Наступила кратковременная пауза, как будто мир перестал дышать.
Ангелы отреагировали первыми, что было достаточно предсказуемо. Их крылья задергались. Рефлекс "дерись или беги", подумал Кильон: он проявляется у ангелов так же верно, как и у немодифицированных людей, просто в другой форме.
Малкин открыл огонь. У него была четкая линия огня по ангелам. Он не столько расстреливал их, сколько разбирал на части. Они развалились в воздухе, как будто их удерживали там тонкие провода, как манекены в тире. Очередь из пулемета, вероятно, длилась не более трех секунд, и направление огня почти не изменилось.
Это не имело значения. Этого было достаточно.
Малкин отключил свой пулемет, дернув рычаг, который прервал подачу газа во вращающийся ствол, но к тому времени Фрэй уже запустил свое оружие и обрушил свой собственный гнев на Каргаса и других предателей Талвара. Он начинал и останавливался, начинал и останавливался, пулемет прочерчивал линию огня по своду, колеблющийся свет высвечивал детали, которые до сих пор были невидимы: парящие черные колонны, потолок с арками из черного дерева под ним.
Наконец Фрэй перекрыл подачу газа, и оружие опустилось, вздыхая, как усталая собака.
Он поднял фонарь повыше и вгляделся в темноту. Выражение его лица было как у человека, который поднял сиденье в не смытом унитазе.
— Как ты и сказал, — подтвердил он Малкину. — Немного приборки.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Только когда Фрэй отстегнул все еще дымящийся пулемет и положил тяжелое оружие на землю, Кильон увидел, как сильно он дрожит, как серьезно, должно быть, шторм ударил по его и без того поврежденной нервной системе. Вид у Малкина был ненамного лучше, но с другой стороны, он никогда не отличался хорошим видом. Оба мужчины выглядели так, словно прожили в этом темном склепе много лет, как будто дневной свет был не более чем далеким воспоминанием.
Мирока поставила фонарь и подошла к Фрэю. На последних нескольких шагах она перешла на бег вприпрыжку. Она обхватила руками его древовидное туловище, Фрэй смотрел на нее сверху вниз, как будто это было какое-то загадочное антропологическое поведение, свидетелем которого он никогда не рассчитывал стать. Он выглядел довольным и удивленным и не совсем уверенным, как реагировать.
— Полагаю, ты скучала по мне.
— Талвар сказал нам, что ты мертв, ты, гребаный болван.
— И ты ему поверила?
— В его устах это прозвучало правдоподобно, — сказал Кильон, радуясь возможности уйти от забрызганных останков двух ангелов. Он сунул разряженный пистолет обратно в карман и прикрыл правой рукой рану на левой руке. — Нам сказали, что ты умер от зональной болезни. Сказали, что Малкин тоже мертв.
Худой, как змея, бармен провел рукой по своим зачесанным назад волосам. — А меня тоже можно обнять?
— Как-нибудь в другой раз, — сказала Мирока. Все ее внимание было приковано к Фрэю. Она ослабила хватку, позволяя ему дышать. — Ты действительно не знал, что мы придем?
— Возможно, вам будет трудно в это поверить, но мы здесь немного не в курсе текущих событий, — сказал Фрэй.
— Мы почувствовали изменение давления, когда двери открылись. Потом услышали стрельбу, — объяснил Малкин. — Решили посмотреть, из-за чего весь сыр-бор.
— Конечно, думаю, я надеялся, что если ты все-таки вернешься в Копье, у тебя хватит здравого смысла выяснить, куда я делся, — сказал Фрэй.
— Не думаю, что Талвар разобрался с этим, — сказала Мирока. — Этот ублюдок знал о туннелях, но не предполагал, что ты успел скрыться в них. И, очевидно, не знал ни об этом месте, ни о том, что здесь находится.
— Всегда полезно сохранить несколько секретов, даже от самых доверенных сотрудников, — сказал Фрэй.
— У вас были какие-то подозрения на его счет? — спросил Кильон.
