— Устали? — обратился Альрик к декану и, забрав у меня пистолет, вставил в барабан несколько ампул.
— Потерплю. Привычный, — пробасил Стопятнадцатый, закрыв глаза. — Гадина переломала все штативы. Немереная силища!
Профессор обколол кожу вокруг раны и, скрепив разрывы пинцетами, приступил к зашиванию. В руках у него были щипчики, которыми он удерживал изогнутую иглу. Где мужчина нашел инструменты? Неужели носит хирургические принадлежности в кармане жилетки? И швы у Альрика получались аккуратные, и руки не дрожали, несмотря на изматывающее сражение с крылатой страшилой. Прирожденный хирург.
Профессор кинул на меня быстрый взгляд и улыбнулся:
— Как вам красавчик? Пообщались?
— Страшнотень, — призналась я. — Такое не может жить.
— Не может, — согласился декан, не открывая глаз. — Интересный неживой экземпляр.
— Вы молодец, — похвалил Альрик. — Не испугались в безвыходной ситуации и подали прекрасную идею. На доску почета девушку, а, Генрих Генрихович?
— Скорее, всех нас за шкирку и вон из института, — пробурчал Стопятнадцатый, поелозив на стуле и устраиваясь удобнее. — Все-таки где она его откопала?
Закончив с зашиванием раны, Альрик перешел к латанию поврежденного плеча декана. Иглу и нить экстрахирург обработал аэрозолем, а кожу обколол новым зарядом из пистолета.
Притащив из прихожей табуретку, я уселась у стены. После пережитого на меня накатила усталость. Захотелось зевать, что я и сделала — сладко, выворачивая челюсть и благовоспитанно прикрываясь рукой.
Профессор пробрался к холодильнику и принес кучу новых флакончиков и упаковок со шприцами, часть которых по-свойски бросил мне на колени. Теперь уже вместе с Альриком мы наполняли шприцы, после чего он вкалывал содержимое проректрисе и Стопятнадцатому.
— Умопомрачительные дозы, — проворчал декан, закатывая рукав рубахи. — Бедная моя печень.
— Из нескольких зол следует выбирать наибольшее, чтобы быстро отмучиться, — ответил наставительно профессор. — Покуда мы ничего не знаем о летуне, нелишне трижды перестраховаться.
— А вы? — спросила я, глядя, как он вводит зеленоватый раствор в здоровое плечо Генриха Генриховича.
— Что я? — сверкнул улыбкой Альрик.
— Вас не задела эта... это...?
— Беспокоитесь?
Трудно, что ли, ответить нормальным языком после перенесенных испытаний? Вот возьму и не куплюсь на подколки. Не понимаю я шуток, потому как чувство юмора пропало. Выгорело полностью при виде клювастого убийцы.
— Да, переживаю, — ответила я сварливо.
— Разве что плечи ломит, и спина болит, — разогнулся мужчина. — Умеете делать массаж?
— Я?! — это он мне предлагает? — Не-е, — протянула ошарашенно.
— Жаль, — снова улыбнулся профессор.
Не к добру его веселье. Может, у него тоже началась запоздалая истерика?
Альрик принес из прихожей стойку для одежды и, оторвав от жалких остатков халата полоску, навязал с коричневым пакетом петлю, которую подвесил на крючок. Убедившись в надежности наскоро сооруженной конструкции, он проверил зрачки и пульс Евстигневы Ромельевны.
— Как? — спросил Стопятнадцатый, потягиваясь.
— Спит. Успею обернуться и захвачу что-нибудь перекусить, — ответил профессор, укладывая скрученный пиджак декана под голову раненой.
— Было бы неплохо, — согласился Генрих Генрихович, оживляясь. Наверное, на него начали действовать стимулирующие препараты.
— Эва Карловна, вы устали. Я провожу вас, — сказал Альрик.
