Полуденная съемка местоположения всегда была захватывающим занятием для любого штурмана дирижабля, требуя, чтобы он поднимался по лестнице через газовый баллон дирижабля к стеклянному куполу на его вершине, и этот способ давал определенное особое преимущество молодому Брайанту. Хорошей новостью было то, что у него была абсолютно идеальная видимость из своего купола — он мог даже открыть его и прицелиться на открытом воздухе, если бы захотел. Плохая новость заключалась в том, что "Синклер Питмин" обычно работал на высоте до 11 000 футов, что намного выше, чем первоначальная "Дэчес оф Делтак". На этой высоте средняя температура воздуха составляла всего около двадцати градусов... что могло быть намного холоднее при встречном ветре со скоростью шестьдесят миль в час. За пределами кабины дирижабля, которая нагревалась выхлопными газами его двойных "Прейджиров", было холоднее, чем улыбка Шан-вей... А Брайант был уроженцем Старого Чариса, даже никогда не видевшим снега до поступления на службу в ВВС. Он, как правило, одевался как оленевод из Рэйвенсленда, прежде чем начать подниматься по служебной лестнице.
С точки зрения точности его полуденные координаты всегда определялись хорошо, но ни один штурман не хотел полагаться исключительно на фиксацию местоположения один раз в день, и это было особенно верно для воздушного корабля. "Синклер Питмин" преодолевал за день гораздо большие расстояния, чем любой галеон или пароход, и еще более он был восприимчив к встречному или попутному ветру, что означало, что даже небольшая ошибка в оценке курса или скорости может привести к серьезным расхождениям в местоположении. Таким образом, любой штурман воздушного корабля хотел использовать все ориентиры, которые он мог найти по пути, для проверки местоположения, а также для корректировки дрейфа.
В длительных полетах над водой было не так много ориентиров, что делало их такими сложными, но с высоты "Синклера Питмина" экипаж теоретически мог видеть на расстоянии более ста миль. Разглядеть детали на таком расстоянии было невозможно даже с самой лучшей двойной трубой, но острова, по крайней мере, можно было увидеть и ориентироваться по ним, а одной из необходимых квалификаций для любого штурмана воздушного корабля была способность делать точные зарисовки. Брайант усердно заполнял свой бортовой журнал одним наброском за другим во время долгого полета над заливом Долар от конечной станции дирижабля на военно-морской базе в гавани Сент-Хааралд.
Кругейр был уверен, что по меньшей мере дюжина шкиперов торговых судов, должно быть, обмочились, когда посмотрели вверх и увидели над собой воздушный корабль, уверенно летящий на запад. На самом деле, если бы кто-нибудь спросил, он был бы вынужден признать, что на самом деле время от времени слегка менял курс, чтобы убедиться, что они прошли над их головами. В конце концов, — сказал он себе добродетельно, — одной из основных задач военно-воздушных сил в военное время будет разведка вражеских судов. Имело смысл практиковать это уже сейчас, не так ли?
Они пролетели над островом Тэлизмен, не сбавляя скорости, хотя в случае необходимости им было разрешено остановиться там. Тем не менее, с топливом у "Синклера Питмина" все было в порядке, и у них оставалось немало подъемной силы в запасе. Кроме того, Тэлизмен был не таким уж большим, условия ветра могли быть сложными, а предотвращение рисков, которых можно было избежать, занимало первое место в списке дел Аликзэндира Кругейра.
Кругейр очень верил в свой корабль и в команду своего корабля, но нельзя было отрицать, что воздушные корабли были хрупкими и... ненадежными. Он вспомнил любимую поговорку своего отца: — Есть старые моряки, и есть смелые моряки, но нет старых смелых моряков. — Если это было верно для тех, кто плавал по морям мира, то это было еще более верно для тех, кто плавал по небу Сэйфхолда, и у Кругейра были все намерения стать намного, намного старше.
