиц, либо — совсем бы хорошо — удостоверения представителей Красного креста. Шведского или швейцарского.
— Мне надо посмотреть. Когда компатриоты бомбили Прагу в этом феврале были серьезные жертвы, так что в архиве у нас надо глянуть. И да, чифтен, поговаривали мои приятели, что если повезет и случайно окажешься в Австрии, то надо двигать в Италию. В Рим. Есть там монастырь, где епископ — из наших, человек твердый духом. Если до туда добраться, то потом уже куда все будет проще...
Тут оба вздрогнули — на улице совсем неподалеку бабахнуло несколько винтовочных выстрелов. Побледневший трактирщик вопросительно уставился на гостей, но они ничего внятного не смогли сказать.
— Наздар! — заорало несколько голосов совсем близко.
— Началось! — обреченно заявил стоявший за стойкой немец и потянул из-под стойки короткую двустволку.
— Ты можешь ходить быстро? Ты вооружен? — деловито спросил Гаманн, вынимая из кобуры Вальтер и снимая его с предохранителя.
— Точно так! — Шаттерхенд достал солидного размера "ЧеЗет-38" системы Мышки, тяжелый и нелепый, но годный в рукопашке.
— Тогда пошли! — поднялся Гаманн. Пальба в городе разросталась. Уже и пулеметы заработали. Как ни странно, это только успокоило бывшего танкиста. Неопределенность кончилась. И теперь можно было действовать, руки развязаны.
Сзади пыхтел Шаттерхенд. Протез у него был плохо подогнан, ходить было больно, но все лучше, чем на одной ноге скакать. Мимо пробежал десяток зольдат — из гарнизона рохли. Стреляли на ближайшем перекрестке слева, потому гауптштурмфюрер осторожничал, как мог. Подчиненный не задавал вопросов. И даже не удивился, когда оказалось, что пришли к зубоврачебному кабинету. На звонок опасливо вышел сам хозяин — известный среди эсэсманов протектората протезист и зубодер. Делал работу качественно, по-немецки, но и дорого.
— Господин Гаманн? Что происходит? Русские? — испуганно спросил этот штафирка. Узнал, конечно, не далее, как три дня тому назад он же вставил в верхнюю челюсть два золотых зуба. Коронки на обломанные осколками корни.
— Хуже. Чехи восстали. Район в опасности, потому господин врач — немедленно собирайтесь, я за вами.
— Да, да, конечно, мы же не закончили с вашей верхней челюстью, там много работы... Но куда же мы пойдем? — забормотал стоматолог.
— Для своих ценных специалистов есть место в укрепленных зданиях. Этот мятеж мы подавим, как только подойдут фронтовые части, они в паре часов хода. Но вы сами слышите, стрельба совсем рядом. За это время чехи выпустят кишки и вышибут мозги всем немцам, что подвернутся им под руку. Потому берите, что поценнее — и марш за мной — безапелляционно приказал Гаманн, поглядывая на улицу в окошко.
— А супруга? Я могу забрать супругу? — умоляюще уставился зубодер.
— Конечно! Только быстрее! Времени у нас нет, не хочется получить пулю в спину от какой-то чешской голытьбы!
— Но кабинет! Ведь они же разгромят кабинет! У меня такое оборудование! — возопил трагическим шепотом врач.
— Если они его разгромят, заодно угробив и вас обоих — это будет лучше? — ледяным тоном поставил его на место Гаманн.
Этот довод оказался убедительным. Супруги собрались быстро, так что Гаманн даже от души похвалил их. Шаттерхенд стерег выход, держа пистолет наготове.
— Там тихо? — спросил гауптштурмфюрер и поморщился — пальба отчетливо разгоралась. Глупый вопрос, нехорошо. Но одноногий понял правильно, приоткрыл дверь, аккуратно огляделся, чуть высунувшись, как положено в уличном бою.
— Мелькают на перекрестке. Если выйдем сейчас — проскочим.
— Идемте — кивнул перепуганным супругам Гаманн, пропуская их вперед. Те суетливо кинулись на лестницу и эсэсман аккуратно и быстро — все-таки они тоже немцы — выстрелил мужу и жене в затылки. Трупы с глухим стуком упали на ступеньки, поползли вниз ватными куклами непривычного размера. Шаттерхенд если и удивился — то несильно. Поглядел вопросительно.
— Бери его саквояж и пошли — велел одноглазый, снимая с женского трупа сумку, великоватую для обычного ридикюля. Пнул ногой чемодан, тот явно набит тряпьем.
— Слишком тяжелый! — удивился одноногий, ухватившись за докторский тючок.
