Да и у вас здесь — всё примерно так же. Стивенсон отнесся к угрозе со всей серьезностью, но почему-то решил, что сумеет укрыться от нас на тропическом тихоокеанском островке, в деревушке, где все всех знают и любой чужак на виду. Это было не столь уж глупо, и добраться до него и вправду оказалось непросто; ваше расследование того "странного инсульта в 44 года, оборвавшего на полуслове лучший из его романов" навело вас на ряд верных умозаключений — нельзя не признать.
А дальше в Англии вообще всё обошлось бескровно (ха-ха!). Крайне неприятной и опасной для нас фигурой был, да и по сию пору остается, Киплинг — но тут нам опять повезло. Как ни странно, дело опять оказалось в благородных металлах. После того, как серебро вышло из игры, насовсем, Британии, как держателю мировой резервной валюты, срочно понадобилось золото — много-много золота. Австралийский Балларэт уже не спасал, и судьба Южной Африки была решена. Тамошним бурским республикам просто не повезло — они оказались в неправильном месте в неправильное время; черт бы с ними, с алмазами Кимберли, но без золота Витватерсранда Империи было просто не выжить...
Война та была откровенно грабительской — подвести ее под "несение бремени белого человека" невозможно ни с какого конца — и заслуженно непопулярной в Англии, не говоря уж о Континенте. Киплинг вписался тогда за Томми Аткинса, дружно оплевываемого интеллектуалами и пацифистами — на чем и погорел, без особого проку "положив на алтарь Отечества" преизрядную долю своей популярности. Разумеется, за кампанией общественной травли "железного Редьярда" стояли мы, успешно навесившие на него ярлык "Соловья Генштаба" — но мы тут выступали лишь катализатором бытовавших в обществе настроений...
Ну, кто еще-то у вас остался, из реально читаемых авторов? Честертон, с его сводящим скулы морализаторством? Джером-Кей-Джером, Конан-Дойль? — ну, тут уже просто не тот масштаб литературного дарования...
...Нет, кончайте уже всю эту возню. Проклятая амальгама поразила ткани. Я чувствую это. Не тратьте времени, готовьте меня ко сну. Вот только закончу с этим письмом...
Да, времени у нас осталось совсем мало. Буду краток.
Вы глупец, Холмс. Вы были так близки к своему жизненному идеалу, и прошли от него в двух шагах. Даже не поняв, от ЧЕГО отказываетесь.
Ваш мозг замечателен, Холмс — для человека. А теперь представьте себе, чем бы он стал после вашего обращения.
Как я уже говорил, мы разбираемся в таких вещах. Так что уж вам-то риск стать "злобным психопатом" точно не грозил. Вы стали бы истинным гением. Ваши умственные способности возросли бы многократно. Сложные дедукции, которые сейчас занимают у вас несколько суток, стали бы для вас не сложнее арифметических задачек. Вы наблюдательны, вы умеете заметить сломанную спичку в грязи и аромат духов от письма. Насколько же возросли бы ваши способности в этом отношении! Вы различали бы людей по запаху, а их лица стали бы для вас открытой книгой.
При этом вы ничего не потеряли бы даже во времени жизни: вам ведь, Холмс, не так уж много и осталось. Вы всю жизнь издевались над собственным телом, и оно уже готово отомстить вам за это. Я бы дал вам лет семь-восемь, в самом лучшем случае. Дальше — та самая болезнь, которая не поддается никакому лечению, даже хирургическому. У вас же был шанс прожить этот срок — а может быть, и дольше — в самом расцвете сил.
Что касается преданности: вы и так к ней склонны, это ваша личная особенность. Только сейчас вы преданы Майкрофту, за чьей спиной вам почему-то мерещится не Контора, а "грозный алтарь Аббатства, связующий англичан". Обе эти сущности на самом-то деле вам безразличны, особенно первая. Они просто оправдывают вас перед самим собой за это идолопоклонство. А после обращения вы смогли бы позволить себе роскошь быть честным. И это не говоря о том, что служение будущему...
...Уберите к дьяволу эти трубки! Начинайте усыпление!
Так вот, о будущем. Надеюсь, вы увидите его, Холмс. По крайней мере, его рассветные лучи.
Поскольку Майкрофт уже многое знает, скажу и вам. Мы начнем на Континенте, поддержав молодые силы. Они неизбежно придут к власти, а вместе с ними и мы. Сотни молодых вампиров — юноши бледные со взором горящим — только и ждут своей минуты. А потом тысячи, десятки тысяч обращённых разорвут ваш мир, все эти ваши Империи, на лоскуты! Страна за страной будут склоняться перед нами, безо всякой войны. Когда же, наконец...
Впрочем, оставим эти детали.
Потом будет период реконструкции. По-русски — perestroika, это слово мне кажется более точным. Это изменение мира, в котором мы, наконец, выйдем на свет — на такой, который нам не повредит. И уже напрямую возьмем рычаги управления миром в свои руки.
