Аделантадо с триумфом возвратился на корабли, где был ласково принят Адмиралом, который благодарил его, называя своим спасителем. Порраса и нескольких его приспешников привели в качестве пленников. Со стороны аделантадо было ранено всего двое: он сам — в руку, и адиральский денщик, которого ударили копьем. Его рана была сравнительно легкой, примерно такой, как самое незначительное из ранений, полученных Ледесмой, однако из-за плохой врачебной помощи бедняга скончался.
На следующий день, 20 мая, дезертиры прислали петицию, подписанную всеми без исключения: в ней, по словам Лас Касаса, бунтовщики винились в своих злодеяниях, жестокостях и дурных намерениях и умоляли Адмирала сжалиться над ними и простить за мятеж, поскольку Господь и так их уже покарал. Они обещали впредь повиноваться Колумбу и служить ему верой и правдой, в чем клялись на кресте и на требнике, причем гекст клятвы заслуживает особого внимания. Они заявляли, в частности, что ежели нарушат клятву, то ни один священник или простой христианин не будет их исповедовать, и раскаяние им уже не поможет, церковь лишит их святого причастия, на смертном одре они не получат отпущения грехов, и тела их будут брошены в чистом поле, как трупы еретиков и вероотступников, их лишат погребения и никто: ни Папа Римский, ни кардиналы, ни архиепископы с епископами, ни всякие прочие христианские священники не простят им прегрешений.
Такими ужасными подробностями обставляли эти люди свою клятву, желая придать ей больше веса! Что ж, экстраординарные способы, которыми человек старается подкрепить свои слова, всегда свидетельствуют о том, что слова эти стоят немногого.
Ознакомившись с сей жалкой петицией, Адмирал понял, что дух моряков, сбившихся с пути истинного, полностью сломлен. Он проявил свое обычное великодушие, с радостью уступил их мольбам и простил мятежников, однако поставил условие, чтобы Франсиско де Поррас по-прежнему оставался под арестом.
Поскольку держать так много людей на борту корабля было трудно, да и между моряками, которые совсем недавно враждовали, вполне могли вспыхнуть ссоры, Колумб назначил командиром над бывшими соратниками Порраса одного благородного и преданного человека, дал ему европейских товаров для обмена на еду у индейцев и отправил раскаявшихся мятежников добывать пропитание, пока не приплывут обещанные корабли.
И вот после долгого ожидания, когда надежды перемежались с отчаянием, сомнения испанцев, наконец, ко всеобщей радости, рассеялись; ибо моряки увидели два корабля, ставших на якорь в гавани. Один из них оказался судном, которое зафрахтовал и прекрасно оснастил на средства Адмирала верный и неутомимый Диего Мендес, а другой корабль прислал Овандо, назначивший капитаном Диего де Сальседо — тот был в свое время доверенным лицом Колумба и от его имени собирал налоги в Санто-Доминго.
Похоже, тот факт, что Овандо долго не оказывал помощи Колумбу, вызвал, наконец, всеобщее негодование, причем губернатора порицали даже с церковных кафедр. Так утверждает Лас Касас, находившийся в то время в Санто-Доминго. Если губернатор действительно надеялся, что Колумб, не дождавшись подмоги, погибнет на острове, то донесение Эскобара должно было его полностью разочаровать. Он понял, что нельзя терять минуты, коли он желает приписать себе честь спасения Адмирала или, по крайней мере, не хочет запятнать свою репутацию: ведь будут злословить, что он бросил Колумба в беде. Поэтому он сделал над собой усилие и в последнюю минуту снарядил каравеллу, причем отправил ее одновременно с кораблем Диего Мендеса. А Диего Мендес, верно исполнив свой долг и проводив корабли, проследовал по делам Адмирала дальше, в Испанию.
*
Читателю, очевидно, небезынтересно будет узнать кое-что о дальнейшей судьбе Диего. Овьедо рассказывает, что когда король Фердинанд услышал о его верной службе, он наградил Мендеса и позволил в память о его преданности Адмиралу внести в фамильный герб изображение каноэ. Мендес сохранил верность Адмиралу и позже, он ревностно служил ему, когда Колумб вернулся в Испанию, в частности, во время его последней болезни. Колумб был ему очень благодарен и относился к Мендесу с огромной теплотой. Лежа на смертном одре, он обещал Диего в награду за верную службу назначить его главным альгвасилом Эспаньолы, а присутствовавший при сем сын Адмирала дон Диего с радостью взялся исполнить это обещание. Через несколько лет, когда последний занял пост своего отца, Мендес напомнил ему об обещании, но дон Диего ответил, что уже отдал должность альгвасила своему дяде дону Бартоломео, однако заверил Мендеса, что подыщет ему что-нибудь равноценное. Мендес резко ответил, что лучше бы подыскать что-нибудь равноценное дону Бартоломео, а ему отдать то, что обещано. Однако обещание так и осталось невыполненным, и дон Диего Мендес не получил награды. Впоследствии он совершил несколько путешествий на своих собственных кораблях, но из-за превратностей судьбы, похоже, умер в бедности. В своем завещании, из которого, в основном, почерпнуты эти сведения (оно было составлено в Вальядолиде 19 июля 1536 года), Мендес сообщает, что он путешествовал с Адмиралом, находясь в самом расцвете сил. Мендес просил передать обещанную награду его детям, даровав старшему сыну пожизненное звание альгвасила города Санто-Доминго, а другого сына сделав адмиралом этого же города. Нам, однако, не известно, исполнили ли его просьбу потомки дона Диего.
