Холст, которым мне замотали сломанные ребра, наконец-то отмок и я попытался сперва его размотать, едва не утонув в очередной раз, потом срезать "Морским змеем", потому что все остальные ножи, с какого-то перепуга, ткань резать отказывались, замечательно прорезая мою бедную, многострадальную шкуру.
Обнаружив в рюкзаке ножницы, горячо возблагодарил Звезды за собственную предусмотрительность и запасливость. А, подвернувшиеся под руку, маникюрные щипчики, почти благоговейно прибрал до лучших времен, когда когти на ногах снова начнут прорывать портянки.
Зеркало я искал чуточку дольше, но нашел и его, и опасную бритву в кожаном несессере, и даже мочалку!
И, сдается мне, кто-то, все-таки знал о моем побеге, потому что мочалку я, совершенно точно, в рюкзак не складывал!
Умножая два на два, получил пустое место: кроме меня, открыть мою "сумку путешественника", не может никто. Это — железобетонно, проверено и проштемпелевано!
"Значит — я склеротик!" — Я со стоном закинул мочалку за спину, перехватился за ручки и отдался процессу очистки...
Нет, как ни крути, "намыливать спинку", лучше всего получалось у Лесли, но...
Набрав полную грудь воздуха, нырнул в горячие глубины прозрачной ванны, смывая с себя пену, ошметки крови и усталость.
Открыл под водой глаза и полюбовался черным муравьишкой, проползающим с той стороны прозрачной стенки и оттого кажущимся очень большим!
Вынырнул, отфыркиваясь и чуть не утонул в третий раз: муравьишка не "казался", а очень даже "был" большим! Приблизительно с овчарку высотой, серпообразными жвалами, усиками выше уровня ванны, он тыкался головой в прозрачную стенку, обходя ее по периметру, словно изучая.
Махнув на такого соседа рукой — в ванну не лезет, ну и пусть ползает! — с помощью зеркала изучил отпечаток сапогообразного копыта на своей груди. Будь удар на пару сантиметров выше, ниже, левее или правее — заматывать меня можно было бы в плащаницу и со спокойной душой, закапывать, а не лечить.
На голове, в пределах видимости зеркала, видимых "помятостей" не обнаружилось, но ведь и летел я — спиной вперед, так что, досталось затылку и макушке, а их я, при всем богатстве выбора и ассортимента подручных средств, пока руки не будут шевелиться как положено от природы, исследовать не смогу.
Последним, по факту, но не по важности, из рюкзака достал еще один кожаный сверток, в котором притаились десяток мензурок с противоядиями, мазями от укусов-ожогов и, самое приятное, склянки с зельем лечения, сваренного по всем правилам зельеварения, мелкой эльфийкой.
Малка зуб давала на выбой, что ее зелье, в отличии от остальных, со временем не слабеет, да и лечит быстрее.
Повертел в руках склянку и убрал обратно, в аптечку. Употреблять это варево надо было раньше. Хотя бы, еще вчера, на берегу реки. А сейчас... Так, перевод ценного продукта, который может понадобиться совсем в другое место или время.
Подумал еще чуть-чуть и достал зелье снова.
Сделал глоток, пробуя на вкус.
Слегка кисловатое питье, словно ложку смородины тщательно выдавили в пять литров воды.
В два глотка допил и сделал глубокий, до изнеможения, вдох.
Закинул руку за спину и счастливо почесал меду лопаток.
С хрустом суставов встал в своей "мыльне" и сладко потянулся, испугав муравьишку.
"А, жизнь-то, налаживается!" — Я выбрался из ванны, сложил ее в шар с водой и с удивлением заметил, что в одном месте, вода совершенно бесприпяятсвенно вытекает на землю, словно нечто проткнуло неуничтожимый энергетический щит насквозь!
Покатав шарик, нашел еще две дырки! Причем вторая появилась у меня на глазах!
"спустив воду", среди кусков ткани обнаружил простенькую женскую заколку, длиной в половину моей ладони, с золотистой иглой, украшенную резвящимися в воде, драконами, на тонкой металлической пластине.
