— Луч, — прошептал Квелгин и ткнул Фрисса в бок. — Лучом его убили. На огонь непохоже — он бы до пояса сгорел.
— Меч... — еле слышно выдохнул Речник, глядя на то, что выступало из земли под полуистлевшей рукой. Там была рукоять и короткий обломок стеклянного клинка.
— Чужеземное оружие, — покачал головой Глайен, — и доспехи тоже. Шинкайоцин, начни пропитку. Пока не затвердеет, ничего больше не делай.
— Ман шиккауа! — боевой маг махнул рукой мертвякам, отгоняя их от ямы, и сунул руку под броню голема, доставая оттуда большую плоскую бутыль. Несколько мгновений спустя нежить расположилась вокруг ямы с плошками, бережно промазывая странной прозрачной жидкостью все вещи мертвеца.
— Зелье прочности? — шёпотом спросил Фрисс у Квелгина.
— Алмазная вода, — кивнул тот. — Самое лучшее зелье, какое бывает. Странный воин... ты заметил — при нём нет перьев?
— Та-а! — закричали с края раскопа. Это был Глайен, и он был очень сердит.
— Шинкайоцин! Ты куда смотрел?! Что, нельзя было сначала землю убрать?!
— Ман шийяу! — гаркнул боевой маг на мертвяков. Нежить шарахнулась от ямы. Двое Некромантов стояли над останками и разглядывали что-то на броне мёртвого воина. Затем Шинкайоцин наклонился и вынул из свежей прорехи в броне, расползшейся от неосторожного прикосновения, что-то, блеснувшее синей глазурью. За вещицей тянулся тонкий шнурок, на глазах рассыпающийся в пыль.
— Миньская эмаль, — сказал Нерси, разглядывая находку, и вынул из кармана тонкую кисть. — В грязи, но целая. Убери руки, Глайен, я её почищу.
Фрисс, протиснувшись сквозь строй нежити, подошёл к магу, положившему вещицу на броню голема и осторожно, едва дыша, смахивающему с неё землю. Яркий эмалевый медальон уже блестел на солнце — время пощадило его, он только немного потемнел. То, что было ярко-оранжевым, стало тёмно-медным, синее — почернело, но изображение осталось чётким и узнаваемым с первого взгляда: огненный кот с лезвием на хвосте бежал по волнам бушующего моря.
— Великая Река, — тихо выдохнул Речник. — Герб Короля-Речника... Кто это был?! Как вы узнаёте имена мёртвых?
— С огромным трудом, — буркнул Шинкайоцин, недовольный тем, что ему смотрят под руку. — Не сопи на меня, и я прочитаю тебе значки с оборота. Земля в них набилась, но так даже лучше видно. "Нуравегн Таур"косан. Ксатот ил ти..." Должно быть, "ти"инх" — тут сколы.
— Нуравегн... — прошептал Фрисс, качая головой, и повернулся к яме. — Речник Нуравегн...
— Фрисс! — рука Нециса легла на его плечо. — Постой. Это очень и очень странно... судя по родовому имени, он действительно с Реки. Слово "таур" обозначает в нашем языке именно её, и так отличают родовые имена её уроженцев. Но его не могли звать Нуравегном, пока он с Реки не переселился. Это имя из нашего языка, у вас его навряд ли использовали.
— Нецис! — Речник крепко сжал его руку. — Ты узнал имя мёртвого Скарса... ты можешь так же сделать сейчас? Если он с Реки, и он погиб тут, — Король Астанен должен о нём знать...
— Это всё было очень давно, Фрисс, — покачал головой Некромант. — Королю это не будет интересно. И всё же для тебя я попробую. Глайен, разрешишь мне коснуться его костей?
Предводитель отряда отпихнул в сторону скелета, подобрал с земли костяшку и молча протянул Нецису. Тот благодарно кивнул и стиснул её в кулаке, прижимая руку ко лбу. Глаза Некроманта закрылись, агатовый зеркальный медальон покрылся серебристой испариной, а потом окутался белой дымкой.
— Та-а... Безумная отвага... — прошептал маг. — Но надежды... напрасны. И гибель... раньше срока. Чужая земля... да не отвергнет. Узнают ли... и воды... пусть текут вечно. Река... моя... Праматерь...