— Не больше, чем у меня есть подозрения относительно большинства людей, Резака. Кстати, хорошо, что ты вернулся. Я не ожидал увидеть тебя в течение нескольких месяцев после того, как мы попрощались. Как там жизнь снаружи? Ты ведь выбрался наружу, не так ли?
— На некоторое время.
— Думаю, нам нужно кое-что наверстать. Кстати, ты дерьмово выглядишь. Только между друзьями.
— Видел бы ты меня при дневном свете. — Кильон убрал ладонь от своей раненой руки.
— Насколько все плохо? — спросила Мирока.
— Я справлюсь. — Он понял, что она не заметила другой раны, той, что была в верхней части его груди, и сейчас он не видел смысла упоминать о чем-то, что нельзя было вылечить, пока они не вернутся при дневном свете. — Не думаю, что рана глубокая; я могу позаботиться об этом с помощью того, что у меня в сумке.
— У нас есть чистая вода и свет, — сказал Фрэй, глядя мимо Кильона. — Кстати, кто эти двое других? Нас не представили друг другу.
— Всему своя очередь, — сказала Мирока.
Фрэй дотронулся рукой до своего лба. — Мое гостеприимство иссякает. Пойдем со мной. Это не верх роскоши, но благодаря этому мы с Малкином остались живы здесь, внизу. Мы в кратчайшие сроки починим Резаку.
Он подобрал пулемет и пошел, прихрамывая при каждом шаге, его ботинки скрипели по полу.
— Рано или поздно Талвар пришлет сюда еще людей, — сказала Мирока. — У него там целая армия. Парень практически управляет Копьем, теми частями, которые еще не были захвачены мальчиками-черепами и ангелами.
Фрэй кивнул. — Именно так все и шло до того, как я решил залечь на дно. Но с Талваром мы разберемся в свое время. Он просто устройство, которое нужно отключить.
Они последовали за ним к черной двери в черной стене. Он повернул ключ и отпер ее.
— Я не смогла ее открыть, — сказала Мирока.
— Боюсь, такова была идея — я сменил замки. Не для того, чтобы помешать тебе продвинуться дальше, но чтобы остановить Талвара или кого-то еще, кого я не хотел бы видеть здесь. Я подумал, что если бы кто-нибудь зашел так далеко, я бы знал об этом. — Он одарил ее ухмылкой. — Сработало, не так ли?
— Не вздумай больше менять у меня замки, ладно? Чуть не нассала себе на ботинки, когда не смогла открыть эту дверь.
— Мирока, — упрекнул ее Фрэй. — Здесь присутствует ребенок.
По другую сторону двери был короткий туннель, а в дальнем конце туннеля находилась комната, намного меньшая, чем главное хранилище, которую Фрэй превратил в свой тайник. Из нее вели металлические двери, такие же, через которые они уже проходили. Там была пара кроватей, разложенных на полу, несколько ящиков, сложенных вокруг кроватей, пара складных стульев, карточный столик. Кильон заглянул в один из открытых ящиков и увидел боеприпасы, упаковки Морфакса-55 медицинского назначения, конфеты, воду в бутылках, сигареты и алкоголь. В помещении стоял нечеловечески затхлый запах, но он полагал, что этого следовало ожидать. Фрэй не обещал им высот роскоши.
Кильон отхлебнул воды из бутылки — у нее был горьковатый привкус собранных сточных вод — и взял себе одну из сигарет. Он снял пальто и разрезал рукав, чтобы обнажить рану, но, хотя теперь его не беспокоило, что кто-нибудь увидит его зачатки крыльев или все более костлявое состояние его анатомии, он предпочел не привлекать внимания к ране в груди. На его рубашке было достаточно крови из раны на руке, чтобы в любом случае скрыть ее следы. Могло быть и хуже: пуля проделала кровавую борозду в том небольшом количестве мышц, которое у него сохранилось, но не оставила после себя никаких следов. С помощью Кэйлис он остановил кровотечение, простерилизовал рану, стянул швами кожу и наложил давящую прокладку и повязку. Когда с этим было покончено, он снова натянул пальто, с трудом просунув руку в рукав. Узел боли, усиливающийся с каждым вдохом, подсказал ему, что рану в груди будет не так-то легко вылечить.