Усатые и короткомордые, с кисточками на хвостах, вместо массивных боевых шаров, с густыми бровями и клыками, торчащими то ьиз нижней челюсти, то из верхней — они в точности повторяли хорошо знакомых мне драконов поднебесной, на которых я насмотрелся во время своей командировки.
Вновь сложив один и один, пришел к мнению, что заколка принадлежала верещащей китаянке, что предлагала мне "масязь".
Ради проверки, сделал еще один "купол" и ткнул в него заколкой. Как и предполагалось — купол остался целеньким. Заколка, как ни странно — тоже.
Из вредности наполнил купол водой и снова ткнул иголкой, через воду.
Продырявил!
А, когда, от великого ума, легонько провел по переливающемуся полю краем пластинки — так и вовсе прорезал купол, словно он пластилиновый!
Забавно я, должно быть, выглядел со стороны: стоит голый дядька и режет пузыри с водой и искренне радуется, когда фонтан воды обдает его, с головы до ног!
Ничего не поделать, я очень страшный человек, когда увлекусь.
"Лопнув" еще два пузыря, сделал неутешительный для себя, вывод: "при некоторых условиях, даже непроницемый "Купол защиты", оказывается проницаемым. И, что самое неприятное, не имея под рукой даже завалящего "мелкоскопа", выявить эти самые условия, можно лишь методом тыка".
"Магией называют всё, что мы просто не можем — пока не можем! — измерить. Нет у нас необходимого оборудования. А иногда и знания, необходимого, пока нет..." — Я словно воушию слышал слова нашего преподавателя логики, талантливого философа и человека с зажигательным и искрометным, чувством юмора. — "Момент, когда это знание появится, станет новым восходом всеоживляющего солнца!"
Прыгая на одной ноге, радуясь здоровому телу, теплому дню и удавшемуся побегу, натянул штаны, достал из рюкзака носки и обувь.
Теперь у меня появилась еще одна, очень маленькая, но очень нужная цель в жизни.
Пусть она отодвигает в сторону мечту о собственном ресторане, о крепкой, долгой и счастливой, семейной жизни.
Пусть я снова откладываю на завтра то, что надо было сделать вчера.
Пусть.
Но ведь очень интересно, что это за сволочь такая, этот Руюм, которому "годятся все", а тощей китаянке, при этом, он будет особенно рад?! И, еще... Мне очень интересно, "Тарцехвал" — это человек или ругательство?!
Покинув полянку, еще недавно просто блиставшую чистотой и порядком, а ныне порядочно залитую водой, размывающей горелую полосу, по привычке, накинул на голову капюшон, проверил, как выскальзывают из ножен обе "змейки" и, раскрутив вокруг себя пяток чуть теплых шариков-файерболов, которыми так удобно сбивать с веток жирных птичек и останавливать бег вкусных "зайчиков" зашагал по светлому лесу.
Шорох травы под ногами, звон недалекого ручья, от которого я пока не рисковал слишком удаляться, словно опасаясь заблудиться между десятка деревьев, выросших на полусотне квадратных метров.
Чистый, молодой лесок.
Блестящий, как глянцевая картинка полосы ветро и влаго удержания, сфотографированной для отчетно-показательной конференции. Здесь даже птицы перепархивали слева на право, а собакомуравьи, постоянно меня обгоняли, появляясь откуда-то из-за спины и пропадая за неширокими стволиками серебристо-серых деревцев.
Все с точностью совершенного механизма, один раз и навсегда настроенного, проверенного и... Оставленного в покое, согласно правилу: "работает — не трогай, ради всех святых!"
Из принципа, высмотрел пару птичек и отправил их в рюкзак, дожидаться своей очереди быть съеденными.
Через пяток километров ручеек оделся в бетонные берега и перестал весело звенеть, ноги зашагали по потрескавшейся тротуарной плитке, пока еще сопротивляющейся напору природы, но уже из последних сил.