— Полагаю, нам следует разбудить лейтенанта Палмейра, — заметил он сейчас и снял колпачок с одной из голосовых трубок. Он дунул в нее, чтобы раздался свисток на дальнем конце, затем подождал.
— Палмейр, — снова донесся рычащий голос с тем глухим голосом, который всегда передавали трубы.
— Жинко в поле зрения, Кинит, — ответил Кругейр. — Похоже, мы бы заметили его раньше, если бы не небольшая дымка над землей. Я бы оценил около семидесяти миль, так что мы должны быть над ними примерно через два-два с половиной часа, учитывая текущий встречный ветер.
— Мы действительно нашли это? — спросил лейтенант Палмейр, офицер-инженер "Синклера Питмина", и Кругейр оглянулся через плечо, чтобы ухмыльнуться Брайанту.
— Хочу, чтобы вы знали, что Мартин на мостике, и он это слышал, — строго сказал он в голосовую трубку.
— Упс, — сказал Палмейр с поразительным спокойствием. — Я передам сообщение боцману, — продолжил он более четким тоном. — Просто надеюсь, что наземная команда готова принять нас. Мне бы не хотелось проделать весь этот путь, а потом взорваться на последнем заходе на посадку.
— О, спасибо тебе за этот солнечный луч надежды!
— Для чего я здесь, шкипер.
Стар-Райзинг и Ляйэн добрались до посадочной площадки за пределами Жинко с запасом времени. Они присоединились к другим зрителям, которые почтительно расступились, чтобы дать им место, вытягивая шеи, чтобы посмотреть на парящее чудо, неуклонно плывущее к ним по небу. Стар-Райзинг внимательно слушал, но шепот, который он слышал, был полон благоговения и восхищения, а не тревоги, и епископ бросил на него слегка торжествующий взгляд.
— Ну, если бы я сказал им, что это не демоническое существо, они бы мне не поверили, — тихо сказал он. — В конце концов, я всего лишь мирянин.
— Но очень благоразумный мирянин, сын мой, — успокаивающе сказал ему Ляйэн.
— Ценю ваше утешение, милорд, — сухо сказал Стар-Райзинг молодому человеку.
— Всегда пожалуйста, милорд, — ответил Ляйэн, подмигнув.
Они оба замолчали, когда дирижабль приблизился к земле. Он слегка накренился, когда повернул свой тупо закругленный нос по ветру, и Стар-Райзинг увидел... "поверхности управления" на крестообразном хвосте, работающие как руль корабля, но в нескольких измерениях. Наблюдать за этим было увлекательно, а затем он медленно проплыл над головой, отбрасывая огромную тень на посадочную площадку и восторженно наблюдающую аудиторию, и швартовые тросы упали из кабины, подвешенной под дымчато-серым газовым баллоном.
Ожидающие чарисийцы в форме — форма военно-воздушных сил была того же цвета, что и форма имперского чарисийского флота, но с покроем, как у имперской чарисийской армии, — набросились на тросы, когда они с глухим стуком упали на землю. Харчонгцы, которых они обучили помогать, бросились к ним, и свободные концы полудюжины веревок были пропущены через швартовые столбы, которые были вбиты глубоко в землю.
Подъемная сила дирижабля и давление ветра вытягивали кнехты, но они держались крепко, не давая ему улететь, в то время как оставшиеся тросы от носовой части и хвоста были переданы паровым лебедкам, установленным на тележках, которые были доставлены морем. Один из наземного экипажа, стоявший далеко перед дирижаблем, где экипаж мог смотреть вниз и видеть его через изогнутое ветровое стекло, помахал флажками семафора, и винты дирижабля остановились. Затем они услышали стремительный звук выпускаемого водорода, когда дирижабль медленно уменьшал свою плавучесть, в то время как лебедки выбирали слабину.
— Это невероятно, — тихо сказал Стар-Райзинг, и епископ кивнул. На этот раз даже он казался смущенным.
