— И что может сделать полусантиметровый червячок? — Засмеялся Дмитрий.
— А есть особый гормон принудительного роста. Вообще давно известны онкологические функции гормонов и их влияние на рост, и трансформацию клеток. В том числе и на их мутацию. Мы исследовали рак. Да-да. Самый настоящий рак. Болезнь, а не то, что вы с пивом любите.
— Насколько я понимаю, вас тут заботило не лечение рака? — прочищающий шомполом ствол своего автомата, майор Николай Васнецов взглянул на профессора.
— Ну что вы. Рак можно вылечить. Рейгана ведь вылечили, — усмехнулся Лодзинский.
— Но сколько умерло?
— Не повезло, — цинично заметил профессор, — Однако вы совершенно правильно подметили. Нас другой аспект интересовал. Рак, это, по сути, ураганное деление клеток. Мы хотели замахнуться не на лечение. Мы предполагали, что это дарованная человеку, но не понятая им возможность к регенерации. Да-да, такой вот нетривиальный подход к этой страшной болезни мы избрали. Что если возможно обуздать этот губительный механизм и сделать его управляемым? Наряду с клонной трансплантологией можно было вырастить у человека утраченный по какой-либо причине орган. Даже целую ногу! Можете представить?
— Вы бы лучше мозги себе вырастили, — поморщившись пробормотал Ермаков, — Черви тут эти при чем?
— О, это просто подарок свыше. Мы проводили опыты обычно на лабораторных мышках. Они быстро плодятся и легко за относительно короткий промежуток времени проследить наследственность. Воздействие эксперимента на следующее поколение. Но тут эти червячки. Мы за то же время что и с мышами, могли проследить гораздо больше поколений. И при этом еще и уникальные физиологические возможности червей в плане их выносливости и живучести. Уже в пятом поколении мы получили метрового червя! И он был устойчив к более низким температурам, чем первичный образец. При помощи таких червей, но еще больших размеров, предполагалось проводить разминирование. Скрытые атаки на патрули и посты, естественно в заснеженных районах. А четырехметровый червь, двигаясь в глубоком снегу, мог оставлять ходы для скрытного продвижения под снегом диверсионных групп. Уже были подготовлены испытания на Новой Земле метровых экземпляров. Погрузили их на самолет. Отправили в наш филиал в Подмосковье, но... Детки Ферми и Оппенгеймера внесли существенные коррективы во все наши планы, — Профессор усмехнулся.
— Кто внесли? — непонимающе поморщился Ермаков.
— Ядерные ракеты, — тихо сказал ему Васнецов.
— Как это все у вас, у ученых яйцеголовых, лирично и трогательно. Детки. Атомная бомба... деточка... Сынуля, дочурка... Отцы атомной бомбы, папочки водородной. И червячки ваши эти, тоже детки? Да? Что за сюрпризы вы еще приготовили нам, простым смертным? А? Какие еще ваши дети и внуки нас поджидают в этом мире? — Ермаков злился.
Лодзинский снял очки и, наклонившись ближе к Дмитрию злорадно прошипел:
— Ты себе даже не представляешь, мент!
Ермаков схватил его за ворот тулупа.
— Я краповый берет, придурок ты чокнутый!
— Дим, пусти его. Не надо, — Васнецов одернул товарища. — У него же опять это, — он покрутил растопыренной пятерней у виска. — Эй, профессор. Что там с центрифугой?
Лодзинский облокотился спиной на стол, у которого сидел и, взглянул на часы.
— Еще часа два ей крутиться. А что?
— Мне кажется, у вас приступ опять начинается.
— Брось, майор. Потерплю пару часов. Два года ведь как-то без лекарства этого обходился. Тяжко бывало, конечно, но кому сейчас легко?
— Нет, Коля, ты только подумай. Они вместо того чтобы лечить людей от рака, делали из него оружие. — Хмурился Дмитрий, — А что еще? Может и из СПИДа что-то смастерили? А? Ну давай профессор, поведай.