А? Что? Неужели конец? Мне разрешили покинуть вертеп сумасшедшей науки? Я уж успела позабыть, что нахожусь не в иной реальности, с летучим упырем под боком, а в родимом институте, где уютно и тепло, где Бабетта Самуиловна следит за порядком поверх очков, где швыркает сопливым носом мой начальник, где греются в нишах камнееды окаймленные, где Агнаил играет грустный наигрыш на горне, а потом идет в гости к завхозше. Дверь со шваброй превратилась в разделительную полосу, отделившую меня от бренного мира.
Что ж, поднимусь с табуретки как древняя старушка и поползу к живым.
— Эва Карловна, — прокашлялся декан. — Сегодня вы невольно стали участницей неординарного происшествия с тяжелейшими последствиями. И поверьте, милочка, вашу помощь трудно недооценить. Меня терзает глубочайшее чувство вины за то, что вы оказались втравленной в опасную историю, однако ваше мужество достойно восхищения. Я не вправе требовать клятву или обещание о молчании. Единственное, о чем могу просить — не предавать огласке события, коим сегодня вы стали свидетелем.
— Ну что вы... — залепетала я в ответ, смутившись от комплимента. — Никто не узнает...
— Мне крайне неудобно сознавать, милочка, что по моей вине ваша психика подверглась суровому испытанию. Предположу, что послестрессовый синдром еще даст о себе знать, и подготовка к экзамену не выйдет у вас при всем усердии. Альрик, будь любезен, обеспечь Эву Карловну соответствующими препаратами, а вы, милочка, не перегружайте голову и подходите завтра в деканат часам к двенадцати пополудни. Думаю, мы найдем способ, как решить проблему с основами элементарной висорики.
Я непонимающе уставилась на Стопятнадцатого. Душевный заботливый дядечка, читавший стихи у окна и учивший меня заклинаниям, предлагает соглашение? Мол, притихни и не рассказывай на каждом углу о подробностях разгрома в лаборатории, и будет тебе автоматический пятак. Очередная незаслуженная оценка.
Я уже набрала воздуха побольше, чтобы высказать свои мысли по поводу подкупа, как профессор схватил меня под локоток и выдворил в прихожую.
— Не обижайте Генриха Генриховича, — сказал с легкой полуулыбкой.
— К-как не обижать? — от возмущения я начала заикаться. — О-он же мне предложил...
— От чистого сердца, не проводя связи между вашей неоценимой помощью и оценкой за предстоящий экзамен. Генрих Генрихович прав: сейчас вы кипите и негодуете, а вечером навалится апатия, и мозг будет не в силах усваивать информацию.
— Тогда я пойду на пересдачи!
Альрик, проигнорировав бунтарский выпад, заглянул за матовую дверь:
— Где у неё ключи?
— На этажерке, вторая полка сверху. Аккуратистка, каких свет не видывал, — откликнулся бас декана.
— Прежде чем выйдем, хочу предложить вам умыться, Эва Карловна, — сказал профессор с едва различимой лукавинкой.
К чему завуалированно намекать, похихикивая? Так и скажи напрямик, что дама чумазая как трубочист и лохматая как баба-яга.
Пока я плескалась у раковины, так и не спустив сумку с плеча, профессор принес из лаборатории гнутый зеркальный лист, снятый с какого-то прибора. Глядя на размытые контуры растянутого лица, я пригладила волосы, но не сказала Альрику спасибо за джентльменский жест. И того достаточно, что подняла настроение мужчинам своей запачканной физиономией.
— Сняли бы сумку, — предложил профессор. — Могу подержать.
— Нет, — ответила я резко. — Там... результат нашей сделки.
Альрик непонимающе воззрился и вдруг весело ухмыльнулся.
— Пройдемте, — только и сказал, вынимая швабру и пропуская вперед великую спасительницу деканов, проректрис и профессоров.
Дорога до закрытой лаборатории прошла во взаимном молчании, но по пути мой спутник здоровался и пожимал руки встречным знакомым и коллегам, которые жили спокойно, дышали ровно и не подозревали, что несколькими коридорами правее, в одной из множества лабораторий, недавно был спасен мир. Мною. Ну, и Альриком. И деканом. И вообще, надо быть скромнее.