Через пару минут, откинув капюшон, я лицезрел тонкие, кованые ворота, одна створка которых печально повисла на сорванной петле, а вторая продолжала преграждать путь неловкому пешеходу, увитая тонкими побегами Сутаррского винограда.
Узкие холмики битого кирпича, уходящие влево и вправо от ворот, давали понять, что когда-то, на их месте был невысокий, видимо глиняный, заборчик, размытый дождями и снесенный с лица планеты ее величеством Зимой.
Что меня толкнуло под локоть, сейчас и ума не приложу, но вот, стукнуло в голову и я, почти два часа старательно закреплял сорванную створку ворот на ее законном месте, проявляя чудеса хитроумия и изворотливости.
Я даже смазал уцелевшую петлю, чтобы она не скрипела, жалуясь на короткую память человека разумного.
Собрав инструменты, с улыбкой довольного первоклассника, получившего две конфеты за один правильный ответ, прошел в открытые ворота и, повинуясь наитию, "закрыл за собой дверь".
В детстве многие читали о дороге из желтого камня, ведущей в Изумрудный Город.
А я на ней стоял!
Ровные, желтые, каменные, шестиугольные, плотно пригнанные друг к другу, плитки.
Еще пару минут назад, пока я прыгал, воюя с неподатливой и заржавевшей створкой, они были потрескавшимися, серыми, с проросшей травой.
А теперь — "Дорога из Желтого Кирпича"!
А вместо Тотошки, черные собакомуравьи...
С трудом удерживаясь от нервного смешка и насвистывания "Мы в город Изумрудный, идем дорогой трудной...", достал из рюкзака "Дикошарика" и спрятал его под плащ.
Когда все вокруг похоже на сказку, верить надо в лучшее. Но готовиться — исключительно к худшему.
В моем случае, "Дикошарик", "выпивший" уже парочку богов, был именно той "подготовкой к худшему", которой я обычно пренебрегал, собирая все шишки удары, на собственную голову.
"Волшебника Изумрудного города" я в детстве очень любил, так что... Крепко помнил, сколько неприятностей выпало девочке Элли, на ее пути.
Метров через пятьсот, выругался и перевесил меч за спину, поверх своего, вечно тощего, "вещмешка Путешественника": и мне удобнее его в дело пускать, да и остальным — веское предупреждение.
Ыедь никто так и не догадывается, что махать этой длинной и тяжелой штукой, я так, в принципе, и не научился!
"Веди меня, Дорога Желтого Кирпича"! — Я шмыгнул носом, накинул капюшон и потопал дальше, готовясь к приключениям.
Глава 35
— Сутарра пала, Мой Л'рд! — Черная страхолюдина замерла на одном колене перед маленьким, седеньким старичком, пускающим слюни, в сбитой на бок короне и с пустыми, голубыми глазами. — Твоя воля исполнена, Мой Л'рд! Дашь ли ты мне отпущение, как верному слуге своему, верой и честью отслужившему свои грехи явные, тайные и мнимые?
Старичок захихикал, вытер сморщенным кулачком выступившие из старческих глаз слезинки и прохлюпал:
— Хосцю боише, боише! Иди и принеси боише!
Двухметровый рыцарь издал стон, проклиная мысленно свою глупость и "Договор", по которому был призван служить владельцу короны до тех пор, пока он его не отпустит, признав долги выплаченными, а грехи — отмоленными.
— Боише, боише, боише! — Старичок мелко затряс головой и захлопал в мокрые ладошки. — Еще боише!
— Да, Мой Л'...
Впервые на памяти Х'Ена-Горо, этот тщедушный человеческий король попытался встать на свои тонкие, вечно дрожащие ножки-спички.
Впервые сделал шаг от своего, уже порядком провонявшего мочой, трона.
И упал в ноги своего рыцаря, теряя золотую корону, со звоном укатывающуюся прямо к правой руке Плененного Демона Тцелы.
"Призван служить владельцу короны..." — Эхом вернулись белокожему демону, закованному в черный доспех, его собственные мысли. — "Владельцу короны..."