— А нет никакого СПИДа, — ухмыльнулся Лодзинский. — СПИД, это проблемы с иммунитетом. От наркомании, бесконтрольного прелюбодейства, и простите, задолюбства. Откуда все это пошло, вы вспомните? Есть комплексная проблема, а не один мифический и неизлечимый вирус. Но кому-то надо было напугать весь белый свет конкретной болезнью. Эдакой чумой нового времени. И знаете зачем? Бизнес! Чистый бизнес! Вы знаете, сколько сделали производители презервативов на антиспидовой рекламе своей продукции? Сотни миллиардов! И это при том, что поры латекса в тридцать, а то и в пятьдесят раз больше самого вируса возбудителя! То есть просочиться через поры латекса ему легче, чем Чкалову пролететь под мостом! — профессор засмеялся. — Но главное не в этом, а в том, что люди со страху покупали резинки пачками. Вот где собачка-то зарыта! А самым эффективным лекарством от этой болезни могло быть только нравственное общество! Где мораль это не то о чем с экрана этого теледилдоса могла учить общество какая-то псевдообразованная тварь. Это нечто большее. Тысячелетний опыт знаний и воспитания духовности. Это не только мораль человека, но и следование, например, врачом данной им клятве Гиппократа, а не халатность способная заразить или убить. Но в безнравственном обществе даже мифическая болезнь грозила обернуться пандемией! Но! Все оказалось проще. Содом сожгли. И поделом. — Лодзинский улыбнулся.
— Вы говорите как проповедник, — хмыкнул Васнецов. — И это человек науки. Нелогично. Или в вас говорит болезнь?
— Да бросьте вы, майор! — разозлился профессор, — Болезнь, — презрительно фыркнул он. — Я в здравом уме, да будет вам известно. Но что есть наука? Официальная наука для непосвященных! Но мы, засекреченные, лучшие умы человечества, по всему миру, каждый во благо своего режима, соприкасались с такими тайнами бытия, которые тысячу раз противоречили той науке, которую вам скармливали с пеленок! Мы — прогресс! Мы — знания! А вы, все остальные, лишь потребители! Мы даем вам понемногу то, что считаем нужным!
— Да-да, — майор покачал головой, — Мы потребители. Мы потребляли электричество от атомных станций, после того как вы смогли сделать рукотворный ад возможным. Мы потребляли морфий, придуманный вами как обезболивающее, а когда стало ясно, что он вызывает привыкание, то вы придумали лекарство от привыкания к морфию. И лекарство это называется...
— Героин! — закончил за него Лодзинский, — Совершенно верно. Мы ставили опыты над вами десятилетиями. Скидывали обществу диковинную новинку, а общество потребляло его с жадностью, даже не подозревая, что они все есть наши любимые лабораторные мышки.
— За что вы так людей ненавидите? — спросил Ермаков.
— Людей? — профессор закинул голову и уставился в потолок. — Людей... — задумчиво пробормотал он. — Я родился очень болезненным ребенком. Еле выжил. Но часто жалел об этом. С самого детства. Со школы. В школе меня обижали. Дразнили дохляком. И еще там по-всякому. Друзей не было. Весь в учебу сублимировался от боли и одиночества. Вырос. К армии оказался негодным. Девушки на меня не смотрели. Это ведь в советские времена было. Если ты негоден по здоровью, то служить не будешь. А девушки считали тех, кто не служил, ущербными. Но, тем не менее, в институте нашел свою половину. Любил ее. Души не чаял. Поженились... Потом перестройка, потом свобода, — с иронией вымолвил он. — Что значит хаос. Мы, люди науки, оказались не удел. Развал во всем. А я ведь знал близко таких талантливых ученых-самородков. У нас в России могли быть свои мобильные телефоны. Свои компьютеры на субмикронных чипах. Дисковые летательные аппараты. Столько умов! Столько идей! Но все оказались ненужными обществу и власти. Многие разъехались в страны западного рая. А я вот остался. Идеалистом был. Верил во что-то. Катался по стране на последние крохи со своими изобретениями и идеями по всяким НИИ. Но