Мы шли, и я вдруг поймала себя на мысли, что в голове пусто. Даже если навстречу попалась бы Лизбэт с топором, приготовленным для соперницы, или следом бежали бы толпы фанаток, забрасывая камнями, мне стало всё равно. Голова работала, но острота ощущений притупилась. Происходящее воспринималось через призму отстраненности, будто бы я со стороны наблюдала за собой.
— Почему пострадали Стопятнадцатый и Царица? — спросила, когда мы подошли к стене с электронным замком, и не сообразила, что раскрыла прозвище проректрисы. — На них же clipo intacti*.
— Щит не защищает от физических травм, — пояснил профессор. — Он отбрасывает любое вис-воздействие, но не спасет от подзатыльника или от острого клюва.
Альрик пропустил меня в лабораторию. Ведь я зарекалась больше туда ни ногой, а не прошло недели, как снова ошиваюсь на закрытом пятом этаже.
— Я думала, набежит народ, и нас будут снимать с пожарной машины или растянут батут под окнами. И приедет телевидение, а газетчики возьмут интервью, — пробурчала, водрузив сумку на кушетку.
Мужчина скрылся в комнате с пальмой и загремел чем-то стеклянным. Наверное, выгребал лекарства из холодильника, которые могли пригодиться в разрушенной лаборатории.
— Вынужден разочаровать. Мы поставили veluma cilenche*, усилив его заклинанием отвлечения, — ответил профессор, выйдя из комнаты отдыха. Мои предположения оказались верными. В руках он держал коробку, в которую составлял флаконы и пузырьки из шкафчика. Туда же бросил кучку упаковок с перчатками, бинты, салфетки, еще что-то вытаскивал из ящиков, ходя по туда-сюда по помещению, и складывал.
— А как Евстигнева Ромельевна попала в лабораторию? И что это за птица? А что вы будете с ней делать? Как от нее избавиться, если она неживая? — прорвало меня. — А...
Увлекшись я, не заметила, как Альрик остановился напротив.
— Тс-с, — приложил палец к моим губам, и я замерла, растерявшись. — Вы задаете слишком много вопросов. Не берите случившееся в голову.
Как не брать, если у проректрисы вырван кусок мяса с талии, Стопятнадцатый исполосован как бойцовый кот, а жуткий монстр под бронированным стеклом ждет малейшую оплошность, чтобы вырваться на свободу?
— Вопросы без ответов мешают спокойному сну и удачной сессии, так что отвлекитесь, займитесь приятными делами и забудьте о том, что видели. Поймите, Эва Карловна, ваша помощь оказалась поистине бесценной, и меня, как и Генриха Генриховича волнует ваше дальнейшее самочувствие. Прошу обдумать слова Стопятнадцатого. Он высказался из лучших побуждений, не имея специального умысла. Я же хочу просить вас о молчании — безоговорочном и тотальном.
Я хотела ответить, что не собираюсь забывать, а также трепать языком налево и направо, но, встретившись с глазами профессора, замерла. Он смотрел на меня так... словом, как не смотрел ни разу. Я имела честь познакомиться с ним сердитым, веселым, злым, задумчивым, расстроенным, невозмутимым, равнодушным, кипящим яростью, насмешливым, но сейчас... сейчас под взглядом мужчины сердце затрепыхалось, как пойманная в сети рыбка, и к горлу поднялась удушливая волна. В довесок профессор взял мою лапку и начал мягко поглаживать, а мне катастрофически не хватило сил вырвать руку. Я замерла истуканчиком, с языком, прилипшим к нёбу, и чувствовала, как наливаются жаром щеки и горят уши.
— Можно рассчитывать на ваше молчание? — спросил вкрадчиво Альрик, лаская ладошку, и каждое слово резонировало с ударами бухавшего сердца.
— Д-да... Конечно... — согласилась я завороженно, утопая в бездонной синеве взгляда.
— И забудете о том, что увидели сегодня?
— Да...
— Прекрасно. Умная девочка. И сильная, — сказал мужчина, и слова прозвучали наивысшей похвалой в его устах.
