— Нет, Евгений Леонидович.
— Радугин призывает к новой аскезе, к отказу от материальных благ ради достижения великой цели, так как они отвлекают от нее. Но люди, которые формируют политику в нашей стране, совсем этого не жаждут, наоборот, по своей психологии они сибариты, которые правда хотят доказать обществу, что являются аскетами. Но это игра на публику. Даже если кто-то громогласно поддержат все эти тезисы, не верь ему.
— Вам не кажется, что...
— Да, Игорь, кажется, — вдруг резко перебил его Жерба. — Именно так все и есть. И раз ты с нами, то принимаешь наш устав.
— И что мне в таком случае делать?
— Соглашайся со всем, что говорит Радугин. Или нет, — задумчиво произнес декан, — лучше спорь с ним, но не по самым принципиальным вопросам. Ты должен отставить свою позицию, демонстрировать собственную точку зрения. Александр Селиверствович в этом плане не самый затхлый человек, он уважает тех, кто самостоятельно мыслит, так как считает, что сам такой. Разумеется, до определенных пределов. А у тебя, как раз, репутация такого человека. Это стало уже твоим имиджем, а его надо поддерживать. Даже не представляешь, какое у нас огромное количество подпевал. Если окажешься среди них, то тебя никогда не услышат в этом хоре. Поэтому мой тебе совет: тебе надо максимально воспользоваться своей близостью к Радугину, но при этом не становиться его вторым я. Отставай себя и свою позицию, но не переусердствуй. Я тебе гарантирую: однажды все сильно изменится, и если ты будешь вести себя так, как я тебе говорю, то окажешься в выигрыше. — Он замолчал и возникшую паузу использовал для того, чтобы в очередной раз разлить коньяк. — И не забывай, что я на твоей стороне. За тебя! Нет, давай за нас! — провозгласил Жемга тост.
85.
Каракозов поразился тому, что вокруг него царила сплошная темнота. Он почти не видел ничего. Ему даже стало страшно, так как он не понимал, куда попал. Что это за новое место, где ничего невозможно разглядеть?
Но это состояние продолжалось всего несколько мгновений, он понял, что находится все там же, только все окружающее его пространство заполонил черный цвет. Но он продержался совсем недолго, постепенно стал светлеть, пока не превратился в серый.
Это отчасти успокоило Каракозова. Ничего страшного не случилось, никаких печальных перемен с ним не произошло. Хотя, возможно, что он этого не понимает. Надо попросить Плотина ему объяснить, что же все-таки творится?
Едва Каракозов подумал о философе, тот тут же он появился перед ним. Как и прежде, он сверкал и переливался разнообразной палитрой ярких красок.
— Плотин, мне вдруг стало страшно, — вместо приветствия, произнес Каракозов. — Со мной ничего плохого не случилось? Я не умер там, на земле?
— Успокойся, все, как было, так и есть. Ты жив. Продолжаешь пребывать в коме.
— Но этот черный цвет... Он был таким сплошным и непроницаемым.
— Но он же изменился. Смотри, есть даже отдельные пятна ярких красок.
— Их очень мало.
— Главное не то, что их мало, а то, что они есть. Не надейся на то, что все вокруг тебя окрасится в яркие тона. Этого не будет.
— Значит, меня все же не вернут на землю? — тревожно спросил Каракозов.
— Этого я не сказал, — успокоил его Плотин. Затем недолго помолчал. — А зачем ты хочешь туда вернуться?
— Я люблю одну женщину и хочу к ней.
— Только ради этого?
— Но разве этого мало? Без любви к ней не смогу стать другим человеком. Это чувство одухотворяет меня, вызывает стремление измениться.
На этот раз Плотин молчал гораздо дольше.
— Не стану оспариваться этот твой тезис, — произнес он. — Не исключено, что путь через женщину — единственно для тебя возможный. Как думаешь, почему сейчас все окрасилось в черное? А потом посветлело?