они отмахивались от меня. Куда там с твоими идеями, приятель, сами не знаем, как прокормиться, на рынке сторожами подрабатываем. И вернувшись однажды из одной такой поездки, я узнаю, что мою... мою любимую жену сбил автомобиль. Так называемый новоявленный хозяин жизни, пьяный до того что стоять на ногах не мог, вел свой шестисотый на полной скорости. И сбил ее не на проезжей части, а на остановке троллейбуса. Средь бела дня. Как потом мне рассказали, он еще вышел и орал на нее, лежащую в крови. Ходит тут всякое быдло. Реальным пацанам проехать негде. Фару дескать из-за нее разбил. Милиция связываться даже не стала. Уж очень крут был этот выродок. Люди вокруг не спешили на помощь умирающей женщине. Подумаешь. Кто она им? А тут этот еще, на своей тачке. Скорая приехала через полтора часа. Стояла в пробке половину времени из-за того, что должен был проехать кортеж высокого чиновника. Умерла по дороге в больницу. Да ее и спасать никто не собирался. Нет человека, нет проблем. Горе страшное. Но осталась отрада. Дети. Сын и дочь. Да вот только... Когда вся страна во главе с самым главным рассеянином, панимашь, жрала водку под новогоднюю елочку и тупо пялилась на этих обезьян, визжащих какие-то там песни о главном, мой сын оказался в адском котле вместе со всей печально известной Майкопской бригадой. Славный новый год выдался... Те кто выжил прятались в каком-то подвале и отстреливались, как могли. Пытались связаться со своими. С командованием. Хоть какую-нибудь помощь запросить. Но свои молчали. Толи от пьяного угара еще не отошли. Толи ужаснулись тому, что натворили и оттого молчали, но на связь вышел кое-то другой. Плешивый вонючий депутатишка, нацепивший на себя непорочную сутану правозащитника. Вышел на связь из цитадели боевиков на частоте наших парнишек покинутых всеми. И сказал им, за что вы мальчики воюете тут? Вы же не за родину воюете, вы уже столько мирных жителей погубили! Не марайтесь в крови, в которой вас изваляло ваше правительство. Сдавайтесь. И я гарантирую, что завтра вы поедете домой. Не в казарму, а именно домой! Я гарантирую вам жизнь! И ребятки стали сдаваться. Они ведь не понимали, зачем там воюют... И потом, в плену, их насиловали. Резали им уши. Многих обезглавили. Я ведь... — Он сильно сжал веки, — Я ведь только голову своего сына смог похоронить. И то, она провалялась в рефрижераторе под Ростовым четыре года среди сотен останков других безымянных сынов. Но пришло время, и рефрижераторы надо было освободить для останков новой войны. Дочка моя вышла замуж. Внучку мне подарила. Но уж так распорядилось ее сердце, что полюбила она... в мужья выбрала, так называемое лицо кавказской национальности. Даже ссора у меня была с ней. Для меня ведь различий не было после того нового года. Для меня они все были зверьми, что резали голову моему сыну. Конечно, я не прав был. А потом... Шли они вечером из театра под руку. А на встречу полтора десятка отморозков, которые мнили себя поборниками расовой чистоты и защитниками Родины, а сами даже в армии не служили потому, как боялись ее как черт ладана, но зато чувствовали себя героями, напав толпой на беззащитную супружескую пару. И внучка моя осиротела. И я. Забили до смерти мою дочь и ее мужа железными прутами. Но и этого оказалось мало. За пару лет до всеобщего конца, похитили мою усладу, когда она шла из школы. Похитили последователи какого-то сатанинского культа, которым непременно надо было принести в жертву кровь невинного ребенка. Их так и не поймали. А тело девочки нашли через полгода только, в колодце заброшенном... Так ты спросил почему я так ненавижу людей? — Профессор посмотрел на офицеров глазами полными слез, вскочил и закричал, — Да потому что вы даже после ядерной войны умудрились не издохнуть все! Вы же, как тараканы живучие! Как крысы! Никаких средств нет против вас?! Да нет, черт подери, есть!!!