Еще в одном пункте завещания Мендес изъявляет желание, чтобы на его могилу положили большой камень, выгравировав на нем слова "Здесь покоится достославный кавалер Диего Мендес, сослуживший великую службу испанской королевской короне во время завоевания Индий сперва вместе с почтенным Адмиралом, доном Христофором Колумбом, открывшим эти земли, а затем и самостоятельно, на своих собственных кораблях. Он почил в Бозе. Да хранят его Господь и Дева Мария!" Диего Мендес приказал высечь в середине могильной плиты индейскую лодку, избражение которой король в память о путешествии Диего с Ямайки на Эспаньолу разрешил ему включить в свой фамильный герб, а над ней начертать заглавными буквами "КАНОЭ". Он призывал наследников верно служить адмиралу (дону Диего Колумбу) и его супруге, и надавал им множество маловыполнимых советов вперемешку с благословениями. Семейству своему он оставил несколько книг, сопровождавших его в скитаниях.
Книга семнадцатая
Глава 1
О том, как Овандо правил островом Эспаньола. Угнетение туземцев
(1503)
Прежде, чем повести речь о возвращении Колумба на Эспаньолу, необходимо рассказать об основных событиях, произошедших на острове за время правления Овандо. К нему валом повалили всякие авантюристы: прожженные дельцы, доверчивые мечтатели и обнищавшие идальго, лишенные наследства; все они надеялись моментально разбогатеть на острове, где земля и горные речки изобилуют золотом. Не успевали они приехать, говорит Лас Касас, как тут же спешили на прииски, располагавшиеся в восьми лигах от гавани. Дороги кишели проходимцами всех видов и мастей. У каждого имелась котомка, набитая сухарями или мукой, и инструменты, которые он нес на плече. Слуг у этих благородных идальго не было, им приходилось таскать тяжести самим, и те, кому удавалось раздобыть лошадь, считали, что им крупно повезло, так как они смогут увезти гораздо больше сокровищ, чем другие. Все они отправлялись в путь в приподнятом настроении, соревнуясь, кто раньше доберется до золотоносного края; им казалось, что стоит только достичь приисков, и можно грести богатства лопатой. "Они воображали, — говорит Лас Касас, — что золото добывать так же легко и просто, как срывать фрукты с деревьев. Однако прибыв на место, искатели приключений, к вящему своему разочарованию, узнавали, что необходимо копать глубокие ямы (а большинство идальго не привыкли к подобной работе), да и вообще добыча золота требует опыта и умения отыскивать золотоносные жилы. Они осознавали, что дело это весьма трудоемкое, что нужно запастись огромным терпением, причем успех весьма и весьма сомнителен. Какое-то время золотоискатели усердно рылись в земле, но драгоценного металла не было и следа. Проголодавшись, они отбрасывали в сторону инструменты, принимались за еду, а потом опять копали. Но все было напрасно. "Их работа, — саркастически замечает Лас Касас, — будила зверский аппетит и весьма способствовала пищеварению, но не приносила богатства". И вот, дней через восемь, съев все припасы и потеряв терпение, золотоискатели проклинали злую судьбу и мрачно плелись обратно по дороге, по которой недавно мчались с таким ликованием. Они являлись в Санто-Доминго без единой унции золота, умирая от голода, подавленные и отчаявшиеся. Таков удел многих, кто по своему невежеству ввязывается в поиски золота — самое, казалось бы, блестящее и многообещающее, но в реальности весьма и весьма обманчивое предприятие.
Вскоре эти люди, пошедшие по ложному пути, становились нищими. Они растрачивали все свое небольшое состояние, привезенное из Испании. Многие страшно голодали и вынуждены были обменивать на хлеб даже свое платье. Кое-кому удавалось подружиться с первыми поселенцами, но большинство чувствовало себя совершенно потерянными, сбитыми с толку и внезапно пробудившимися от сладких грез. Удрученное состояние духа, как это всегда бывает, усугубляло физические страдания. Некоторые, не выдержав, умирали убитые горем, других уносила свирепствовавшая в тех краях лихорадка, и в результате очень скоро скончалось около тысячи человек.
Овандо, слывший крайне благоразумным и хитрым человеком, принял меры для поддержания порядка на острове и облегчения участи колонистов. Он договорился о расселении женатых людей с семьями, прибывших на его кораблях, в четырех городах, расположенных в центральном районе острова, и пожаловал им важные привилегии. Овандо вновь разжег угасший было пыл золотоискателей тем, что уменьшил королевскую долю с половины до трети добытого количества драгоценного металла, а вскоре вообще снизил ее до одной пятой части. При этом он позволил испанцам самым бессовестным образом использовать труд несчастных туземцев. Одним из основных обвинений, обычно выдвигавшихся против Колумба, было как раз суровое обращение с индейцами. Поэтому следует обратить особое внимание на то, как вел себя по отношению к ним его преемник, человек, назначенный на пост губернатора за свое благоразумие и, якобы, способность управлять людьми.