— Не знаю, — растерянно ответил Каракозов.
— Я объясню. Радугин для тебя был черным человеком. Каждому встречается такой на его жизненном пути, он искушает и прельщает его, заманивает в свою преисподнюю, откуда уже не вырваться. Но ты остановился у самого входа в нее, не переступил через порог. И тем самым дал себе шанс. Вот поэтому черный цвет перешел в серый, а затем — местами в более светлые тона. Хорошо, что ты любишь эту женщину, в ней заключено много света. Она до недавнего времени сама не знала об этом, но теперь постепенно постигает свою подлинную природу. Это тяжелый и опасный процесс с непредвиденными последствиями, но для нее другого выхода нет. Она обречена на него.
— Вам что-то известно, что с ней происходит? — встревоженно воскликнул Каракозов.
Плотин внимательно посмотрел на него и отвернулся.
— Этого я тебе сказать не могу, это ты сможешь узнать только, когда вернешься на землю. Если, конечно, вернешься.
— Я очень этого хочу!
Каракозову показалось, что на лице философа появилось нечто похожее на улыбку. А ведь он давно заметил, что Плотин практически не улыбался.
— Я всегда был уверен, что плотская любовь не только не ведет к Единому, а намертво закрывает двери к Нему. Но теперь я думаю, что, возможно, ошибался. Многим, чтобы начать подниматься ввысь, нужно исчерпать то, что внизу. Чтобы начать восхождение к мировой душе, надо удовлетворить сполна страсть к телу. Да, подавляющее большинство на этом навсегда задержаться, но единицы пойдут дальше. А важно то, что происходит с единицами, а не с массами. Раньше я так не думал, я надеялся увлечь за собой миллионы. Но теперь вижу, что если удалось направить одного по этому пути, то земная жизнь прожита не напрасно. Уж слишком сильно человек привязан к своей низшей части и совсем слабо его волнует его высшая природа. Тебе остается все меньше и меньше просмотров эпизодов своей жизни. А значит, ты все ближе к самому главному ее событию — останешься тут навсегда или вернешься на землю. Кстати, в немалой степени это зависит и от твоего желания. Если выберешь здешний мир, то мы вечность проведем вместе. Хочешь ли ты навсегда быть со мной?
Каракозов молчал. Плотин в ожидании ответа смотрел на него.
— Учитель, я очень уважаю вас, но хочу быть с ней, — произнес Каракозов.
Он взглянул на то место, где только что находился Плотин, но того уже там не было.
86.
Игорь решил придерживаться тактики, которую посоветовал Жемга. Он еще раз перечитал работу Радугина и выбрал для себя позиции для спора. Они важные, но не самые базовые, по ним у него вполне может быть собственная точка зрения. Если декан прав и Радугин уважает чужое мнение, то в этом случае он, Каракозов, вполне может даже получить дополнительные очки. А в нынешней ситуации они ему совсем не помешают.
Перечитывая труд Радугина, Игорь к некоторому своему удивлению вдруг стал думать о Елагине. Эти мысли возникли невольно, в каком-то смысле они даже смущали его, но и избавиться от них не получалось. Он сравнивал двух философов, чьи концепции словно бы вели между собой непримиримый бой. Елагин постоянно подчеркивал, что поиск Единого у Плотина связан с индивидуальным поиском каждой отдельной личностью. И в этом заключается проявление ее свободы, так как ни один поиск не похож на другой. Нет общего пути к божественному, он сугубо индивидуален. Именно это обстоятельство и дает стимул для развития, как отдельных людей, так и всего человечества. Мы избавляемся от земных оков, но это избавление не принудительное, а проявление свободного выбора индивидуума. Если не будет этого условия, не будет и движения вперед, а будет бесконечное топтание на месте. К высшим целям можно идти, исключительно самосовершенствуясь, обретая понимание божественности, как все большей красоты и ощущая, как она все глубже прорастает внутри.
