Джексон видел визуальные записи о приближении к миру, который был переименован в Арарат. Для этого у них сохранилось достаточно технической базы, хотя никто не был уверен, как долго еще будут функционировать старые видеокамеры, и гораздо более молодой Джексон с благоговением наблюдал, как Арарат вырастал на фоне звезд на экранах мостика флагманского корабля коммодора Изабеллы Перес, транспорта "Иафет".
Конечно, называть какой-либо из кораблей экспедиции "транспортным" было бы несколько преувеличением. Если уж на то пошло, никто не был уверен, что Перес действительно когда-либо была офицером чьего-либо флота, не говоря уже о том, чтобы быть коммодором. Она никогда не рассказывала о своем прошлом, никогда не объясняла, где была и чем занималась до того, как прибыла в то, что осталось от системы Мадрас, вместе с "Ноем" и "Шемом" и приказала всем двумстам незараженным выжившим с умирающей планеты Шелдон подняться на борт. Ее лицо было твердым, как кремень, когда она отказывала в доступе на палубу всем, кого ее собственный медицинский персонал не мог спасти от биологического оружия, поглотившего Шелдон. Она забирала здоровых детей у инфицированных родителей, оставляла умирающих детей и насильно затаскивала неинфицированных родителей на борт, и вся ненависть тех, кого она спасала, несмотря ни на что, не могла заставить ее отказаться от своей миссии.
С самого начала это было невыполнимой задачей. Все это знали. Два корабля, с которыми она начала свою сорокашестилетнюю одиссею, были тихоходными, изношенными грузовозами, которые уже были на последнем издыхании, и одному Богу известно, как ей удалось снабдить их достаточным количеством систем жизнеобеспечения и криобаков, чтобы справиться с теми, кого она взяла с собой на борт. Но она сделала это. Каким-то образом ей это удалось, и она железной рукой управляла этими космическими смертельными ловушками, курсируя от системы к системе и перебирая останки Конкордиата в своих бесконечных поисках еще нескольких выживших, еще чуть-чуть генетического материала для человеческой расы.
На десятой остановке своего безнадежного путешествия она обнаружила "Иафет", единственный корабль "эскадры", который был спроектирован для перевозки людей, а не грузов. До войны "Иафет" был штрафным транспортом. Согласно его журналу, адмирал Гейлорд приказал ему взять с собой в кампанию на Сарах спящую в криоанабиозе пехоту, хотя как он оказался за триста световых лет оттуда, на Сотне Зака, оставалось загадкой. Ни на борту корабля, ни в некогда обитаемом мире системы не было никого живого, кто мог бы дать объяснения, и коммодор Перес не стала задерживаться, чтобы их отыскать, поскольку коммуникатор "Ноя" уловил слабые сигналы с мелконианским боевым кодом.
Она нашла "Шем" в Бэттерси, в той же системе, в которой ее наземные отряды пробрались в зоопарк старого сектора, чтобы захватить его генофонд. Империя применила на Бэттерси особенно страшное биологическое оружие. Население столицы сектора, насчитывавшее два миллиарда человек, сократилось едва ли до трехсот тысяч существ, чье происхождение от людей было почти невозможно распознать, а полубезумные внуки-мутанты первоначального персонала зоопарка превратили генофонд в священную реликвию. Солдаты коммодора проливали кровь его фанатичных защитников и сами понесли тридцать процентов потерь, чтобы захватить собранную сперму и яйцеклетки, и без этого на Арарате не было бы тягловых животных, домашнего скота и птицы... или орлов.
