Отчаянный, запоздалый крик шулерита о помощи был приглушен, заглушен до неслышимого, и его глаза расширились от ужаса, когда четвертый мужчина — тот, что с окровавленным кинжалом в руке — сунул руку за нагрудник своего фартука и достал конверт. Он уронил его на тело Слокима, а затем это невыразительное лицо в маске повернулось к Тиминсу.
— У нас сообщение для тебя от наших сестер, отец, — холодно сказал Арло Макбит, и Тиминс отчаянно захрипел, выпучив глаза, умоляя о милосердии, которого он никогда не проявлял к другим, когда его голова была откинута еще дальше назад, выгибая горло для ножа.
* * *
— Конечно, это был не "кулак Бога"! — рявкнул Жэспар Клинтан, свирепо оглядывая зал совета. — Как, во имя Шан-вей, это могло быть? Эта шхуна принадлежала инквизиции! Ее экипаж состоял исключительно из агентов-инквизиторов и братьев-мирян, шулеритов, все они присягнули ордену, и личная охрана епископа Уилбира проверила ее дюйм за дюймом, прежде чем они позволили ему подняться на борт! — Щеки великого инквизитора были темными, глаза пылали. — Ты предполагаешь, что каким-то образом стая кровожадных фанатиков получила бомбу, достаточно большую, чтобы нанести такой большой ущерб всему экипажу и всей этой охране?!
Робейр Дючейрн и Аллейн Мейгвейр старались не смотреть друг на друга. Замсин Тринейр, к счастью для него, уехал из Зиона по дипломатическим делам, хотя он, несомненно, сидел бы в своем углу, подражая мыши, если бы это было не так.
— Говорю тебе, это просто лживые ублюдки, ставящие себе в заслугу то, к чему они не имели никакого отношения!
Клинтан откинулся на спинку стула, уставившись на них, и потрескивающая тишина затянулась, когда его яростный хмурый взгляд не заставил их согласиться с ним.
— Понимаю, что ты говоришь о мерах безопасности вокруг генерал-инквизитора, — наконец сказал Мейгвейр тоном человека, с необычайной тщательностью подбирающего слова. — И с готовностью признаю, что я также не вижу никакого способа, которым убийцы могли бы пройти через них. Но они, очевидно, добрались по крайней мере до полудюжины других слуг инквизиции прямо здесь, в Зионе, и что-то случилось с епископом Уилбиром, Жэспар. Его шхуна взорвалась на виду у всех на набережной, и тот факт, что он возвращался в Зион, был довольно широко известен. И не только это, его эскорт ждал внизу, в доках. — Капитан-генерал покачал головой. — Мы не можем притворяться, что его не было на борту, когда взорвалась эта чертова штука! И это означает, что нам нужно какое-то заявление, какое-то объяснение того, как это могло произойти, если это не был "кулак Бога".
— Очевидно, это был несчастный случай, — отрезал Клинтан, снова наклонившись вперед, чтобы для пущей убедительности хлопнуть мясистой ладонью по столу для совещаний. — Если уж на то пошло, мы даже не знаем наверняка, что это был "кулак Бога", — эти два слова прозвучали как проклятие, — который убил Охиджинса и остальных!
Мейгвейр не смог удержаться от закатывания глаз, а губы Клинтана сжались.
— Хорошо, — проскрежетал он. — Согласен с тобой, что это почти должны были быть чертовы террористы. Но это всего лишь случайность, что эти убийства произошли так близко к взрыву! Я признаю, что это чертовски странное совпадение — и время выбрано паршиво, — но это все, что может быть, черт возьми! Они пытаются сделать так, чтобы то, что было чистой случайностью, выглядело так, как будто все это было частью единой скоординированной операции, потому что это заставит их выглядеть намного более опасными, чем они есть на самом деле. Но этого не могло быть! Они пытаются воспользоваться совершенно отдельным несчастным случаем!
— Несчастный случай? — повторил Мейгвейр, и Клинтан снова хлопнул по столешнице, сильнее.