Здесь следует напомнить, что когда Колумба заставили в 1499 году отвести землю бунтовщикам, поддерживавшим Франсиско Рольдана, он договорился с окрестными касиками, что вместо уплаты дани они будут отряжать своих подданных в помощь испанцам для обработки полей. Это, как уже отмечалось, послужило началом ужасной системы "репартимьенто", то есть порабощения индейцев. Вступив в правление островом, Бобадилья принудил касиков присылать каждому испанцу по нескольку индейцев для работы на рудниках, где их использовали как вьючных животных. Он провел перепись местного населения, чтобы туземцы не уклонялись от работ, разбил их на группы и распределил между испанскими поселенцами. Жесточайшее угнетение вызвало возмущение Изабеллы, и когда в 1502 году на смену Бобадилье был послан Овандо, туземцев провозгласили свободными людьми, и они немедленно отказались от работы на рудниках.
В 1503 году Овандо доложил правителям Испании, что полная свобода, дарованная индейцам, имела пагубные последствия для жизни колонистов. Он заявил, что дань теперь собирать невозможно, поскольку индейцы ленивы и незапасливы; дескать, удерживать их от греха и пороков можно было только работой, а теперь они чураются испанцев и не внемлют наставлениям христиан.
Последний довод подействовал на Изабеллу, и в 1503 году Овандо получил письмо, в котором ему велели не щадить сил во имя привлечения туземцев на сторону испанцев и католической веры. Пусть он умеренно использует труд туземцев, если это совершенно необходимо для их блага, но воздействовать следует уговорами и лаской. Королева приказала честно и регулярно платить индейцам за работу и по определенным дням заниматься их религиозным просвещением.
Овандо в полной мере воспользовался властью, данной ему в письме. Он по своему усмотрению разрешал кастильцам брать работников-индейцев, сколько именно — зависело от того, кто выступал в качестве просителя и для чего ему требовалась рабочая сила. Каждому касику вменялось в обязанность поставлять определенное количество индейцев; хозяину полагалось платить им и обучать основам католицизма. Плата была мизерной, почти символической, а религиозное воспитание не шло дальше совершения обряда крещения. Работать же беднягам приходилось шесть, а потом и восемь месяцев в году. Ссылаясь на то, что индейцам необходимо трудиться для поддержания физического здоровья и ради спасения своей души, испанцы эксплуатировали их еще более нещадно и жестоко, нежели в самые худшие времена правления Бобадильи. Нередко бедняги жили в нескольких днях пути от жен и детей, выполняли невыносимо трудную работу и подвергались наказаниям кнутом. Кормили их хлебом из маниоки, а эта пища малопригодна для тех, кто вынужден заниматься физической работой, если порой и выдавалось немного свинины, то это были мизерные порции. Лас Касас говорит, что когда испанцы, заведовавшие приисками, обедали, изголодавшиеся индейцы дрались под столом, как собаки, за каждую брошенную кость. Они ее грызли, обсасывали, а затем перетирали в каменной ступке и подмешивали костную пыль в хлеб из маниоки, чтобы не потерять ни крошки драгоценного продукта. Что же до тех, кто трудился на полях, то они никогда не ели мяса или рыбы, а питались только маниокой и какими-то съедобными кореньями. Лишая туземцев пропитания, необходимого для того, чтобы они были здоровыми и сильными, испанцы загружали их работой, которая могла бы надломить и самого крепкого человека. Если индейцы убегали в горы, спасаясь от нескончаемого труда и варварского обращения, на них охотились, как на диких зверей, бесчеловечно наказывали и заковывали в цепи, чтобы бедняги не могли убежать во второй раз. Многие погибали, не дождавшись, пока истечет срок работ. Тем же, кто не погиб за эти шесть или восемь месяцев, разрешалось вернуться домой до начала следующего рабочего сезона. Однако их дом часто находился в сорока, шестидесяти или даже восьмидесяти лигах. Есть в дороге было нечего, кроме кореньев, красного перца или нескольких ломтей хлеба из маниоки. Изнуренные долгим трудом, ужасными тяготами, непосильными для слабого организма, многие не имели сил продолжать путь, падали и умирали: некоторые у ручья, иные в тени дерева, где они укрывались от солнца. "Я видел по дороге множество умирающих, — говорит Лас Касас. — Одни задыхались, лежа под деревьями, другие, уже при смерти, слабо восклицали: "Еды! Еды!" Те же, кто все-таки добирался до дому, как правило, обнаруживали, что он опустел. За восемь месяцев их отсутствия жены и дети либо погибали, либо уходили с насиженных мест. Поля, дававшие местным жителям пропитание, зарастали сорняками, и индейцам ничего не оставалось, кроме как рухнуть без сил, в полнейшем отчаянии, на пороге своей хижины и испустить дух.