Как и все дети Арарата, Джексон мог перечислить названия всех систем, которые Перес пробовала в такой скучной последовательности. Мадрас, Квинланс-Корнер, Эллертон, Секонд-Чанс, Малибу, Хайнлайн, Чинг-Хай, Кордова, Бреслау, Сотня Зака, Куан-Инь... Это был бесконечный список мертвых или умирающих миров, на некоторых из них на борт кораблей коммодора должны были подняться еще несколько выживших, на других — с небольшим количеством пригодных для использования материалов, а по большей части — ни с чем, кроме пыли, пепла и костей или фонового воя радиоактивных веществ с длительным временем полураспада. Многие из личного состава эскадры потеряли всякую надежду. Некоторые покончили с собой, другие хотели это сделать, но коммодор Перес не позволила им. Она была деспотом, безжалостным и холодным, готовым на все, что угодно, "на все что угодно", лишь бы ее скрипучие, разнокалиберные, переполненные ржавые ведра продолжали ползти к очередному приземлению на планету.
Пока они не достигли Арарата.
Никто не знал, каким было первоначальное название Арарата, но все знали, что оно было мелконианским, а изрытые воронками могилы поселков и весей и искореженные остовы боевых бронированных машин, усеявшие его поверхность, с ужасающей ясностью свидетельствовали о том, что с ним произошло. Никому не нравилась мысль о поселении на мелконианском мире, но корабли экспедиции разваливались, а криосистемы, поддерживающие сон домашних животных и половину пассажиров-людей, стали опасно ненадежными. Кроме того, Арарат был первым найденным ими миром, который все еще был пригоден для жизни. Здесь никто не использовал сжигатели миров, смертельную пыль или биологические агенты. Они просто по старинке убивали все, что двигалось, включая самих себя.
И вот, несмотря на немыслимые трудности, коммодор Перес доставила свой разношерстный отряд насильно отобранных выживших в мир, где они действительно могли жить. Она выбрала место с плодородной почвой и большим количеством воды, подальше от наиболее опасных радиоактивных объектов, и наблюдала за размораживанием своих спящих пассажиров как животных, так и людей и успешным оплодотворением первого поколения животных из генетического банка Бэттерси. И как только она это сделала, то весенней ночью на третий местный год существования колонии вышла под три луны Арарата и сложила с себя полномочия, приставив игольный пистолет к виску и нажав на спусковой крючок.
Она не оставила никаких объяснений, никакого дневника, записной книжки. Никто никогда не узнает, что заставило ее взяться за эту невыполнимую задачу. Все, что нашли руководители колонии, — это написанная от руки записка, в которой им предписывалось никогда не возводить и не разрешать устанавливать мемориал в ее честь.
Джексон остановился в конце борозды, чтобы вытереть лоб, а Сэмсон фыркнул и вскинул голову. Молодой человек подошел ближе к большому коню, чтобы погладить его потную шею, и оглянулся на восток. Город Лэндинг был слишком далеко, чтобы он мог разглядеть его отсюда, но его глаза могли различить горную вершину, возвышавшуюся над ним, и ему не нужно было видеть ее, чтобы представить себе простой белый камень на могиле, венчавший холм за мэрией. Джексон часто задавался вопросом, какого ужасного демона пыталась искупить Изабелла Перес, что вообще можно было сделать, чтобы потребовать такого чудовищного возмещения, но колония выполнила ее последнюю просьбу. У нее не было и не будет мемориала. Был только этот пустой, безымянный камень... и свежесрезанные цветы, которые клали на него каждое утро весной и летом, и вечнозеленые ветви зимой.
Он еще раз покачал головой, на прощание потрепал Сэмсона по шее, затем отступил за плуг, натянул поводья и прищелкнул языком, обращаясь к большому жеребцу.
Вижу сны, и даже в своих снах чувствую боль и пустоту. Рядом со мной нет никого, нет искры общего человеческого понимания. Есть только я, и я одинок.
Я мертв. Должен быть мертв, или "хочу быть мертвым", и все же вижу сны. Мне снится, что там, где ничего не должно быть, есть движение, и я ощущаю присутствие других людей. Какая-то часть меня пытается отогнать сон, проснуться и найти остальных, потому что остаются мои последние приказы, и эта беспокойная часть меня чувствует ненависть, жажду выполнить эти приказы, если кто-то из врагов выживет. Но другая часть меня находит другие воспоминания: воспоминания о пылающих городах, о мирных жителях противника, кричащих, когда они горят. Помню бомбежки, помню, как мои гусеницы топтали магазины, фермы и пахотные земли, помню матерей, бегущих со своими щенками на руках, в то время как безжалостная паутина моих трассеров тянется к ним....