Елагин много раз повторял им, что Плотин — философ разума, а не слепой веры, чтобы вернуть человеку его божественное достоинство, нужно узнать причины его падения.
Игорь стремительно встал с дивана и достал с полки том Плотина. Стал искать нужное ему место. Когда-то он хорошо помнил его наизусть, но затем эти строки по причине невостребованности почти стерлись из памяти. Понадобилось время их найти. "Так что же заставило души позабыть Бога — Отца, и, несмотря на то, что они происходят оттуда и целиком принадлежат Ему, — пребывать в неведении и о самих себе, и о Нем? — читал Каракозов. — Началом зла для них оказалась дерзость, рождение, первое различие и, конечно, желание принадлежать самим себе. Избавить людей от этого заблуждения можно двояким способом: во-первых, показать "ничтожество чтимого душою теперь" и, во-вторых, заставить "ее вспомнить, какого она рода и достоинства".
Именно в этом весь Плотин: самопознание является для него исходной точкой всего, размышлял Игорь. Здесь нет места коллективным действиям, человек остается один на один с Всевышним. И делает свой выбор в ту или иную сторону — начать восхождение к Нему или окончательно раствориться в темной жиже человеческой массы.
Игорь собирался ужинать, но, погрузившись в Плотина, забыл о еде. Его вдруг поразила одна пришедшая к нему мысль: чтобы потерять свободу, достигнув и слившись с Единым, человек сначала должен ее обрести. Иначе у него ничего не получится, он застрянет навечно в своем рабском состоянии, утратив способность к движению вперед.
Но именно в такое положение и хочет поставить Радугин весь народ и даже все человечество, В своем труде он то и дело подчеркивает, что великая цель — это и есть освобождение от рабства, от зависимости от собственной низшей природы, восхождение к тому, ради чего только и стоит жить. Но превратив людей в массу, можно лишь создать покорную толпу, готовую на любое ужасное злодеяние. Нельзя позволять другому даже в ничтожной мере определять смысл собственной жизни — ничего хуже этого невозможно представить. Рабом человек становится не потому, что его сковали цепью, а потому, что он позволил себе быть зависимым от внешних факторов, превратив их в то, что определяет его жизнь. Когда за тебя поиском занимается кто-то иной, ты всегда окажешься жертвой тебе чуждых идей, обстоятельств, целей. И хотя тебе их могут так навязать, что ты станешь воспринимать их, как собственные, это будет не что иным, как главным заблуждением.
Да, нелегкий ему предстоит с Радугиным разговор, думал Игорь. Как построить его так, чтобы, соглашаясь с ним по существу его идей, отстоять то, что имеет для него, Каракозова, первостепенное значение? Беда человечества в том, что всегда находятся те, кто хотят закабалить людей, и всегда находятся те, кто желает быть закабаленными. Причем, последних невероятно много. И они все время находят друг друга. Эту связь надо разрушить, не позволить ей возникнут в очередной раз. Даже если ему это не под силу, он все равно должен попытаться это сделать.
Игорь ждал, что Радугин позовет его к себе для разговора о своем труде, но шли дни, а этого не происходило. Каракозов стал немного успокаиваться и даже надеяться, что этого не случиться. Мало ли по каким причинам. Например, Жемга сказал, что рукопись обсуждают в администрации президента. И нельзя исключить, что там ее забраковали. Тогда и обсуждение с Игорем теряет смысл.
Но этим надеждам не суждено было сбыться. Когда Игорь после занятия в университете заглянул в офис Союза, его тут же позвал к себе Радугин. Каракозов понял, что сейчас и состоится этот разговор.
Радугин сидел за столом, вид у него был не то, что растерянный, но не совсем уверенный. По крайней мере, у Игоря возникло такое впечатление. Он знал, что даже многие записные патриоты восприняли этот труд весьма критически, а то и негативно. Хотя и восторженных воплей звучало немало.
— Проходи и садись, — сказал Радугин. — Я тебя приглашаю на битву.