Речник стиснул зубы, чтобы не закричать. Некромант открыл глаза и бережно положил кость туда, откуда её взяли.
— Это очень и очень странно, Фрисс, — вздохнул он. — Его звали Ингимар Косан. Он был... пришёл с армией Ти-Нау, чтобы победить страну мрака... чтобы никто не жертвовал живых кровавым богам. И он увидел тут, что Ти-Нау... да, в самом деле — они не лучше. Он стал защищать Нерси. И тут, в Тешамгене, хотели сделать... хотели пробудить Ши-Илана. Он уснул тогда... надолго уснул, и страна была беззащитна. Нуравегн вызвался тогда искать его... найти и разбудить, даже ценой жизни. Его убили тут... дойти не успел, убили на берегу Имгвуэйны. Он хотел бы... очень хотел бы, чтобы его помнили. Даже если всё так глупо получилось. Фрисс... тебе это имя знакомо?
— Чужая земля да не отвергнет, — прошептал Речник, и его голос дрогнул. — Теперь его будут помнить. Речник Ингимар Косан... Речник Нуравегн... Если его нет в летописях — я сам впишу его имя.
— В наших книгах оно будет тоже, — Глайен тронул его руку, с трудом подбирая слова — всё-таки язык иларсов для него родным не был. — Так это одна из попыток пробудить Змея-с-Щупальцами... Я знаю, что их было три, и только одна — успешная. Вечером будет время, и мы вспомним все легенды. А сейчас, Шинкайоцин, возвращайся к работе. Этот храбрый воин — не единственный, чьё имя нужно узнать...
Мертвяки ставили новые опоры для шатра и приспосабливали к ним свежесрезанные листья Самуны — шатёр, переполненный плотно закрытыми корзинами и коробами, для людей стал тесен. Глайен, поглядывая на тучи, набухшие дождём и вот-вот готовые пролиться, подгонял нежить — как можно быстрее нужно было унести находки с площади, укрыть их от воды. У разворошенного кургана Фрисс помогал укладывать коробки на спину голема-уицти. Тот не шевелился, но Речник кожей чувствовал холодный недобрый взгляд десятков мёртвых глаз.
— Речник Ингимар... — шептал Фрисс, прикасаясь ладонью к эмалевому медальону, теперь висящему на его груди, рядом с амулетом, хранящим от увечий и нелепой смерти. — Скоро твои кости будут сожжены. Прости, что не могу донести их до Реки...
— Их сожгут у храма Владыки Мёртвых, — сказал, разглядывая корзины, боевой маг. — Украсят цветами и перьями, будут петь и бить в барабаны в их честь. Может, я выберусь в город к этому дню — если Глайен не затянет с оплатой.
Фрисс повернулся к нему и запустил руку на дно сумки, разворошив свёрнутые листья.
— Возьми это, Шинкайоцин, — протянул он магу три кусочка янтаря, тёмно-медовых, размером с ноготь. — За то, что нашёл Ингимара... и чтобы тебе было на что помянуть его.
Нерси подставил ладонь и долго смотрел на камешки, водя по ним пальцем.
— Ты не шутишь? — спросил он, глядя Речнику в глаза. — Ты отдаёшь это мне?
— Да, — кивнул Фрисс, думая в растерянности, не лучше ли было подарить магу ракушку... но в этих краях и так нет недостатка в дождях и прочей воде...
— Я выберусь в город и помяну твоего соплеменника, — склонил голову боевой маг. — Да пошлют тебе боги достойную жизнь и славную гибель...
Полуденный дождь был стремителен и обилен, но к вечеру потоки воды впитались в землю и мох, и утром дорогу окутывал туман, но пройти по ней можно было, не замочив ног. Фрисс шёл по багровому ковру — ливень посбивал с Гхольмы лепестки, а собирать их здесь было некому. Речник смотрел на них с сожалением, но не подбирал — до города ещё далеко, и та пара манзогов, что он выручит за лепестки, не стоит хлопот.
Дорогу от Тешамгена до горных перевалов сильно разворотить не успели, но местами её пересекали глубокие трещины и рвы, и Нецис с трудом выискивал в зарослях, поднявшихся на месте мостовой, узенькие звериные тропы.