Шевельнулась тяжелая латная перчатка, привыкшая сжимать рукоять длинного меча, а не золотую филигрань короны, вышедшей из рук древних мастеров символом Власти.
"Владельцу короны..."
— Боише, боише... — Человеческий король выдохнул два слова и принялся хлопать руками вокруг, пытаясь нащупать пропавшую с головы, тяжесть. — Коона?!
С лязгом сомкнулись вокруг золотого ободка, черные, металличские пальцы.
Скрипнул тяжелый доспех, и фигура встала с колен, рассматривая тронный зал, которого так боялась последние несколько столетий.
Пыльные гобелены, на которых уж и не различить рисунков. Исцарапанный, давно не мытый, мозаичный пол. Грязные окна, не ведающие тряпки и не пропускающие солнечного света. Черный, закопченый факелами, потолок...
Звякнула, ударившись о каменный пол, тяжелая застежка шлема. Клацнуло, открывающееся, забрало. Черный шлем, в виде головы мифического зверя, покинул свое привычное место на покатых плечах доспеха, с глухим "бум-м-м-м", оказавшись на полу.
— Коона? — Старик приподнял голову и пустил слюну.
— Корона. — Вздохнул Х'Ен-Горо, воодружая золотое украшение на свою голову, прижимая ей копну собственных, соломенного цвета, волос, с редкими прядями седины. — "Служить владельцу короны..."
* * *
* * *
Знал бы я, куда именно приведет меня дорога из желтого кирпича, бежал бы по ней вприпрыжку!
В обратную сторону!
Вот, ведь чувствовал, чувствовал, что все не может быть так расчудесно, как в детских книжках!
Сперва, постоянно присматривался к своим шестилапым спутникам — отчего-то мне показалось, что с каждым пройднным километром, они становятся чуточку больше.
Один раз, даже вернулся на пару километров и проверил свою наблюдательность.
Потом еще до вечера страдал паранойей, слава Звездам, неподтвердившейся.
Муравьи оставались размером с собаку и золотых слитков, на задних лапках, у них не наблюдалось.
На второй день пути, муравьиная тропинка повернула на девяносто градусов по отношению к желтой дороге и растворилась в высокой траве, с редкой примесью кустов и далеким деревьем, тянущим свои черные ветки, осыпанные светло-голубыми листьями, к прозрачному небу.
Сперва паранойя отпустила, а потом накинулась с новой силой, старательно играя на моих страхах и бурной фантазии.
Прислушиваясь к ней, я как-то упустил из вида появление новой детали ландшафта, перед которой теперь стоял и чесал затылок, лицезрея высоченную гору, выросшую точно на дороге желтого кирпича, словно злобный великан взял ведерко, наполнил его острыми камушками, донес до дороги и перевернул, высыпая все наземь.
Более того, этот нехороший великан, таскал свое ведерко не один раз, а целых шесть, засыпая все вокруг и создавая шесть унылых, похожих друг на друга, вершин.
"Умный, конечно, в гору не пойдет... Да и герои, предпочитают идти в обход..." — Я с тоской посмотрел по сторонам, принимая тот факт, что идти в обход, в данном случае, намного дальше, чем лезть в гору.
Пришлось устраивать внеочередной привал, плотно ужинать и отваливать на боковую, памятуя, что с бедой надо переспать, а утро, как говориться, вечера мудрее.
Во сне снова была Лесли и устроила мне грандиозный скандал, окончившийся слезами и сбитыми в ком, шелковыми простынями, которые моя королевна очень любила, а я искренне ненавидел, за их мерзопакостную привычку то скользить, то липнуть к голому заду.
Потом в сон приперся наш монтажер, долго вздыхал, курил свою любимую Приму и пил горячий чай, с "Рижским бальзамом".
Так что, выспаться мне не удалось.
Махнув рукой на завтрак, переложил все колюще-режуще-пластающее в рюкзак, еще раз проверил подметки сапог и пошел на штурм первой вершины.