— Это действительно так, — сказал он. — И уверен, что эти люди на Юге будут настаивать на том, что мы играем с демонами. Но, знаете ли, милорд, мне действительно все равно, что они говорят. Что это, — он указал подбородком на дирижабль, неуклонно снижающийся к земле, — доказывает мне, так это то, что эти люди понятия не имеют, о чем говорят. Я всем сердцем желаю, чтобы восстания никогда не было и все эти люди никогда не умирали, но то, что из этого получилось, по крайней мере здесь, в Соединенных провинциях, не могло родиться иначе. Это просто... не могло.
— Не учитывая, как устроены мужские сердца, — печально сказал Стар-Райзинг. — Но, вы знаете, у моей жены были тяжелые беременности, все три раза. Я бы сделал все, что угодно, чтобы облегчить ей это. Но ни она, ни я ни за что не отказались бы от этих детей. И мы тоже не собираемся отказываться от этого ребенка, — взмах его здоровой руки охватил не только возбужденную толпу вокруг них, но и все Соединенные провинции. — Он снова посмотрел на епископа, его глаза были темными и решительными. — Ни за что. И ни с кем другим.
.III.
Церковь Сент-Сэнчжанг, город Жутиян, долина Чиндук, провинция Тигелкэмп, Северный Харчонг
Тэнгвин Сингпу тяжело сглотнул, пытаясь вспомнить, был ли он когда-нибудь так напуган.
Конечно, он должен был быть таким, не так ли? Например, был случай в Тарике, когда чарисийский снаряд разорвался так близко, что у него целую пятидневку звенело в голове. Или в первый раз, когда он вступил в бой, услышал свистящий звук винтовочных пуль, просвистевших мимо, глухой удар, когда они нашли цель, а затем крики, кровь, корчащиеся от боли люди, которых он знал и тренировался с ними бесконечные месяцы. Это было плохо.
Но эти страхи стали старыми друзьями. Они не исчезли только потому, что человек выжил. На самом деле, в некотором смысле они стали еще хуже. Но это были... известные количества. Они не подкрадывались к человеку сзади, не заставали его врасплох, когда он не смотрел. Уже нет. Но это!..
Он оглядел переполненную церковь. Это был не собор, но она была больше, чем любая церковь, которую он когда-либо посещал в Томасе до джихада. Ее витражи были намного красивее и величественнее, чем те грязные окна, с которыми он вырос, как и мозаики Лэнгхорна и Бедар. Дома лучшее, что удалось местному художнику, было почти карикатурным по сравнению с этим. Теперь у него действительно было ощущение, что архангелы смотрят на него сверху вниз, но они казались менее осуждающими и более приветливыми, чем когда-либо в горах его родины. Может быть, это было потому, что он знал, что священник, чья это церковь, не встанет на сторону местного барона, когда тот решит утащить какую-нибудь крестьянскую служанку для своего удовольствия.
Его взгляд переместился на молодого человека, стоящего слева от него, когда эта мысль пронеслась у него в голове. Тэнгвин Сингпу никогда не простил бы того, что мужчины сделали с его дочерью, но Бог дал ей мужа, которому было все равно, что ее передавали от мужчины к мужчине, чтобы использовать и издеваться над ней ради их удовольствия. Который любил свою незаконнорожденную дочь так же сильно, как любил сына, которого она ему родила. Так что, возможно, отец Ингшвэн и Яншвин были правы. Может быть, то, что было у Бога на уме, имело большее значение, чем то, что Мать-Церковь позволила случиться.
Он посмотрел направо.