— Нецис, не пора Гелину расколдоваться? — не выдержал Речник, протискиваясь в очередную щель между корнями Самуны и собирая на себя мокрый мох. — Так мы далеко не уйдём!
— Не здесь, Фрисс, надо ещё отойти, — откликнулся Некромант, присаживаясь на вывороченный корень. — Из города нас могут увидеть. Не хочется пугать их... ездовой Иджлан — это слишком, даже для местных изыскателей. Устал? Остановимся на привал, спешить некуда.
— Да, надо отдохнуть, — согласился Речник и сел на тот же корень. — Алсаг!
Хесский кот вылез из моховых зарослей, на ходу дожёвывая древесную змею, и смахнул с морды перья.
— Совсем забыл, — встрепенулся Нецис и полез в сумку. — Это твоё, Фрисс. Куурмейа отдал мне в последний вечер, а я кинул на дно и забыл. По-моему, похож...
С тонкой пластинки белёной коры на Фрисса задумчиво смотрел большой жёлтый кот с веером перепонок на хвосте. Существо лежало, поджав под себя передние лапы и насторожив уши. За спиной Алсага чернели знакомые каменные навесы — хранилища дров и горючих масел, во множестве выстроенные в Тешамгене.
— И правда, похож... — Фрисс покачал головой и бережно завернул пластинку в обрывок листа. — Не сломалось бы в дороге... А я не подарил ему ничего. Нецис, что же ты молчал?!
* * *
Высокий — от пола до потолка — купол защитного поля светился ровным жёлтым светом, и это значило, что защищает он сейчас не от жёсткого излучения, а от высокой температуры. Пол в этом зале рассчитан был на сильный нагрев, и всё же Гедимин не стал рисковать и поднял раскалённые заготовки на высоту человеческого роста. Они висели на тугоплавких держателях, опутанные защитными полями, и медленно и тщательно пропекались в потоках теплового излучения. Излучателем работал сфалт — Гедимин приделал к оружию-инструменту новое, самое широкое сопло, жар струился ровно, и даже зелёное сияние, время от времени просачивающееся из-под пластин на прикладе сфалта, не мешало работе.
"Хватит. Теперь разгладить..." — сармат опустил сфалт, тронул кнопки на генераторе защитного поля, приводя в движение золотистый кокон вокруг прогретой заготовки. Огромный тёмно-серый валок от жара посветлел, щербины на поверхности стёрлись, края трещин сомкнулись, и уплотнившееся поле запечатало их окончательно.
"Сгодится," — кивнул сармат самому себе. Он был доволен увиденным. "Пусть остынут..."
Он шагнул к защитному полю, но остановился у самого барьера: по ту сторону стоял, разглядывая раскалённые валки и дымящийся скафандр Гедимина, ни кто иной, как Хиу.
— Уран и торий! — сармат поднял руку в приветственном жесте. — Гедимин, ты давно начал работу? Утром тебя не видели у щитов.
— С вечера. Не стал прерываться, — тяжело качнул головой Древний Сармат. — Тут я почти закончил. Что у вас?
— Всё тихо. Все десять в порядке, — ответил Хиу, разглядывая тёмный щиток на лице Гедимина. — С вечера, значит... Командир, тебе прислать смену? Ангиран хотел...
— У Ангирана есть дело, — Древний недобро сощурился. — У тебя тоже. Что с покрытиями? Подобрали состав? Сможем сделать ещё два валка?
Хиу посмотрел на покрытый серебристыми пластинами пол.
— Почти подобрали, — помедлив, ответил он. — Сделали образцы. Не то... уступают в прочности. Состав очень сложный, ни я, ни Ангиран с таким не встречались. Возможно, его изобрели здесь, на месте... Ангиран запросил информацию о подобных веществах на "Эджине" и "Флане"...
Гедимин с присвистом вздохнул. Хиу снова опустил взгляд.
— Там ничего нет. Я об этом говорил, — медленно сказал Древний. — Всё, что было у Гвеннона, уже есть и у нас. Что он ответил вам?