— Да, черт возьми, несчастный случай! У охраны генерал-инквизитора было с собой собственное оружие, а это значит, что они везли боеприпасы. Кроме того, на самой шхуне были пушки! Для них в погребе должны были быть порох и ядра, не так ли? Очевидно, какая-то искра заставила порох взорваться!
Челюсть Мейгвейра сжалась, а Дючейрн стиснул зубы, вспомнив другой взрыв в месте под названием Саркин, о котором Клинтан — и Уилбир Эдуирдс, если уж на то пошло — категорически отрицали, что он мог быть "совпадением". И на борту той баржи на канале было чертовски много пороха, чтобы объяснить аварию. Тогда как "пушки" на борту крохотной шхуны Эдуирдса состояли в общей сложности из шести "волков": полуфунтовых поворотных пушек чисто противопехотного назначения, которые фактически представляли собой крупногабаритные гладкоствольные мушкеты. Он понятия не имел, сколько пороха было в ее погребе — он был почти уверен, что Мейгвейр знал, что, вероятно, объясняло недоверие, которое капитан-генерал не мог скрыть от его глаз, — но его определенно было недостаточно, чтобы произвести такой взрыв. Водолазы уже подтвердили, что обломки шхуны были разбросаны на двести ярдов по дну озера, а ее средняя часть просто распалась. Разбитые нос и корма лежали почти в сорока ярдах друг от друга в центре поля обломков, полностью отделенные друг от друга. Никакой запас пороха для полудюжины волков не смог бы этого сделать.
— Подозреваю, что довольно много людей сочтут спонтанный взрыв в погребе шхуны менее правдоподобным, чем успешное убийство, — сказал Мейгвейр через мгновение с тем, что Дючейрн про себя считал безрассудной смелостью. Губы Клинтана дрогнули, но капитан-генерал продолжил, прежде чем он смог заговорить. — Не говорю, что это не могло произойти таким образом, Жэспар. Я просто говорю, что даже если это именно то, что произошло, некоторым людям будет трудно принять это.
— И к чему ты клонишь? — резко спросил Клинтан.
— Хочу сказать, что те, кому трудно это принять, могут начать задаваться вопросом, не пытаемся ли мы продать им фальсифицированную историю прикрытия, потому что боимся признать, что произошло на самом деле. — Мейгвейр твердо встретил взгляд великого инквизитора. — Не говорю, что это так, Жэспар; я говорю, что это то, что могут подумать более... малодушные.
— Инквизиция знает, как бороться с "малодушием"!
— Не сомневаюсь в этом, но решение этого вопроса постфактум не кажется мне лучшим подходом, особенно если мы можем быть более... активными. Я только предполагаю, что в городе уже было много беспокойства, особенно после новостей о заливе Рейгейр. А слухи о других убийцах уже распространились по всему Зиону. Даже если бы террористы не сказали ни слова, любой, кто сопоставит взрыв с очевидными — и одновременными — убийствами, сделает поспешный вывод, что они были скоординированы и являлись частью одной и той же террористической атаки. Думать так в человеческой природе, если только нельзя доказать обратное, Жэспар! Мой вопрос заключается в том, хотим ли мы создать видимость попыток отрицания того, что они, естественно, склонны считать правдой. Половина Зиона стояла на берегу озера, наслаждаясь первой солнечной средой более чем за месяц. Они видели взрыв, и если кто-нибудь здесь, в городе, решит, что Мать-Церковь лжет им о том, что они видели своими глазами, это может подорвать доверие ко всему, что мы им расскажем отсюда. Особенно, если еретики расскажут им другую историю, как это прямо сейчас делают террористы.
Клинтан начал рычать в ответ, но затем, каким-то чудом, остановил себя. Вместо этого он уперся ладонями в край массивного стола, полностью откинувшись на спинку стула, и выражение его лица было таким уродливым, какого Робейр Дючейрн никогда не видел.
— Так что ты предлагаешь нам делать? — спросил он после долгого, тлеющего момента.