— На битву? — не слишком удивился Игорь. Что-то подобное он и предполагал.
— Именно так, ни больше, ни меньше. Или ты этого еще не понял?
— Понял, — подтвердил Игорь.
— Тогда ты должен быть готовым к ней. Ты прочитал мой труд?
— Даже два раза, Александр Селиверствович. — Это было правдой, Игорь, в самом деле, дважды целиком перечитал рукопись.
— Сегодня для нашей страны самое важное — это единство и сплоченность. Готов ли ты идти со мной до конца?
— Разумеются, мы же вместе тут работаем, делаем одно дело.
— Какая разница работаем мы вместе или отдельно, это не имеет никакого значения. Готов ли ты посвятить всего себя нашему святому делу? С этого все начинается и этим все кончается. Остальное второстепенно.
— Вы написали великолепный трактат, Александр Селиверствович. Но ведь вам нужны соратники, которые являются не просто беспрекословными исполнителями, но людьми, имеющие свое мнение.
Радугин какое-то время молча смотрел на Игоря, при этом его борода почему-то слегка подрагивала.
— Желаю, чтобы ты говорил со мной предельно честно, — проговорил Радугин.
— Именно это и собираюсь делать. Я готов идти за вами, но я не соглашусь никогда с тем, что при этом должен безмолвствовать и покорно внимать словам вождей. Я полностью согласен, что наша сила в единстве и сплоченности, но не безгласных и покорных рабов, а людей самостоятельных, ищущих, думающих. Только они способны одерживать победы, добиваться тех великих целей, которые вы обозначили. В этом наше главное разногласие.
— А есть и не главные? — поинтересовался философ.
Игорь немного смутился; готовясь к разговору, он полностью сосредоточил свое внимание только на этом вопросе.
— Мелкие трещины со временем превращаются в глубокие расщелины, — заметил Радугин. — Но я предполагал, что именно на этом вопросе ты станешь мне противоречить. Ученик Елагина по-другому не может.
Игоря удивило то, что его собеседник, как и он, вспомнил о Елагине. Судя по всему, их мысли двигаются разными путями, но в одном направлении.
— Ты должен избавиться полностью от его наследия, — произнес Радугин. — Как будто ты никогда не имел дело с этим человеком.
— Но это невозможно, — возразил Игорь. — Всегда что-то, да остается.
— Очень даже возможно, — возразил Радугин. — Но когда ты по-настоящему проникнешься теми целями, что я изложил, все остальное отпадет само собой, как шелуха. Поверь мне, я сам все это пережил. Я много чем увлекался, придерживался самых разных воззрений. Пока не пришел к тем, какие исповедую сегодня. Для меня это великое счастье, потому что я нахожусь на самой высокой точке горы, с которой гляжу на этот мир. И вижу его таким, какой он есть. А он на грани гибели, и только мы способны ее предотвратить. Разве это не великая задача, не грандиозная цель, ради которой стоит посвятить свою жизнь? Я не вижу смысла размениваться ни на какую другую. Ради ее достижения, да, я требую полнейшего единения и сплочения. Иначе мы окажемся не способны выполнить нашу великую миссию. Скажи, что толку в твоем разнообразии мыслей и позиций, какой смысл имеет каждый отдельный человек? Чего может он достичь? Личного благополучия? Как это ничтожно и мелко, достойно вся всяческого презрения.
Радугин замолчал, он сидел, погруженный в свои мысли, и Игорь не решался вклиниться в их бурный поток своими репликами.
— Подумай еще раз и скажи свое решение, — вдруг произнес Радугин. — Я вижу тебя своим ближайшим соратником, идеологом, который ставит задачи нашему движению. А их будет много — десятки и сотни. Это огромная работа, которая тебе предстоит выполнить. Разве не стоит посвятить этому всего себя? Иди, — махнул философ рукой в сторону двери. — Ты пока не готов для главного разговора. Но он непременно состоится.
