Фредерикс посмотрел влево: приближался полковник Хворостовский, а это значит, что пора занимать места в вагоне.
— По вагонам! По вагонам! Братцы чехи, по вагонам! — командир состроил (то ли нечаянно, то ли намеренно) остзейцу в высшей степени выразительную рожицу.
Иоган Карлович затушил сигарету и, подобравшись, вошёл в пулмановский вагон, уже забитый кирилловцами. Целый батальон их на время придали Первому ударному, чтобы усилить пока ещё слабую часть. Так, во всяком случае, говорили официально. Слухи же упорно твердили, что Верховный Главнокомандующий желал использовать в Вене самых надёжных бойцов.
Вообще, для всего мира Первый удар сейчас находился где-то под на севере Богемии, у самой германской границы. Здесь же якобы квартировал Пятый гусарский полк. Ещё со времён Заграничного похода эта часть носила форму с изображениями черепов и костей, и только Николай Второй официально утвердил "адамову голову". Со стороны "ударников" и "гусаров бессмертия", как их прозвали, легко можно было спутать: что у тех череп и кости, что у этих. Тем более в последнее время Пятый полк использовали в основном как пехотную часть, так что отсутствие коней никого не должно было смутить. Целью поездки "гусар" Австрию Кирилл назвал "вспомошествование делу обмена пленными". На самом же деле ударников ждала другая, намного более сложная и важная миссия.
Гвардейцы шутили, обменивались мнением о достопримечательностях Праги (в основном о знаменитых пивных), скручивали папиросы из утренних газет — словом, делали вид, будто им предстоит увеселительная прогулка, а не подавление беспорядков в австрийской столице. Голодный бунт, поддержанный большинством гарнизона, вот-вот должен был превратиться в настоящую революцию.
— Ну-с, Иоган Карлович, — к Фредериксу присоединился Хворостовский и, бедняга, "состроил" ещё одну уродливую рожу. — О чём думаете? О венских закусочных? Говорят, штрудель там просто божественный, а уж шницель, шницель! Ещё бы туда баварских сосисок завезли...Если уж нам в вотчину Людвига Безумного не попасть, так хоть в Вене бы затерялся уголок скалистой Баварии!
Фредерикс и не предполагал, что составивший ему компанию Иван Антонович был преизрядным гурманом! В этом худом, тоньше жерди, полковнике, да ещё не оправившемся от контузии, горело пламя волчьего аппетита!
— Полно Вам, Иван Антонович! Голод ведь! В Вене, говорят, маиса нет, не то что уж штруделей и шницелей...— у Фредерикса от этого разговора уже начал предательски урчать живот. — Люди гибнут от голода. Да что голод? Последние две австрийские дивизии, отправленные до перемирия на Западный фронт, и вовсе босиком воевали. И с одной винтовкой на троих.
— Это для простонародья — голод, а в "известных", — Хворостовский подмигнул, — местах царский обед подадут. Были бы деньги и связи...Всё найдётся...Да-с...Или Вы не знаете, что в Петрограде было в феврале? С хлебом в пекарнях полнейший разгром, зато в кафешантанах — виктория, настоящая виктория!
В образности, правда, специфичной, весьма специфичной, Хворостовскому нельзя было отказать. Иоган Карлович был уже близок к "полнейшему разгрому": голодный желудок алкал еды после считанных минут разговора с полковником-гурманом. Живот уже вот-вот должен был поднять голодный бунт, как — на счастье Фредериксу и закусочным Вены, которые он готов был разгромить в пух и прах — поезд тронулся. Раздался стук колёс о рельсы, сперва неуверенный, тихий, но с каждым мгновением всё более уверенный, а вскоре и наглый. Наконец поезд набрал должную скорость, и колёса размеренно застучали.
— Ну вот, мы уже на пути в Вену, а вместе с нею — и к миру! Страшно подумать: почти четыре года войны, четыре года...Сотни тысяч погибших, раненых, разгромленные, разорённые области, беженцы, перекройка мировой карты...А бочку-то подорвал один-единственный выстрел самоуверенного юнца! — Хворостовский славился на весь Кирилловский полк своим умением в мгновение ока менять тему разговора.
Ещё бы! Иван Антонович до войны работал приват-доцентом в Петербургском политехническом, преподавал мировую историю, имел громкий успех среди слушателей, открывались блестящие перспективы карьерного роста...Но, словно желая удивить "всенаперёдзнаек", как любил говаривать сам приват-доцент, на следующий день после объявления Манифеста о начале войны записался вольноопределяющимся в действующую армию. Потом были Танненберг, где он потерял глаз, чудом избежал плена и получил унтер-офицерский чин, Нарочь, после которой Хворостовский приобрёл ненависть к болотам, слякоти, канонаде и любовь к немецким глубоким сухим окопам, Новый Луцкий прорыв, окончившийся для историка званием подполковника (замечательная карьера!) и контузией. Но Иван Антонович не желал отсиживаться по госпиталям и убедил врачей отпустить его в родную часть, рвавшуюся к Венгерской равнине...Перемирие Хворостовский встретил уже в чине полковника в предместьях Будапешта, командуя Словацким полком Чехословацкой дивизии. Судьба вновь решила сыграть с Иваном Антоновичем: война, несмотря на заключённое перемирие, для него продолжилась. Долг службы позвал его во главе полка на север, в Прагу, где его назначили командиром Первого ударного. Мотала же его служба по Европе!
— И всё же...Иоган Карлович, послушайте! Поют! Что за чудесная песня...— Хворостовский, ко всему прочему, был и ценителем песенного жанра!
Солдаты запели незнакомую Фредериксу песню, протяжную, заунывную, но обладавшую внутренней силой.
— Чудесная...Чудесная песня! — Хворостовский повторил за кирилловцами: — Дать России мир...Пойду-ка попрошу слова переписать! Всенепременно! Надо! Надо!
Иван Антонович даже прекратил корчить рожи, столь благотворно на него повлияла эта простенькая песня. Иоган Карлович решил не дожидаться собеседника и прилёг вздремнуть...
Безразмерные — неведомое откуда взявшиеся — баулы, кули, сумки полетели на Фредерикса, больно стукнувшегося о стенку вагона. Кирилловец ничегошеньки не соображал в происходящем. Он осоловело смотрел на такого же сонного Хворостовского, силясь понять, что же происходит.
— Что? — Иоган Карлович из-за грома (какая, к чертям, гроза в это время года?) не мог разобрать, что же ему пытается сказать Хворостовский.
А тот не говорил даже — кричал — но проклятый гром...Гром? Да это же разрывы снарядов или бомб! Война! Война! Австрийцы нарушили перемирие! Немцы напали! Турки решили отомстить за взятие Стамбула! Шальные мысли скорым поездом пробегали через разум ФредериксаЈ не желая делать совершать хотя бы минутную остановку.
— Иоган Карлович! Командуйте своим "в ружьё"! Скорее! Скорее! Надо занять оборону у вагона! — Хворостовский, выхватив (не из-за пазухи ли?) "Наган", уже мчался на выход. Контуженный — а соображал быстрее Иогана Карловича.
— К оружию! Занять оборону вокруг вагона! Быстрее! Быстрее! Быстрее! — наконец скомандовал Фредерикс и помчался вслед за Хворостовским, желая узнать, что же, чёрт побери, творится!
Поезд остановился на подъезде к какому-то чешскому (или австрийскому, или немецкому, в потёмках понять было невозможно) городишку, в поле. Из вагонов уже успели высыпать солдаты и офицеры, готовые к бою — только знать бы, бою с кем...Поблизости продолжали рваться снаряды, принося эхо Великой войны в мирный до сего дня городок. Зарево, освещавшее, округу, горевших домов беззвёздной ночью было видно издалека. Даже поезд с Чехословацкой дивизией был озарён этим инфернальным светом войны.
"Бой, похоже, идёт в городишке...Там же у нас паровоз! Только бы не подорвали! Только бы снаряд не угодил, иначе застрянем здесь как пятом году!".
— Слушай мою команду! Цепями по десять по обе стороны состава вперёд, к городской черте! При появлении любых подозрительных лиц — открывать огонь! — разнеслась команда Хворостовского.
— Какой у вас план? — Фредерикс наконец отыскал сновавшего туда-сюда Ивана Антоновича.
— Ввяжемся в бой — а там посмотрим! — процитировал "маленького капрала" Хворостовский. — Ведите своих кирилловцев! Давайте! Я поведу братьев-славян! С Богом!
Полковник оказался в стихии, ставшей ему за годы войны родной: исчезла нервная, излишняя жестикуляция, лицо заострилось, выражение лица застыло. Из фраз исчез пафос, свойственный лекторам...Фредерикс, идя впереди роты кирилловцев, увидел, как Хворостовский, рванув вперёд, пошёл впереди чехословацких цепей. Едва невдалеке разорвался снаряд, как полковник приказал цепям лечь, а сам остался стоять, высматривая, можно ли идти вперёд и не ждут ли солдат "горячие объятия" противника.
Иоган Карлович, наблюдая за полковником, понял, как приват-доцент смог столь быстро подняться до своего звания и заработать столько ранений: Хворостовский всегда был впереди своих солдат, "кладя" цепи, сам продолжал стоять, наплевав на опасность, не кланяясь пулям...
— Ребята, за мной! — с особой, только полководцам понятной радостью, с пылом сердечным Иван Антонович вёл солдат на бой. С кем бой, какой бой, где бой — это ему не было важно, главное — бой. Битва. Сражение. Передряга. Перестрелка — историк лез в самый глаз урагана, на пули, в огонь. Что его бросало вперёд? Ведь так бодро идут на смерть лишь сумасшедшие или решившие покончить с собой люди. Приват-доцент не был сумасшедшим, значит...
Первые цепи уже вошли в городок, готовясь дать бой. Снаряды рвались, огненные всполохи были повсюду, вдалеке метались тени...Фредерикс готовился уже скомандовать "Огонь!", как....Как прошла секунда, затем — минута, кирилловцы топотали по улице превратившегося в огненный ад города, но бой не начинался. Да, снаряды продолжали взрываться, но не прозвучало ни единого выстрела. А это, собственно говоря, были не окопы Великой войны, чтобы начинать сражение с многочасовой артподготовки — должен же был хоть кто-то из солдат противника встретить их винтовочным залпом! Да и вообще, что это за пушки были, которые стреляли ровнёхонько по противоположной окраине городка? Ни единый снаряд не упал на наших солдат!
— Не нравится мне всё это, — пробубнил Фредерикс, как по цепям пронеслась команда Хворостовского:
— "Отставить!"...
Солдаты вступали в наполовину разрушенный чешский городок, разрушенный не солдатами, не пушками, — складами! Армейские склады, на которых хранились артиллерийские снаряды, под вечер загорелись и, естественно, началась "канонада". Насмерть перепуганные жители попрятались по подвалам, многие додумались сбежать куда глаза глядя, чтобы переждать "пекло" — и потому чехословацкий батальон встречали только всполохи пламени да рвущиеся снаряды...Великая война достала и этот городок в глубоком тылу австро-венгерской армии...
— Да-с. Австрия теперь полыхает. Не загорелась бы Германия, а вслед за ней Россия, — мрачно заметил Хворостовский. — Ладно. По вагонам! Шибче! Шибче! По вагонам! Кто замешкается — может от поезда отстать.
Паровоз загудел. Спешат, очень спешат. Интересно, успеют ли?
Через несколько минут Иоган Карлович довольно посапывал. Хворостовский до самого утра смотрел на убегавшие вдаль станции, деревушки и города, прижавшиеся к железной дороге. Он думал: как же их встретит Вена? Не остановят ли революционеры поезд, не придётся ли штыками пробивать дорогу к Шёнбрунну?..
К вечеру следующего дня ("Не русские это просторы — подумал Фредерикс") поезд подъезжал к окраинам Вены. Цель их — императорская резиденция Шёнбрунн — располагалась на юго-западной окраине столицы. Поезд на пути к ближайшему к району Хитцинг (в нём располагался дворец) вокзалу проехал по столичной окраине. Да, ну и зрелище!
Повсюду сновали люди, размахивавшие красными флагами. Толпы народа, бросившие работу, сновали вокруг самых железнодорожных путей. Однажды митингующие даже преградили составу путь дальше, но несколько людей императора Карла, сопровождавшие ударников, сумели убедить "левых" пропустить поезд.
Особо ретивые хотели было забраться внутрь, проверить, нету ли там "контрреволюционеров" (даже не зная немецкого, по крикам "товарищей" можно было понять их намерения), но их уразумели.
Дорогу преграждало целое море наглого вида людей в поношенной одежде, исхудавших донельзя, многие принесли с собой винтовки и револьверы. В толпе то тут, то там виднелись солдаты и даже офицеры. Все они постоянно кричали нечто вроде "А вдруг там монархисты? Вдруг нас пришли разгонять? Не дадим!". Кто-то даже подался вперёд, намереваясь увлечь народ за собой и ворваться в вагоны. На счастье, в составе в основном были товарники да один вагон-загон для скота (там же располагалась единственная на весь полк пушка), так что разглядеть, что там внутри, представлялось делом нелёгким.
Ударников ещё на подъезде к городу предупредили, что следует подготовиться к бою. Пулемёты расставили у дверей, чтобы дать очередь в случае чего. Винтовки и автоматы Фёдорова, попавшие в полк вместе с кирилловцами, зарядили. Даже молебен отслужили (стук колёс, на счастье, не давал звукам молитвы выходить за пределы вагонов). Даже пушку, "окопную", подготовили к бою. Надо будет только выгнать из вагона-загона коней, быстренько вытащить орудие наружу, зарядить — и можно стрелять. Жаль только, снарядов выделили мало, всего лишь сто штук. В случае долгого боя весь боезапас могли расстрелять. Но, к сожалению, в вагон больше не влезло: его и так набили доверху зарядными ящиками, кормом для лошадей и комплектами тёплой одежды.
Толпа начала наседать. Карлисты потянулись к револьверам. Вот-вот могло начаться кровопролитие. Командир проводников шепнул Иогану, что ещё немного, и нужно будет давать сигнал к бою. Соседние постройки, то ли цеха, тои ли склады, тоже не внушали доверия: в любой момент оттуда могли дать залп "леваки". Почувствовавшее вседозволенность (скажем спасибо Антанте) Национальное собрание дало санкцию на борьбу с контрреволюцией. Так что в любой момент любого человека, вздумавшего даже заговорить о симпатиях к императору и династии, могли пустить в расход. Целых три батальона, правда, вряд ли так легко возьмут. Здесь, в Вене, им угрожали только вооружённые рабочие, запасники и дезертиры. Организованному отпору такие противостоять долго не смогут, бои за Петроград это доказали прекрасно.
Но прогреми здесь хотя бы один выстрел — и вся Вена узнает, что в городе русские войска. Императора Карла точно не выпустят в этом случае из Вены, возьмут штурмом Шёнбрунн и к стенке поставят. Правда, и без вмешательства со стороны с Габсбургом могут проделать то же самое. Вот она, дилемма.
— Только бы пронесло, Господи, пронеси, а? — шептал Хворостовский.
Австрийцы шумели, размахивали руками, что-то такое неприятное показывали поезду и парламентёрам. Но — не трогались с места. Стояли. И то хорошо. Значит, не собираются штурмовать состав. Наконец, какой-то особо лихого вида "левак" махнул рукой, и митингующие подались назад. Один из карлистов повернулся к паровозу и подал знак машинисту: всё хорошо, разводи пары.
— Слава Богу, — выдохнул Хворостовский, но руки от кобуры не оторвал.
Мало ли?
— Ну-с, милейший Иоган Карлович, ужинать нам в Шёнбрунне, — облёгчённо пошутил гурман. — Надеюсь, повара ещё оттуда не сбежали...