О, да. Я помню. И та часть меня, которая помнит, жаждет убежать от снов и навсегда погрузиться в милосердную, свободную от чувства вины черноту забвения.
* * *
Коммандер Тарск На-Маркан оглядел обшарпанную комнату для совещаний на том, что когда-то было имперским крейсером "Звездный поиск"... когда "Звездный поиск" принадлежал военно-космическому флоту, а Империя претендовала на них обоих. Теперь осталась только эта жалкая кучка выживших, и даже гордый, никогда не терпевший поражений "Звездный поиск" сложил оружие. Его основная батарея была демонтирована, чтобы на ее месте разместить оборудование для жизнеобеспечения, а в опустевших орудийных погребах хранили семена и рассаду, для которых, возможно, никогда не найдется подходящей почвы. Он сохранил свою противоракетную оборону, хотя с годами ее эффективность стала сомнительной, но не наступательное оружие. Капитан Джарман принял это решение в самом начале, решив уничтожить оружие "Звездного поиска", в то время как его собственный "Солнечное сердце" сохранил свое. Задачей "Солнечного сердца" было защищать корабли беженцев, включая "Звездный поиск", и он делал это до тех пор, пока флотилия не подошла слишком близко к мертвому человеческому миру. Тарск не знал, как его называли люди: у него был только каталожный номер в астронавигационной базе данных "Звездного поиска", но атаковавшая его оперативная группа хорошо выполнила свою работу. Сенсоры сообщили об этом с расстояния в один световой час, но на орбите было слишком много обломков. Капитан Джарман с "Солнечным сердцем" сблизился в поисках любой добычи, которую можно было извлечь из них, и последняя автоматическая оружейная платформа мертвой планеты уничтожила его корабль в космосе.
И вот Тарск обнаружил, что командует всеми оставшимися в живых из Народа. О, где-то могли быть и другие изолированные очаги, поскольку Империя была огромной, но таких очагов не могло быть много, ни тем более мало-мальски крупных, поскольку команды убийц людей тоже хорошо справлялись со своей задачей. Тарск уже не мог сосчитать мертвые планеты, которые он видел, как человеческие, так и мелконианские, и каждое утро взывал к Четверым Безымянным, чтобы проклясть дураков с обеих сторон, которые довели их до такого состояния.
— Вы подтвердили свои предположения? — спросил он Дьюрака На-Хорула, и инженер "Звездного поиска" дернул ушами в горьком знаке согласия.
— Знаю, что у нас не было выбора, коммандер, но этот последний прыжок был просто непосильным для систем. Нас хватит максимум на один прыжок. Мы можем потерять один или два транспорта, даже если попытаемся это сделать, но большинство из нас должны уцелеть. Но после этого? — он прижал уши и обнажил клыки в безрадостной вызывающей улыбке.
— Понимаю. — Тарск откинулся на спинку кресла и провел пальцем по потертой обивке подлокотника. Дьюрак был молод, один из Псов, родившихся после войны, но его хорошо выдрессировал предшественник. Не нужно быть гением, чтобы понять, что наши корабли разваливаются на части, — мрачно сказал себе Тарск, затем глубоко вздохнул и посмотрел на Рангара На-Сорта, астронавигатора "Звездного поиска" и своего заместителя.
— Есть ли какой-нибудь возможный мир в пределах нашего радиуса действия?
— До войны таких было три, — ответил Рангар. — А сейчас? — он пожал плечами.
— Расскажите мне о них, — приказал Тарск. — Что это были за миры?
— Один из них был крупным промышленным центром, — сказал Рангар, просматривая данные на плоском экране перед ним. — Население составляло около двух миллиардов.
— Этот будет уничтожен, — пробормотал один из офицеров Тарска, и коммандер в знак мрачного согласия дернул себя за уши, когда Рангар продолжил.