_______________________________________________
secanossi* , секаносси (перевод с новолат.) — разрезание, вспарывание
veluma cilenche* , велюмa силенче (перевод с новолат.) — покров тишины
clipo intacti * , клипо интакти (перевод с новолат.) — щит неприкосновенности
15.4
Очнулась, когда озябли пальцы, лишившиеся тепла профессорской руки, а сам он, опершись о кушетку, смотрел на меня с легкой улыбкой. Неужели я успела ляпнуть восторженную глупость, пожирая мужчину преданными глазами? Вот стыдобище!
Пытаясь скрыть парализующую неловкость, порывисто придвинула сумку.
— Здесь ваша доля.
— Оперативно, — похвалил Альрик, и ямочка на его подбородке, случайно выхваченная взглядом, опять выбила меня из колеи. — Сколько?
— Двести пятьдесят. — О чем это я? Ах, да, о деньгах. О бешеном количестве наличности. Надо переключиться с тревожащей близости профессора на свалившееся богатство. На обеспеченность. На возможность покупать всё, на что укажет мой палец.
— Сверх ожиданий, — заключил мужчина. — Я не ошибся в вас.
Стараясь не смотреть на него, я вытащила футлярчик из сумки и неуклюже открыла.
— Ваши сто двадцать пять.
— Вижу. Делите.
— Как? — уставилась я на Альрика. Простой вопрос завел в тупик.
— Поровну, как договаривались, — хмыкнул весело профессор. Видно, его неимоверно забавляло, когда удавалось поставить меня в затруднительное положение.
Как скажете. Пачка — налево, пачка — направо... И так, пока не осталась последняя упаковка банкнот, которую я протянула партнеру по сделке.
— Боюсь ошибиться.
Мужчина ловко вскрыл печать банка и, не считая, разделил купюры на две части.
— И все? Вдруг здесь меньше, а в этой больше?
— Выбирайте любую, — предложил профессор с несходящей улыбкой.
Поколебавшись, я из скромности выбрала сначала ту часть, где, как мне показалось, наделилось меньше денег, но посмотрела на веселящегося Альрика и назло ему схватила ту стопку, что повыше. Да, я такая — глянула на него с вызовом. Что заработала, то и беру.
— Всё устраивает? — задала стандартный вопрос, закрывающий сделку.
— Устраивает, — согласился мужчина, признав наш уговор свершившимся.
Свою долю я уложила в футлярчик, в то время как профессор, забив банкнотами сейф под этажеркой, поинтересовался:
— Как прошел торг?
— Сносно, — ответила я скупо. Вспомнила жадность, с которой выцарапывала деньги у Алесса, и на душе засвербело.
— Возникли проблемы с посредником?
— Ну... он попросил свести с "трезубцем".
— За некоторую мзду? — уточнил Альрик.
— Да, — признала, я отведя глаза в сторону.
— А вы?
— А что я? У меня обет, — пожала плечами и устыдилась случайно вырвавшихся слов.
Профессор рассмеялся. Какой-то он странный после победы над крылатой тварью. Радуется, услышав, что при удобном случае я выдала бы его с потрохами за лишний висор.
— Спасибо за честность, — объяснил мужчина причину хорошего настроения. — Еще что-нибудь предлагал?
— Вроде бы нет.
Промолчу, что посредник предложил надуть Альрика, поделившись меньшей суммой, а то профессор, чего доброго, развеселится без меры и начнет хохотать без удержу.
— Неужели быстро отступился? — допытывался партнер. Наверное, хотел потешить самолюбие, слушая, как рыжий умолял о встрече со знаменитым "трезубцем". Лично мне достаточно того, что парень прибежал в общежитие, аж пятки засверкали, и согласился с моей ценой.
— Не сразу, но смирился с отказом.
— У вас железная сила воли, несмотря на раздолье искушающих предложений, — заключил мужчина с лукавинкой в голосе и с мягкостью во взгляде. И снова я почувствовала давление его харизмы, повысившей мою температуру.