Чжоухэн Хусэн выглядел таким же нервным — и таким же неуместным в своей сшитой на заказ тунике, — как и чувствовал себя Сингпу. По крайней мере, Яншвин поддержала его, когда тот уперся и настоял на том, что родился крестьянином и будет одеваться как крестьянин. Возможно, зажиточный, преуспевающий крестьянин, но все же крестьянин, без искусно скроенной туники или причудливой шляпы дворянина или даже сквайра, такого как Миян Джингдо. Не то, чтобы ему удалось полностью противостоять этому. Его "крестьянская" туника была сшита из более тонкой ткани, чем у него когда-либо была, и вышивка на ней была невероятной. Он никогда не представлял себе ничего подобного! Это было слишком великолепно для таких, как он, и на ее создание у Яншвин, мадам Джингдо и по меньшей мере полудюжины других женщин Жутияна ушло несколько часов работы.
Конечно, он спорил с этим. У них были дела поважнее, на которые можно было тратить свое время, чем пытаться приукрасить такого потрепанного старого крестьянина, как он, и он сказал им именно это. Но он также отступил, потерпев позорное поражение из-за вызванного им возмущения. Они настояли на своем и ясно дали понять, что не потерпят никакого неповиновения с его стороны. И когда он прокомментировал это Яншвин, озадаченно качая головой, она только покачала головой и улыбнулась ему сквозь блеск непролитых слез.
— Нет, — сказала она. — Не думаю, что ты понимаешь, почему это так важно для них, не так ли? — Она приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать его в обветренную щеку, затем прислонилась щекой к его груди. — Знаешь, я тебя очень люблю, — сказала она, и после этого вся эта вышивка и вся эта суета его совсем не беспокоили.
Но теперь!..
— Перестань ерзать, Тэнгвин! — прошипел Хусэн ему на ухо. — Ты выглядишь так, как будто у тебя в штанах муравьи!
— Я не ерзаю! — прошипел он в ответ.
— Еще как!
— Нет!
— Да!
— Я!..
— Вы оба заткнитесь, — строго сказал отец Ингшвэн. Они быстро посмотрели на него, как провинившиеся маленькие мальчики, и он покачал головой. — Бывают времена, когда я предпочел бы пасти ящерокошек, чем вас двоих, — продолжил он тихим голосом, который никто не мог расслышать из-за фонового шума разговоров, наполнявших Сент-Сэнчжанг. — Если бы я не знал, как это разозлит Яншвин, я бы вышвырнул вас обоих из моей церкви, и вы бы не вернулись в нее без по крайней мере пятидневного покаяния!
— Он начал это, — пробормотал Сингпу.
— Ни... одного... слова...больше, — прорычал отец Ингшвэн, но его губы дрогнули на грани улыбки.
Сингпу кивнул и вместо этого начал теребить манжеты своей туники. Он не знал, почему так долго, но, казалось, так всегда получалось. Когда он женился на Шучинг много лет назад — Боже, неужели им обоим действительно было всего по шестнадцать? — Тогда она тоже опоздала. Был ли это какой-то заговор? Традиция, в которую никто не посвящает мужчин? В крошечной, убогой часовне, в которой они с Шучинг обменялись клятвами без участия духовенства, в тот день было холодно и ветрено. Он вспомнил, как пылали ее холодные щеки, как она куталась от холода, как она улыбалась, когда они вдвоем обещали архангелу Бедар, что будут любить и лелеять друг друга.
И так оно и было, пока могущественное воинство не забрало его у нее. Пока она не умерла, а он был за полконтинента отсюда. Вспомнившееся горе, гнев, ненависть к себе снова на мгновение подступили к его горлу, но затем он услышал другой голос.
— Оставь это, Тэнгвин, — мягко сказала Яншвин в глубине его сознания, и теперь раздался другой голос. Шучинг, — понял он, — шепчет его имя. Это был первый раз, когда он услышал ее голос за последние пять лет. Он часто слышал это — в своем уме, в своем сердце — после того, как могущественное воинство забрало его. Но не с тех пор, как он узнал о ее смерти. Не с тех пор, как его не было рядом, когда она больше всего в нем нуждалась. Тогда она оставила его, и его глаза загорелись, когда он услышал ее сейчас. Слышал, как она рассказывала ему именно то, что было у Яншвин... и тоже слышал любовь в ее голосе.