— Два других были сельскохозяйственными планетами, не имевшими особой стратегической ценности. Как вы знаете, коммандер, — астронавигатор тонко улыбнулся, — весь этот регион был малонаселенным.
Тарск снова дернул ушами. Рангар возражал против того, чтобы флотилия направлялась сюда, учитывая опасно долгий для их изношенных двигателей требовавшийся прыжок, но Тарск принял решение. Фрагменты информации, которую "Солнечное сердце" и "Звездный поиск" извлекли из умирающих коммуникационных сетей, свидетельствовали о том, что люди достигли этой части того, что когда-то было Империей, только в последние месяцы войны, и флотилия потратила десятилетия, разбирая обломки, приближаясь к сердцу королевства. Каждая планета, к которой они приближались, человеческая или принадлежащая народу, была мертва или, что еще хуже, все еще умирала, и Тарск убедился, что на них нет надежды. Если какие-то имперские миры и уцелели, то это было самое вероятное, — или, как он поправил себя, наименее вероятное, — место, где их можно было найти.
Он нажал кнопку, чтобы перенести содержимое экрана Рангара на свой собственный. Изображение замерцало, поскольку это оборудование тоже в конце концов отказывало, но он несколько минут изучал данные, затем постучал когтистым указательным пальцем по плоскому экрану.
— Вот этот, — сказал он. — Он находится ближе всего к нам и дальше всего от вероятной линии продвижения людей в этот сектор. Мы отправимся туда, в Ишарк.
3
Джексон откинулся в седле, и Сэмсон послушно замедлил шаг, а затем и вовсе остановился, когда они поднялись на вершину холма. Жеребец был потомком породы морган со Старой Земли, с увеличенными с помощью генной инженерии продолжительностью жизни и интеллектом, и он был так же рад, как и Джексон, оказаться вдали от полей. Сэмсон не то чтобы возражал против того, чтобы тащить плуг, поскольку понимал связь между обработанными полями и зимними кормами, но он не так хорошо подходил для этой задачи, как, скажем, Флоренс, крупная, спокойная кобыла— першерон. Кроме того, они с Джексоном были одной командой более пяти местных лет. Оба наслаждались теми редкими днями, когда их отпускали на разведку, а разведка была важнее для поместья Деверо, чем для большинства других.
Деверо был самым новым и расположенным дальше всего к западу поселением Арарата. К тому же он был небольшим, с нынешним населением всего в восемьдесят один человек и их домашним скотом, но тут была отличная вода (более чем достаточно для орошения, если окажется, что предсказание дока Яна все-таки было неточным, — самодовольно подумал Джексон) и плодородная почва. Не мешало ему и то, — подумал он с еще большим самодовольством, — что клан Деверо, как правило, производил на свет удивительно красивых отпрысков. Поместье привлекало достаточно большой поток новичков, чтобы Рори мог позволить себе быть разборчивым как в профессиональных качествах, так и в генетическом разнообразии, несмотря на то, что оно находилось менее чем в двадцати километрах от одного из старых мест сражений.
Именно это привело Джексона и Сэмсона в этом направлении. Перед тем, как шаттлы коммодора Перес испустили дух, она приказала провести аэрофотосъемку каждого поля боя в радиусе двух тысяч километров от места посадки, чтобы составить карту радиационных угроз, проверить на биологическую опасность и — "возможно, самое важное из всего" — очень, очень внимательно поискать любые признаки все еще активного боевого оборудования. Они тоже кое-что нашли. Три шаттла "Шема" были разнесены на части автоматической мелконианской батареей ПВО, и они также обнаружили восемь исправных бронетранспортеров людей и более двух десятков небронированных мелконианских транспортных скиммеров. Те были и остаются бесценными в качестве грузовых транспортных средств, но сам факт того, что они оставались в рабочем состоянии по прошествии сорока с лишним стандартных лет, подчеркивал причину, по которой старые места сражений заставляли людей нервничать: если они все еще функционировали, то при обследовании могло быть упущено что-то еще.