— Некогда разговаривать, выдвигаемся!
Добрались до жилья Гаманна без осложнений. Поглядели добычу. Женские украшения с неплохими камешками, разнобойные, но безусловно ценные, а в саквояже кроме золотишка в россыпи — даже два тяжеленных, несмотря на маленькие размеры — желтых слитка, явно золото тоже. Увидел на них клеймо с двуглавым орлом — подумал, что австрийское, но надпись на русском. Потом два свертка с золотыми монетами — эти точно царские с бородатым профилем. Валюта, доллары, франки... Не зря прислушивался там, услышал звяк дверцы сейфа и утвердился в решении. Получилось удачно.
— Это уже неплохо для отхода — оценил весело Шаттерхенд.
— Да. Сегодня останешься у меня, район этот защищен куда лучше, да и случись что — дежурить проще. Как и обороняться. Завтра будет ясно, что делать дальше.
Утром в канцелярии было суетно. Информация была путаная и противоречивая. Для себя Гаманн сделал простой вывод — все стало еще хуже. Русская дивизия СС, которая получила от красных по зубам, бросила фронт и теперь решила помочь буйным чехам, напав на своих же братьев из СС. Впрочем, раз предатель — и второй раз предаст. Шито белыми нитками — они помогают чехам освободить от слабого гарнизона город, отдают его на блюдечке американцам. Получают за это пропуск в благословенный американский плен, отмежевавшись от остальных СС. Черт их дери, может и получиться. Не утерпел, как выдалась минутка, добрался до канцелярской одноногой крысы, спросил его,что тот скажет. Как американец.
Шаттерхенд похлопал рыжими телячьими ресницами, потом осклабился и вынес вердикт:
— Толковали, было дело, что Прага — в советской зоне оккупации будет.
Гаманн кивнул. Попали в начале этого года английские документы с разгранлиниями, аккуратно в немецкие руки, об этом говорили совершенно открыто.
— И что?
— Опять же ставлю на то, что мои компатриоты не станут из-за местного пива портить отношения с русскими. Тем более — в Мюнхене пиво куда лучше, а Мюнхен под компатриотов идет. Мы, немцы, сейчас разменная монета, а уж эти русские предатели... Да еще и нас они предали. Гнилой товар, да и Прагу им не отбить. Слабы они в бою.
— Да, восстание шансов не имеет, даже с этими русскими как бы эсэсовцами... Набрали всякой дряни в наши войска, какой только твари не найдется — позволил себе Гаманн оголтелую критику руководства. Впрочем, редкий эсэсман был доволен тем, что вместе с ним служит всякая низкосортная сволочь, самых ублюдочных кровей, даже украинцы и русские.
— К слову, чифтен, сейчас уже никто не помнит толком, что перед войной немцы приехали со всего мира. Я нашел в документах погибших в последней бомбежке такое удостоверение — одноногий показал невзрачную серую книжечку.
Одним глазом внимательно бывший танкист осмотрел эту книжечку, вчитался, удивленно покачал головой.
— Это партийный билет коммуниста из США? — спросил, чтобы быть уверенным.
— Точно так, чифтен. Боюсь только, что это можно гордо показывать только русским. И еще — надо бы нам сделать свои фотографии, штуки четыре, есть у меня мастер, который их вклеит куда угодно. Но при условии, что мы его с собой возьмем.
— Это да, твоим, как ты говоришь, компатриотам лучше такой партбилет не показывать. Татуировка у тебя есть?
— Не, чифтен, я ее решил не делать. А если мы встретимся с американцами... Тут только на болтовне выезжать можно. Они, к слову, знают, что много немцев хорошо говорит по — английски, потому задают вопросики с заковырками, спрашивая на жаргоне или о таких вещах, которые любой американец понимает. Рассказывал один человечек, ему сдуру пленный джи-ай много чего вывалил по простоте своей.
— И какие вопросы? — задумчиво спросил Гаманн. Он и сам решил, что вдвоем выбираться слишком рискованно, одна случайность — и все. Раз чехи взбунтовались, то парой убегать очень опасно — встретишь патруль чешских наци — и все, капут.
— Например, спрашивают: "кто такой Голос?" Любой американец знает, что так зовут Френка Синатру. А немец — нет, конечно. И его немедля хоп — и расстрелять. И да, чифтен, я даже могу жевать резинку при разговоре с начальством и стоять с руками в карманах, так что я бы прошел проверку у компатриотов — не без намека сообщил Шаттерхенд.