— Ну вот, началось, — вздохнул Ермаков, повесив голову.
Васнецов поднялся, нависая над Лодзинским своим исполинским ростом. Он с сочувствием посмотрел в глаза профессору и деликатно но не оставляя никакого выбора, положил ему свои ладони на плечи.
— Я очень прошу, чтоб вы взяли себя в руки. Скоро лекарство готово будет. Потерпите...
— Я... я в порядке, Николай... Я в порядке... — часто закивал он, и глаза его забегали. — Знаешь, я ведь смог воплотить свои детские мечты. Почти... В детстве я мечтал быть сильным и выносливым. Я мечтал быть сверхчеловеком. Конечно, я им не стал. Но я смог эту мечту все-таки претворить в телесное воплощение! Здесь, в этой цитадели науки и колыбели новой жизни я смог создать сверхсущество... Целую расу сверхсуществ! И они получат вложенные в свой новорожденный разум все знания человечества и через пару десятков лет унаследуют себе и всю планету людей, которую люди оказались недостойны!
Профессор расхохотался и опустился на пол. У него началась истерика...
* * *
— Помидор с геном скорпиона? За каким хреном в помидор вживлять ген скорпиона? — Недоумевающим тоном спросил Сквернослов.
— Да я почем знаю. Но тут вот. Пожалуйста. Трансгенный продукт. — Людоед отложил очередной лист из большой стопки в маленькую. Куда складывал уже просмотренные бумаги из той кипы, что была сложена в коробке под одним из столов. Именно за этим столом они втроем и сидели. На соседнем, укрытый Людоедовской черной шинелью лежал Васнецов.
— Глянь, дебошир очнулся, — проворчал Варяг, посмотрев в его сторону.
— Эй, блаженный, ты как? — спросил Крест.
Николай медленно поднялся и уселся на столе. Огляделся.
— Что со мной было? — пробормотал он, еле разжав слипшиеся губы.
— Приход очередной поймал, — усмехнулся Людоед, покрутив пальцами кончик уса. — Хотел нас всех тут уконтропупить, забрать луноход и махнуть в Москву, в метро.
— Это я помню, — мотнул гудящей головой Васнецов.
— Да? А ты помнишь, что дядю Варяга отоварил баночкой по башке?
— Чем отоварил?
— Ну, стулом. По-флотски это называется баночка.
— Мы что, в море? — проворчал Николай.
Сквернослов хлопнул Людоеда ладонью по плечу.
— Один-ноль, Ильюха. Он тебя сделал. Ну-ка врежь ему еще раз в отместку.
— Да ладно тебе Славик глумиться. Грешно над юродивыми-то. — Хмыкнул Яхонтов.
— Ты со мной что сделал, я не пойму? — продолжал кряхтеть и ворчать Николай.
— Ну, прописал тебе нормального такого армейского 'лося' в лоб. Вижу, помогло. — Крест подмигнул.
— Что еще... Это был гипноз?
— Типа того. Понравилось? Еще фокус какой выкинешь, я так наколдую, что в штаны ссаться будешь во сне.
— Что ты говорил про врага морлоков? А?
— Ты ведь в метро хотел. К папке. Если оборотень, это он конечно. Только вот морлоки эти никого и ничего не боятся. Даже пси-волки их боятся, а морлоки волков нет. Но вот оборотень вселяет в них ужас. И истребляет систематически. А тут такой им подарок. Ты же недоморлоченый морлок, а ну как омразеешь?
— Ну, сказанул так сказанул, — хмыкнул Варяг, потирая лоб.
— Ну? — продолжал Людоед, — Он же вообще неуязвимый, как ломом подпоясанный. А тут появится его сын в метро. И все. Морлоки тебя в оборот возьмут и одолеют его, потому как ты его Ахиллесова пята. Сечешь?
— Н-да... — вздохнул Николай, — Понимаю.
— Ну, вот и молодец. И еще не забывай, что твоя встреча с отцом не будет иметь никакого значения, если ХАРП сделает свое черное дело. Главного не забывай. Да и не факт ведь, что он твой отец.