— Ты в порядке, Резака? — спросила Мирока.
— У меня все хорошо.
Она выпила по глотку алкоголя с Фрэем, в то время как Кэйлис и Нимча отказались от предложения выпить что-нибудь покрепче.
— Мирока права — мы не можем здесь сейчас оставаться, — сказал Фрэй, перебирая один из ящиков, держа стакан в другой руке. — Люди Талвара рано или поздно найдут дорогу сюда, хотя бы для того, чтобы выяснить, что случилось с последней группой. Их будет больше, и у них будут пушки побольше. Но это нормально — мы с Малкином все равно были почти готовы съехать.
Малкин моргнул. — Мы готовы?
— О, да. — Фрэй допил свой напиток и со стуком поставил стакан на пол. — Все равно здесь воняет, как в сортире. Простите за мой язык.
— Самое время рассказать тебе о Нимче, — сказал Кильон, отводя девочку от матери. — Она — причина, по которой мы пришли сюда, Фрэй. Она — причина, по которой Талвар пытался нас убить.
— Я думал, он выдал тебя ангелам.
— Это было просто случайно. Не сомневаюсь, что они сделали так, чтобы это стоило его усилий, своего рода компромисс. Вы отдадите нам Кильона, и мы позволим вам сохранить Неоновые Выси. На данный момент.
— Так что же Талвар имеет против Нимчи?
— Покажи ему, — сказал Кильон.
Нимча протянула руку и сняла шляпу. Несколько мгновений она пристально смотрела на Фрэя, затем медленно повернулась, подставляя ему затылок, обнажая символическую звезду там, где Спата срезал ее волосы.
— Верно... — сказал Фрэй на пониженной ноте.
— Ты знаешь, что это значит? — спросил Кильон.
— Вроде того.
— И каково твое мнение по этому поводу?
— Ты бы не привел ее сюда, если бы не думал, что в этом что-то есть. Верно, Резака?
— Она может это сделать, — сказала Мирока. — Заставить зоны измениться. Я видела — почувствовала — как это произошло.
— У нее что-то в голове, — сказал Кильон. — Механизм, я полагаю. Механизм, созданный из живой материи, сформированный с момента ее зачатия. Но это не похоже ни на какое-либо оборудование из нашего опыта. Пока я был снаружи, я встретил человека по имени Рикассо — он изучал зоны и размышлял о тектомантках и о том, что они означают. Я не думаю, что понял все это, но из того, что мог понять, то, что мы создаем — даже то, что делают ангелы, — не очень хорошо приспосабливается к изменениям зоны. Они слишком неуклюжие, слишком жесткие. Живые существа справляются с этим лучше — мы более гибкие, как выразился Рикассо, более способные приспосабливаться к изменениям в клеточной сети. Я думаю, что у Нимчи в голове тоже должно быть что-то подобное.
Фрэй выглядел скептически, но заинтересованно. — Какие вещи?
— Она может чувствовать Копье. Или, более конкретно, Трясину, или Око Божье. Она как радио, а Око — это передающая станция. — Кильон поморщился, как от неспособности выразить свои мысли, так и от пульсирующей боли в руке. — Но это не радио и вообще ничего такого, что мы могли бы хотя бы начать понимать. Что бы это ни было, оно способно проникнуть через сотни, тысячи лиг в сознание девочки.
Малкин спросил: — Как?
— Это самая трудная часть, которую, я думаю, даже Рикассо не понимает. Но мы должны перестать думать о тектомантках так, как мы это делаем. Они не ведьмы, это точно. Если этот символ на ее затылке что-то значит, то именно такие люди, как Нимча — люди с тем даром, который есть у нее, — создали Копье. Они построили его, для какой бы цели оно ни предназначалось. Они были архитекторами, а возможно, и смотрителями.
Фрэй прищурился. — Смотрители?