— Боюсь, я предполагаю, что позволить террористам приписать себе убийство епископа Уилбира вместе с другими — даже если мы абсолютно согласны с тем, что они на самом деле не имели к этому никакого отношения — может быть меньшим из двух зол.
— Я не доставлю им такого удовольствия!
— Жэспар, они все равно собираются заявить на него права. Лэнгхорн! Они уже это сделали! И в городе есть люди, чья вера достаточно слаба, чтобы они поверили этому утверждению, что бы им ни говорили другие. Итак, какова твоя альтернатива? Даже если мы скажем всем, что в погребе шхуны был порох, и даже если они нам поверят, они будут задаваться вопросом, как получилось, что он взорвался точно в нужный для террористов момент, и как такой взрыв мог нанести такой большой ущерб. И если они начнут задаваться этим вопросом, Жэспар, и если они решат, что это были не террористы, отсюда всего лишь очень короткий шаг к тому, чтобы приписать заслуги... более чем смертоносному агентству, помогающему террористам. Хотим ли мы, чтобы они думали, что это было демоническое вмешательство? Демоны, работающие напрямую с террористами так близко к Зиону — всего в двух милях от самого Храма?!
На этот раз тишина была мертвенно-тихой, и Дючейрн выдохнул короткую безмолвную молитву за своего товарища-викария, когда Клинтан уставился на него с чистым убийством в глазах. Тем не менее Мейгвейр отказался отступать, и по мере того, как молчание затягивалось, Дючейрн понял, что его аргумент, возможно, действительно имеет смысл.
Потому что это очень резкий аргумент, не так ли, Жэспар? — казначей задумался. — Тебе это не нравится, и это пугает тебя до чертиков, но Аллейн чертовски прав! Тем более, что это не первый случай, когда "более чем смертоносное агентство", похоже, действует прямо в сердце Зиона. Не хочешь никому в этом признаваться, не так ли?
Клинтан решительно отказался подтвердить то, что произошло в тюрьме Сент-Тирмин, даже сейчас и даже для двух других членов храмовой тройки. Если уж на то пошло, инквизиция отказалась признать, что там что-то произошло. Однако к настоящему времени Дючейрн и Мейгвейр убедились, что каждый отдельный человек в тюрьме таинственным и внезапным образом умер — убедились в этом из множества независимых источников, которым они оба безоговорочно доверяли. Хуже того, искаженные версии одного и того же события распространились по всему городу, несмотря на все усилия инквизиции остановить их.
А теперь это.
Дючейрн еще официально не видел манифест "кулака Бога", разошедшийся по всему городу, очевидно, теми же таинственными путями, что и те еретические листовки, которые Клинтан так и не смог остановить. В данный момент он также не собирался намекать Клинтану, что видел этот манифест, или произносить хоть одно слово об этих листовках. Но независимо от того, было ли у него какое-либо официальное знание или нет, он уже видел копию и точно знал, что там было сказано:
Великому Блуднику:
Приветствуем! Благодарим вас за то, что вы вызвали епископа Уилбира домой, чтобы мы могли отправить его вместе с епископом Зэкрией, отцом Мейридитом, братом Жиромом, отцом Чарлзом, сестрой Тилдой и братом Ханзом, чтобы они дали давно назревший отчет за свои действия перед Богом и архангелами. Сомневаемся, что они получили удовольствие от окончательного расчета по своим счетам, но их долги были лишь крошечной частью ваших.
Инквизиции есть за что искупить свою вину перед троном Лэнгхорна. Что самое печальное, она должна ответить за свою готовность служить коррупции в человеческом обличье, которая оскверняет должность великого инквизитора. Жезл исправления Матери-Церкви никогда не был создан для того, чтобы служить высокомерному, эгоистичному блуднику, который ставит свои личные, нечестивые амбиции выше воли Самого Бога. Вы сочли нужным пытать, морить голодом и убивать бесчисленных детей Божьих во имя этих амбиций, превратили святую инквизицию в своего сообщника в служении этому высокомерию и, в процессе, стали величайшим мясником со времен самой войны против падших.