— Очень ценно — признал Гаманн. Потом уточнил, что пока резинки жевательной нету поблизости, вместо чуингама придется наводчику жевать старые подметки. Чтобы не раскусили, пока восстанавливает забытый навык. Одноногий шуточку оценил, коротко хохотнул. Кивнул, когда бывший командир роты приказал поискать еще одного — двух возможных компаньонов. Среди низового звена было больше упертых в идеологию дураков, но и трезвых голов там хватало. А брать себе равных Гаманн опасался, здесь, среди тыловой сволочи фронтовое братство было чуждо и продать ближнего для циничной сволочи в чинах было куда как просто.
На следующий день, следуя на службу и слушая уже привычную стрельбу на окраине миллионного города, гауптштурмфюрер, повернув за угол, натолкнулся на неприятную сцену. Кюбельваген, набитый всякими явно гражданскими вещами, трое парней — одетых совершенно различно, но явно из СС, гражданский чех, верещащий какую — то нелепую дичь и бледный, но решительный пражский полицейский, хватающийся за кобуру.
Стоявший ближе всего эсэсман, державший в охапке перину, резко повернул голову, заметив движение сбоку и оторопел.
Гаманн тоже удивился, глядя на подтянутого, даже в мешковатой камуфляжной куртке, парня в высоких надраенных сапогах. Никак не ожидал встретить в Праге своего подчиненного по кличке Скромник. Тот даже посреди пыли и грязи ухитрялся выглядеть щеголевато, имел пристрастие к хорошим вещам и обуви и был любимчиком старшины роты, потому как умел достать все что угодно. Про него говорили, что если его выкинуть посреди Сахары, то к краю пустыни он доберется на личном верблюде с гаремом, бочкой воды и парой мешков фиников. И парой негров, которые будут махать над ним опахалом и держать зонтик. При том внешность этот прохвост имел самую невинную, часто заливался девичьим румянцем и с первого взгляда никто бы и не заподозрил таких его талантов. и да — еще он всегда ухитрялся вывернуться из неприятностей, выходя сухим из воды. И вот — неожиданно — встреча посреди Праги!
Что удивительно — и Скромник узнал своего командира, неожиданно эталонно щелкнул по-прусски каблуками и рявкнул: "Смирно!"
Остальные участники этой нелепой сцены на секунду отвлеклись, глянув на нового участника. Гауптштурфюреру очень не понравилось, что второй из эсэсманов — потасканый, в видавшей виды полевой серой форме, единственный с каской на башке, немного довернул свой русский, потертый до белого блеска вместо воронения на кожухе ствола, автомат и теперь мог дать очередь и по чеху и по нему, Гаманну. Рожа у этого парня с ППШ была совершенно бандитской. Тупой, но решительный, мерзавец. Смирно он не встал, так, чуточку обозначил изменение позы. Зато чех в гражданском кинулся, словно Господь бог пожаловал и залопотал на сносном немецком, с характерным шепелявеньем о том, что пан офицер должен помочь мирным гражданам и органам правопорядка и остановить грабеж.
— Что происходит? — холодно обратился Гаманн поверх голосы низкорослого чеха к Скромнику, который ел его глазами, словно ретивый новобранец своего ужасного фельдфебеля в самом начале службы.
— Мы выполняли приказ своего командира! Он ранен, и нуждается в мягком ложе, господин гауптштурмфюрер! — отчеканил образцовый солдат Рейха.
— В таком случае, заплатите за взятое имущество и поехали к вашему командиру!
— Ключарь! Заплати, что положено! — приказал Скромник тому, что с ППШ.
Хмырь в каске неожиданно проворно дал две короткие очереди, так же быстро скользнул к упавшим чехам и мигом вернулся, за считанные секунды выдернув у гражданского толстый бумажник, а у полицейского — ремень с кобурой и документы. Профессионал, словно фокусник — престидижитатор.
— Я полагал, что хватит пары ударов прикладом — недовольно сказал Гаманн, в то же время оценив, что хмурый отсек по три патрона на каждую очередь и растрелянные свалились не охнув и в лице не изменившись, опыт виден серьезный, мастер этот парень.
— Не нужны нам свидетели, герр гауптштурмфюрер. Приказ выполнен, разрешите ехать? Не соблаговолите ли согласиться — мы вас подвезем, куда надо, сейчас на улицах опасно.
— Поехали — согласился Гаманн.
Расположился на груде барахла остальные разместились рядом и третий парень сел за руль — тщедушный, одетый в черную эсэсовскую форму, которую уже с начала войны никто и не носил, предпочитая серую. Он вел кюбельваген виртуозно.
Одноглазый снял фуражку, намекающе глянул на Скромника. Тот моментом скинул кепи, кивнув на хмурого:
