— Отвали, Нат.
Неужели ты, бл..дь, не понял ничего?..
— Не отвалю.
Тьфу!! Достал. Уйди. Отмахиваюсь от него. Мне...поговорить с ней надо.
Ладно. Отхожу подальше, туда, к дороге. Мокрая она, дождь-то льёт... И на меня — тоже. И под футболку — по спине. Кроссовки хлюпают. А мне плевать — я на Райдера смотрю. Зря я...он ведь обязательно спросит, с какой радости я его назвал так. Откуда. Я. Знаю. Да я, Леший, и не знаю, собственно, ничего. Просто я однажды на гитару бренчал, а ты на полу уснул...там...в углу...на тех мешках, что Фокс притащил. И снилось тебе что-то.
Ну, бля, Леший, мож мы всё-таки пойдём, а? Не, не реагирует.
— Леший!
— Вали, Нат! Ва-ли!
Не понял, почему эт?..
Я...себя убиваю...
Плюнул. И руки о джинсы вытер. На светлой ткани появились ещё пара грязных жирных линий. Смотрит на меня, как на... Не знаю. По х..й. Чёрные клубы дыма поднимаются к небу. Гарь. Гарь и вонь. Как в аду, наверное. Никакой дождь пожар этот не потушит.
Жутко так глядит на меня. Хмыкает. Поднимает что-то с земли, суёт в карман, морщась от боли — горячее видно. Очень. Рукам, значит, больно.
— Пошлю ща. Тебя, — толкает в сторону дороги. — Нат, не только посылать надо, но и направление показывать.
Бля. Ле-еша-ак!..
Молчит. Жуёт травинку. Скривившись, наступает на коробок. Из-под спичек. Их там три всего было. Осталось — две...
Специально наступил.
— Закурить дай, — руку протягивает. Не для того, чтоб помочь подняться на склон, а за сигаретой. Ну...у меня нет. Обычных.
— Давай, бля! — из под бровей смотрит.
На. И зажигалку.
Затягивается. Не сильно.
Пока он курит, пытаюсь взобраться на эту чёртову дорогу. Поскальзываюсь на мокрой траве. Бл..дь! И еду...вниз...на заднице по грязи. Fuck!
Усмехается. Ловко хватается за тонкие стволы деревьев и — уже наверху. Я на него гляжу и мне не смешно — да плевал я, что в луже лежу, в болоте практически — мне почему-то просто не смешно.
Леший, бля! Я думал, я один такой ё..тый. На тебя-то что нашло, а?!
Эй, на хрен тебя, куда ты меня тащишь, я тока... Эй! Стой, брат! Ты...ошалел? Куда мы идём-то?
В бар. Первый раз этот бар вижу. А ты, по-моему, не в первый... Тебя тут, чё, знают? Не. У тя просто рожа доверие внушает. Всем.
Какой-то лысый мужик перегораживает мне вход.
— Он со мной, — зло бросает Лешак. Нога убирается, и открывает дорогу в прокуренное помещение, полное людей неопределённого рода занятий и ориентации.
— Пиво, — кивает Леш. В сторону куда-то глядит. Думает о чём-то.
Ты тут чё, бывал раньше?
— В прошлой жизни, — шипит, сплёвывая — когда врезались, он об руль губы разбил.
Ледяное пиво. Если честно, мне и так не жарко. Да меня колотит просто! Не пойму, правда, от чего больше: от холода или...
Девушка. У стойки, недалеко. Смотрит на нас в упор. Такая уверенная в себе особа.
Хороший бар. По крайней мере, здесь не спрашивают, сколько тебе лет.
Леш не выдерживает и идёт к ней. С коньяком и чем-то лимонно-шоколадным. Разговаривает. Улыбается. И она тоже — улыбается. Как тебе это удаётся, а, Леш?
Карябаю на стойке слова... Танец над встречной полосой. Плевать, что не видно ничего. Это вам не видно.
Ясно. Ей не мы нужны, а деньги наши. Девушка! Откуда у нас деньги?! Вы только гляньте... Э-э, Леш, я чёт не понял... Ты будешь ей платить?! На кой... Бля. Что? Я не понял, ты заплатил ей, что ли?
— Пошли...— кивает мне.
Куда?!
— Опять боишься? — щурится на меня.
Б..дь. Да пошёл ты!.. Пинает меня к выходу. Типа, вместе пойдём. Леш, бля! Я-то вам зачем?! А?.. Да мне холодно просто. Да ни хрена я не боюсь!!
Это не дома. Это — сбитые с колеи маленькие вагончики. Тёмные. Здесь что, бля, живут?
Живут. Девушки. На Лешего оборачиваюсь. Сегодня, брат, странный день. Я тебя не узнаю.
Морщится. Типа не до меня.
Она — миниатюрная такая...маленькая...кругленькая... Везде. Смуглая, словно у неё дома солнце ночует. Смешливая, волосы длинные тёмные, красной ленточкой перетянутые.
Леший не стал даже здороваться. Здесь, наверное, не принято. Сразу — в комнату.
Вот же...fuck. Да я ж, блин...смотрю на них! Бля!
— Ты ещё скажи, что не понравилось... — прохрипел Леший, отпуская её.
Она, всё ещё тяжело дыша, провела по его плечам острыми ногтями, оставляя на коже новые медленно наливающиеся кровью, царапины.
— С тобой? — слышу, как шепчет ему на ухо... — Не прибедняйся.
— Ну, не с ним же!..
Вместо ответа она сползает ниже по его телу...
Ой, бля, пошёл-ка я отсюда...
— Эй! Ты уходишь?
Она уже смотрит на меня. С пола. Сидит рядом с Лешаком и смотрит, не торопясь поправлять распахнутый им халатик.
— А он не убежит? — кокетливый взгляд.
— Сама у него спроси, — фыркает, застёгивая ремень.
Ах вы...гады. Зачем спрашивать-то? По мне что, не видно?! Что не убегу.
Лешак смотрит на меня, ухмыляется. Поднявшись с пола, кивает девушке и лезет ко мне в карман.
— Леший! — шарахаюсь от него.
Он только щерится. Вытаскивает из пачки сигарету и уходит на кухню.
А она тянет меня за рукав. Чувствую, как ногти, красные, как и проступающая из-под них кровь, впиваются мне в спину.
Fu-u-uck!!.. Леший, ты умеешь...выбирать женщин.
Сидим. Курим. Я и девушка-успокоительное.
— Тебя как зовут? — спрашиваю.
Улыбается и пепел с сигареты на пол стряхивает.
— Меня не зовут... — смотрит через открытую дверь в комнату. — Ко мне приходят.
Ага. Ясно.
Там, в комнате, на диване, Леш. Он спит. То зовёт во сне мать, то какого-то Хантера вспоминает. И иногда снова — Райдера. Она ёжится всегда при слове "Хантер". А я молчу. Да, собственно, что мне говорить-то?
А ещё Лешак порой дико воет во сне. Но ни я, ни она не будим его. Со своими кошмарами надо, как с женщиной, ночь переспать.
И не раз.
Бледная она такая.
В окно стучат капли дождя. Сильно. И ещё по жестяному подоконнику. На стене — картинки, вырезанные из журналов и приклеенные, как попало. Девушки. С цветами. Одинокие, это по глазам видно.
А за окном — грязь.
— Сволочь он, — говорю.
Недоумённый взгляд. Потом она хмурится, но её лицо становиться не сердитым, а...обиженным.
— Почему? — стучит сигаретой по краю кружки. Там — недопитый холодный кофе.
Пепел опускается вниз, к самому дну. Почему-то.
Пожимаю плечами.
— Пришёл. Меня привёл.
Она кивает на окно. На подоконнике, рядом с каким-то растением — лампа. Алая. Сигнальная. Как в такси. Это значит "занято".
— Не он, так кто-нибудь ещё. Сейчас редко бывает, чтоб никто не приходил.
Бля. Вот так. Занято. Красный свет. Сейчас, говоришь? Что, время какое-то особое? Переменчивое. Неспокойное.
— Мы, — говорю, выдыхая дым, — сегодня могли кого-то убить.
Молчит. Похоже, ей всё равно.
— И себя тоже, — продолжаю.
Поднимает глаза. Смотрит на меня, словно и так всё знала, а я тут...глупости говорю. Очевидные вещи. Какой смысл?
На плите — кастрюля. С макаронами, сваренными ещё вчера утром и дико солёными — пробовал. Потому что очень хочу есть. И выпить. Правда, мне уже совсем не холодно.
Она встаёт и тянется к шкафчику. Медленно, наслаждаясь движением. Халатик скользит по ногам вверх... Оглянись, а... Так он...ещё выше задерётся... У тебя ноги...красивые... Уф-ф-ф...
Сахар достала, в ложку насыпала и над огнём его держит. Жжёт.
— Воды налей в кружку, — говорит. — Да не в эту! В ту...
Иду мимо неё к раковине. Отстраняется, будто...не было ничего. Стыдно ей, что ли, не пойму. Наверное. Почему? Это же естественно... Вроде как...
Зашипел в кружке жжёный сахар. Брызнула вода.
— Ау!
Больно ей. Беру руку и целую ожог. Прижимаю её к столу. Ловлю стук её сердца. Руками. На груди...
Ложка — на пол...
— А-ААА-А-А!!!!
Отскакиваем друг от друга...
Грохот в комнате. Мат.
Прислушались. Она было рванулась на крик, но... Не пустил. Сунулся в комнату сам — Лешак сбросил на пол покрывало и зацепил коробку с кассетами. Не проснулся. Только на живот перекатился.
Она поправила на Лешем одеяло. Полуулыбка. Ну и что, что он не видит? Ну и что, что он не знает.
— Спи, — шепнула ему на ухо. Леш, во сне, поймал её руку.
— Мама, не уходи-и... — стон. И руку не отпускает.
Она провела по его волосам и, вздохнув, вышла. На кухню.
Перешагнула через ложку, даже не заметив её. Залпом выпила стылый кофе. С пеплом.
Я молчу.
Вдруг резко — стук в дверь. Она испуганно повернулась.
— Сиди здесь и не высовывайся, — бросила мне.
Ага. Ща.
Щёлкнул замок. Звякнула цепочка. Кому она нужна, цепочка эта? Её сорвать...как не фиг делать. Эт даж я могу.
— У меня клиент... — тревожный голос. — Ты же видишь. Я...заплачу. Они... Он... При деньгах!
Шум, возня в коридоре.
— Уйди! Я...на работе! Уйди, урод!
Звук пощёчины.
Ищу что-нить тяжёлое. Или острое. Нож... В руке его сжимаю. Она стонет и тяжело дышит где-то в коридоре. Она...на работе.
Шаги сюда.
На меня оно не смотрит. Нет тут меня. Вааще. Наступив на ложку — материться, пинает её ботинком. Роется в шкафчиках, в холодильнике. Пусто тут. Нет ничего. А что было — я съел. И Леший. Только она этого не скажет.
А ему и не интересно. Он тоже...на работе.
Хмыкает. Я крепче сжимаю нож, прячу его за спиной. Он забирает последние полпачки сигарет и идёт в комнату. Мы — следом.
Хмыкает.
— Р-расплатишься? — рявкает на неё. — Ну, бл..дь, смотри мне, с-сучка. На улицу пойдёшь.
Не угрожает. Факт. Хлопает дверью, уходя. Аж штукатурка сыпется с потолка. Я нож в угол стола кидаю. Хочу, чтобы она не заметила, но...она увидела.
— У меня раньше другая квартира была, — заваривает какую-то дикую травяную смесь — кофе тоже забрал...этот... — Я там тоже работала. Теперь здесь. А дальше...
Мне страшно хочется спросить: а по-другому, б..дь, нельзя?! Но я молчу. Она нервничает, ложка негромко стучит по краям кружки, а на лице — алая ладонь. Чёртов отпечаток чёртовой ладони!
Девушка-успокоительное.
Улица у тебя дальше. Машины. Какие-то уроды, вроде нас с Лешаком. Только, наверное, хуже. Хотелось бы, чтобы лучше. Знаешь, мне как-то проще. Я и так снаружи. Стать снаружи неизбежно. Просто надо найти свою улицу.
Он ведь...Райдер этот х..ев...не заплатил тебе, да?
— У меня деньги есть, ща погоди... — в карманах роюсь, но...вспоминаю вдруг, что они сгорели вместе с машиной и курткой.
Бл..дь.
На миг — короткий, как четверть вдоха — в её глазах появляется надежда. Угасает ещё быстрее. Только дымит немного. Как и чай в кружках.
— У таких как он... — оглядывает меня с ног до головы, — ...как ты... Нет таких денег.
Берёт осторожно горячий отвар и несёт его в комнату.
Я пинаю батарею. Ну, или что это? Труба. Больно пинать её кроссовками. Вагончики поезда осели здесь навсегда и через них провели трубы, пронзили, прошили железными дурными жилами. Закрепили. Толку-то. Они — холодные, ледяные просто. Я уверен, что они круглый год такие.
Почему тогда мне не холодно?
Всё. Меня больше здесь нет. Fucking world. Дураков и больных нечего жалеть. Их надо, как в Спарте — с обрыва бросать. Когда ж нас с Лешим с обрыва-то...мож Вождь когда соблаговолит? Надо его попросить.
Смотрю, как она быстро и ловко расчёсывает волосы, бежит к раковине — умыться ещё раз. Переодевается, косясь на меня. Ну да. Теперь мы стесняемся. А-бал-деть! Будит Лешего. Нам уходить пора... Нет. Не нам. Мне. Хотя б на кухню.
Я лишний здесь.
Дверь открылась немного, потом стукнула по стене, распахнувшись полностью. Стоявшее за ней ведро, жалобно звякнуло и опрокинулось. А из ведра — по полу картофелины...
— Леший, урод! — взвыл Солёный, хватая разложенную на полу для просушки куртку. — Ты, бля, чё творишь?
Леш не ответил, он прямо на Вождя пошёл, не сворачивая. Злющий, как чёрт... Не-е. Не злой. Очень спокойный. Ярость порой похожа на злость. Внешне.
Дымом пахло. Гарью. Так, словно он целый день жёг резину.
А ещё — сгоревшей краской и...ненавистью. Он почти без замаха. Ударил. Вождь только головой мотнул и прищурился. Правда, ложку выронил...
Бей.
Мальчик умер.
Да здравствует мальчик.
Бей.
Фокс схватил Леша за шею. Сильный, ч-чёрт... "На локоть" поймал. Вон, еле трепыхается Лешак...
— Не трогать! — рёв Вихря, сплёвывающего кровь на пол.
Фокс нахмурился, глянул непонимающе и нехотя отпустил задыхающегося Лешего. Чего тут происходит? Вы чего?!
— Не трогать, — повторил Вождь, нагнулся, ещё раз плюнул, поднял упавшую ложку...
И продолжил есть суп.
Кровь... Она мне тромб сорвала. Закупорила весь кайф. Мне ща паршивенько так, что... Лучше б сдох. Сдох и не чувствовал тромба. Т?рмоза для крови.
— На.
Рядом на шершавую ступеньку садится Вождь. На одну ниже. Я только его затылок вижу. Ты эт специально? Чтоб мне в глаза не смотреть?
В руках — две бутылки. Black Label. Бл..дь. Тут, бля, жрать нет ни х..я, а у него Black Label. Беру одну и делаю длинный-длинный глоток. Чтоб аж захлебнуться. Почти получилось — поперхнулся. Горло аж свело.
Ты, бля, что со мной сделал, а? Так не...перевоспитывают. Во-ождь! Все твои труды — насмарку. Бывших не бывает. Я сорвался, Вождь. Мне уже не пятнадцать... Я могу теперь дать отпор. Даже тебе.
Где-то за домом рычит мотор, шуршат шины по асфальту. И тишина. Только у Вождя зубы по горлышку стукнули. И в бутылке — булькает.
Напиться решил, значит?
Ну, да, в общем.
Ты хоть, знаешь, где я сегодня был?
Знаю. И что?
Ур-род!
Ты мог отказаться. Её кто-нить другой бы убил.
Не мог я отказаться!!!
Ты только сам знаешь, что можешь, а что нет. Мне откуда?
С-сука.
Да.
Какая же ты сволочь...
Снова прав.
— Вождь, бля!..
Хмыкнул. Не откликнулся. Только свои жуткие папиросы достал.
— Знаешь, сынок... — чиркнул спичками. Тремя сразу... — В этой жизни... — вспыхнули все три спички, Вождь затянулся, — ...ты — сам...
...должен хоронить свои скелеты. И упокаивать оживших мертвецов...
* * *
Шорох какой-то, чайник о решётку на плите стукнул... Открываю глаза. Аля. Чай пришла заваривать. На ночь. Они, наверное, с Лешим замёрзли.
Она в плед какой-то полосатый укуталась, заливает кипяток в кружки. Ложкой стучит — сахар размешивает...в своей кружке.
— Аль...
Что?
— Люди меняются со временем, ты как думаешь?
Молчит. Хмурится немного. Больно это — думать, я знаю.
Молоко налила в кружку. Тоже себе.
— Конечно, меняются, Натан, — оглянулась на меня. — И даже очень сильно, если они этого хотят.
Взяла две большие кружки с чаем, дверь кухонную приоткрыла ногой немного и уже почти нырнула в темноту коридора.
— А как же со скелетами быть, Аля? — спрашиваю несмотря ни на что.
— Какими ещё...
Кружки в воздухе повисли. Дым от них поднимается к потолку... Не. Не дым — пар.