— Что он слышит о нашей дробилке в шестьдесят третий раз, и что никакой информации у него за это время не появилось, — качнул головой Хиу. — Не знаю, о чём он. Мы обращались к нему всего десять или двенадцать раз. И не только по дробилке...
— Отличный результат, — гулко вздохнул Гедимин. — Лучше не бывает. Если Гвеннон до сих пор не сообщил ни о чём в Ураниум, теперь он расскажет всё. Хиу, из Ураниума вы ничего не запрашивали?
— Командир... — Хиу даже обиделся, но Древнему было уже всё равно.
— Иди работать. Экспериментируй с составом, возьми в помощь Огдена, но подбери то, что не будет уступать. Здесь я вам помочь не могу. Если Ураниум вспомнит о нас... это — оборудование для дробления рилкаровых обломков, и не более того. Уран и торий!
Глава 41. Сгоревшая тень
— Боги с тобой, маленькая госпожа! Нет сейчас никаких свободных повозок, — всплеснул руками красноволосый и краснобородый синдалиец, скучающий под навесом на берегу. Здесь были стойла для куманов и анкехьо — и ни одного ящера не было там этим утром, только издалека, с севера, доносился тревожный рёв и топот.
— Нет повозок? — озадаченно повторила Кесса и огляделась по сторонам — не собирается ли поблизости караван, уходящий на восток? Но вокруг были только толпы пеших горожан и поселенцев, волочащих пустые корзины, свёрнутые циновки, охапки мотыг и лопаты. Огромные плоты Икатланской переправы ненадолго останавливались на северном берегу, высаживая очередной отряд с мотыгами, и тут же уходили на юг. На месте оставался только синдалиец, охраняющий пустые стойла и загоны, да сама Кесса, с опаской поглядывающая на северные поля и раскалённый серебряный диск неба. Солнце совсем недавно выбралось из-за горизонта, но воздух уже превратился в жидкое пламя, красноватая глина обочин, спёкшаяся от жары, и жёлтые камни мощёной дороги огнём горели в небесных лучах. Кесса с сожалением оглянулась на реку, сильно обмелевшую за последний месяц, но по-прежнему широкую, и на смутные очертания Икатлана на южном берегу. На рассвете она ушла оттуда, покинула дом чародея Макула, у переправы простилась с Раласком, уже совсем исцелившимся от ожогов и жаждущим приключений... Из пятидесяти золотых зиланов, что были в её кошеле месяц назад, у Кессы осталось всего двенадцать. "Так... Повозок у них нет, значит, деньги я не потрачу..." — невесело подумала Речница, покосившись на белесое небо. Ох и неприятно в такую жару весь день идти пешком!
Обмелевшая Река Симту плавно выгибалась, поворачивая к северу. Вода отхлынула, обнажив илистый берег и оставив далеко на суше тростниковые рощи. Они желтели под беспощадным солнцем и тоскливо шуршали, ловя раскалённый северный ветер. То, что прилетало с юга, было не холоднее — и Кесса вздохнула с облегчением, когда широкая дорога свернула от реки на зелёные орошаемые поля. Здесь на высоких грядах вырастали тёмно-зелёные растения с листьями округлыми и странно сморщенными. Листья шли на ценную краску, но дороже всего в этом растении были клубни. Вот их и выкапывали сейчас тысячи поселенцев, как муравьи, наводнившие приречные поля.
Дорога на Джэйкето была широкой, но Кесса едва протискивалась между тяжело нагруженными ящерами. На каждом шагу у обочины стояли полные корзины клубней, лежали вороха ботвы, бережно срезанной, связанной и записанной вместе с клубнями в особые листы. Учётчики с листами принимали корзины от поселенцев, следили, как забирают их перевозчики, и едва успевали поднять взгляд от записей, чтобы хмуро посмотреть на шатающуюся без дела Речницу. Кажется, все жители со всех городов и селений собрались на полях, все, от мала до велика, и выгнали на дорогу всех вьючных животных. Кесса, оттеснённая на обочину, глядела на эти бесчисленные стада и понимала, что для неё не найдётся место ни на одном ящере — они и так еле шли под грузом переполненных корзин. Речница осторожно обошла их по краю грядки, в тени растений скрываясь от недовольных жителей. Мешать она сейчас никому не хотела.