— Что бы это ни было в Копье — а после того, что мы видели в Проклятии, у меня начинает появляться идея, — сейчас оно не работает. Трясина, Око Божье, — это часть того, что с ней пошло не так. Рикассо назвал это вторжением: вторжением в наш мир чего-то неправильного. Мир не предназначен для того, чтобы быть разделенным на зоны. Это ошибка, симптом, признак того, что что-то не так. Но что бы ни было не так, это было не настолько долго, что мы привыкли к этому. Мы строили наш мир вокруг этой неправильности в течение пяти тысяч лет. Но так больше продолжаться не может.
— Мне вроде как нравилось все таким, каким оно было, — сказал Фрэй.
— Как и многим из нас, но это не имеет значения. Мир умирает. Становится холоднее, и скоро здесь не будет достаточно деревьев, чтобы обеспечить нас дровами и горючим, которые нужны нам для поддержания работы. Мы должны уйти, хотя бы для того, чтобы оглянуться назад и увидеть, что пошло не так, и начать думать о том, как это исправить. Но зоны не позволят нам сбежать. Мы можем быть настолько умными и изобретательными, насколько нам нравится, но мы не можем победить их.
— Значит, мы в заднице, вот что ты хочешь сказать. Не хочу заострять на этом внимание.
— Нет, Фрэй. Мы — нет. Потому что нам не нужно вечно бороться с зонами. Что бы ни случилось с Копьем много лет назад, я думаю, все начинает налаживаться. Возможно, ему потребовалось пять тысяч лет, чтобы хотя бы начать исцелять себя. Все, что я знаю, это то, что процесс начался, и что Нимча является его частью.
— Ребенок?
— Важно то, что она может сделать. То, что у нее в голове, — это талант. Вероятно, она не единственная, к кому это обращалось. Это продолжается на протяжении поколений: наследственные факторы перемешиваются в популяции до тех пор, пока они не объединяются правильным образом и не приводят к появлению тектомантки. Кого-то, кто чувствует зоны, кого-то, кто может заставить их двигаться. Но в течение столетий — даже тысяч лет — они были потрачены впустую. Копье не могло ответить на них, не могло ощутить их, и они не могли ощутить Копье. Если они и обнаруживали свои способности, этого было достаточно, чтобы их заклеймили как ведьм и сумасшедших. Но это совсем не то, чем они были. Они были смотрителями. Целителями.
— Привратниками, — сказала Мирока.
— Да, — решительно сказал Кильон, вспомнив отрывок из Завета. "И знак хранителей врат рая будет на ней, и ее будут бояться". — Но мы не должны ее бояться! Возможно, почитать ее. Уважать? Определенно. Но бояться? Я так не думаю. Она пришла спасти нас, а не уничтожить. Трясина звала ее, требуя ее руководства. Она прошла весь этот путь сама по себе, но теперь ей нужен человеческий разум, чтобы сформировать процесс выздоровления. Это то, что она должна обеспечить. — Он остановился, чтобы перевести дух. — Вот почему мы привезли ее сюда.
Фрэй широко раскрыл глаза, кивнул, затем потер ладони друг о друга. По крайней мере, сейчас его трясло меньше. — В таком случае, Резака, думаю, она захочет познакомиться с Безумными машинами. Потому что здесь ничего не происходит без их разрешения.
— Они близко? — спросила Кэйлис.
— Просто на другой стороне зоны. — Фрэй сверкнул беззаботной улыбкой. — Надеюсь, вы все готовы к переходу.
Как сказала ему Мирока во время их побега из Копья, зоны внутри структуры постепенно уплотнялись. Граница могла бы простираться на много лиг по открытым землям за пределами города, на несколько кварталов внутри Неоновых Высей или Конетауна, но теперь переход между зонами может легко измеряться сотнями спанов или меньше. Фрэй открыл одну из дверей, ведущих из потайной комнаты, и повел их вниз по другой шахте, которая становилась все более крутой и труднопроходимой. Наконец они подошли к другому отверстию, и именно здесь Кильон почувствовал первые физиологические покалывания неизбежного перехода, помимо постоянного давления, которое ощущалось с момента последнего этапа перехода на воздушном корабле.