"Кулак Бога" поклялся остановить вас, и мы не остановимся, не отдохнем и не прервемся, пока вы не заплатите последнюю, полную меру своего долга Богу и архангелам, чью истинную волю вы оскверняете и извращаете с каждым своим вдохом.
Вы решили пытать и убивать тех, кто нам дорог — наших сестер Жоржет и Маржо. Это всего лишь еще две смерти среди миллионов, чья кровь запятнала ваши руки, и их души уже с Богом. Но в отличие от тех других, безымянных мертвецов, у Жоржет и Маржо есть соратники. У них есть мстители. Мы не будем осквернять себя перед Богом, подвергая вас пыткам из ненависти и любви к жестокости, как это делаете вы, но мы уравновесим чашу весов справедливости, как того требуют Шулер и Лэнгхорн, и поэтому мы начнем с того, что заберем у вас Уилбира Эдуирдса и других, убитых сегодня. Мы принимаем их в качестве компенсации не только за наших сестер, но и за миллионы невинных людей, убитых Эдуирдсом в республике Сиддармарк и в Пограничных штатах на вашей службе. В служении вам — но не Богу!
Мы начнем с этих имен, но на этом не закончим. Придет время, и мы придем за вами, убийца невинных. И знайте: вы не можете угрожать, вы не можете предложить взятку, вы не можете произнести мольбу, которая отвлечет нас от нашей цели... и вам негде спрятаться от нас. Какую бы ложь вы ни говорили, вы знаете, как и мы — как узнали инквизиторы тюрьмы Сент-Тирмин — на чьей стороне Бог на самом деле, и настанет день, когда Он предаст и вас в наши руки.
Неудивительно, что Клинтан так отчаянно хотел отрицать причастность "кулака Бога" к убийству Эдуирдса! И все же Мейгвейр был прав. Возможно, некоторые поверили бы его отрицанию... но многие, многие другие не поверили бы. Не с другими смертями, связанными с этим. И когда они отвергали истинность одного утверждения, тогда истинность каждой новой лжи становилась подозрительной.
Они не могли предотвратить это в долгосрочной перспективе, что бы они ни делали. Нет, если только чарисийцы и их союзники не потерпят серьезной неудачи — или чего-то, что можно было бы представить как серьезную неудачу, — чтобы компенсировать бесконечную цепь бедствий, обрушившихся на силы Матери-Церкви. Город Зион — вся Церковь — все глубже и глубже погружался в то, что Дючейрн мог описать только как "менталитет крепости". Все больше и больше детей Матери Церкви приседали, сгорбив плечи под ударами одного поражения за другим. Они могли бы выдержать эти удары, не признаваясь в открытом отчаянии даже самим себе. Может быть, даже продолжать верить, что победа возможна. Но они больше не верили, что это неизбежно. Они ожидали новых поражений, новых неудач, и все больше и больше их приходило к мнению, что для того, чтобы остановить "еретиков" за пределами самого Зиона, потребуется прямое вмешательство Бога и архангелов.
Он и Мейгвейр понимали это; Клинтан предпочел отрицать это, но глубоко внутри он тоже должен был знать правду.
Но он никогда в этом не признается, — с тоской подумал казначей. — Никогда. Он не может — он буквально не может, — потому что он знает, что "кулак Бога" говорит ему чистую правду, по крайней мере, в одном отношении. После всех смертей, всех разрушений, всех пыток и убийств, совершенных инквизицией во имя Матери-Церкви, ее поражение — нет, наше поражение — может закончиться только его смертью. Как бы яростно он ни отрицал это перед другими, он больше не может отрицать это перед самим собой, потому что миллионы его жертв не требуют ничего меньшего. И при всей вере в Бога, которую он исповедует, он не может отделить свое собственное выживание от выживания Матери-Церкви так же, как не может телесно вознестись на Небеса с купола Храма. Что бы он ни говорил, весь мир заканчивается с его смертью, и ему и за миллион лет не пришло бы в голову пожертвовать собой ради кого-то другого, что бы ни говорилось в Писании. И поскольку это так, ему нечего терять... и нет причин не тянуть за собой весь остальной мир.