Каким оно будет? Я уже давно разочаровался в идеях всеобщей справедливости. Было время, я отдал им дань и даже построил страну, где они были реализованы, хотя и не самым совершенным образом. Правда, для этого потребовалось немало кольев (ха-ха!). Однако мне это в конце концов надоело: слишком много мелкой возни и ручного управления. Мой следующий эксперимент, в Московии, оказался и вовсе неудачным, хотя и обогатил меня полезным опытом властвования из-за кулис. Но теперь ошибок не будет. Люди должны получать то, что им причитается: КАЖДОМУ — СВОЕ.
Создаваемый нами мир укладывается в три круга. Внешний круг, для унтерменшей, будет клоакой, стоком, адом этого мира: все подонки общества стекутся туда, вся пьянь, рвань, дрянь, все садисты и прирожденные убийцы, насильники, агрессивные хамы, извращенцы, зверье, нравственные уроды — гной, шлаки, фекалии социума. Тут будет их царствие, тут не будет наказаний, тут будут жить по законам силы, подлости и ненависти. Это будет мир доноров, чью кровь будут пить без малейших сожалений и колебаний.
Средний круг составят люди, доказавшие свою полезность. Таких мы будем изымать и помещать в лучшие условия. Их задачей будет квалифицированный труд. Плодиться мы им не позволим, зато все обычные блага жизни будут в их распоряжении. Править этим кругом будут обращённые. То есть удостоившиеся укуса и не превратившимися в бессмысленных тварей. Но имеющие немалый счет к внешнему кругу, из которого мы их и будем брать.
И, наконец, в самом центре будет третий круг — Мир Справедливости. Теплый, приветливый, безопасный мир духа, творчества и свободы, населенный исключительно людьми талантливыми, славными, дружелюбными, свято следующими всем заповедям самой высокой нравственности. Разумеется, между собой. Туда будут допущены даже некоторые неприрожденные — разумеется, самые лучшие, самые умные, самые талантливые.
О, кстати! Вы же читали Мальтуса, Холмс? Так вот, мы решим проблему перенаселения раз и навсегда. Всю Землю мы разделим на три части, устроенные совершенно одинаково — те же три круга. Внешние круги будут погружены в вечную войну между собой. Единственным ее смыслом будет утилизация биомассы. Конечно, на уровне второго круга войны уже не будет. Быдло и скоты будут умирать сотнями тысяч и миллионами за какую-нибудь "Евразию" или "Остазию" (или как мы там назовем эти куски территории), а наши обращёные будут тем временем ездить как туристы в Нью-Йорк, Москву, Мекку, или куда угодно. Что касается высшего круга, он, разумеется, будет един и неделим, как всё совершенное...
...Всё, больше ничего не вижу, даже с моим зрением. Но еще успею сказать кое-что, напоследок!
Холмс, вы всё ещё не поняли, почему я не убил вас раньше? Я готовил вас для себя, Шерлок. Я видел в вас исключительно ценный человеческий материал, алмаз, которому нужна огранка, чтобы он заблистал по-настоящему. Но вы предпочли Майкрофта, тех "англичан" и тот "Алтарь" — жалкая и ничтожная вы личность!
Кстати, об алтаре — и о Священном Писании. Напомните-ка, что там говорится о предательстве? А ведь вы совершили предательство, которое удивило даже меня. Парадоксально, но именно на этом вы меня переиграли.
Я понимал, что ради выигрыша вы пожертвуете кем угодно. Может быть, даже Майкрофтом. Но я не думал, что вы пошлете на смерть своего единственного друга, Ватсона. Вы были так верны ему всю жизнь, что даже я поверил: уж его-то вы никогда не используете как наживку на крючке. Теперь-то я понимаю: вы издавна готовили его именно для такого случая. Вы выращивали его как свинью на убой. Ради него вы делали всё, даже подвергали себя смертельной опасности. И только для того, чтобы в один-единственный момент...
...Кажется, всё. Я устал, я ухожу. Прощайте, Холмс. Пожалуй, я всё-таки не скажу вам, какое решение принял насчет вас. Вы знаете, что я не...
...забьетесь в какую-нибудь нору и проживете свои последние годы, наблюдая, как воплощается в жизнь наша мечта и ваш худший кошмар...
...мы везде. Этот мир — НАШ!
Доктор аккуратно сложил листки и протянул их Холмсу. Потом налил себе еще бренди.
— Пожалуй, — сказал он после продолжительного раздумья, — я бы не поверил. Если бы не абзац про свинью. Примерно так я и думал...
Холмс кинул на него вопрошающий взгляд.
— ...и давно вас простил, — закончил Ватсон. — Я и раньше догадывался, что дело обстояло именно так, а теперь — удостоверился. Как там, в классике? — "Англия не ожидает, чтобы каждый стал героем. Англия ожидает, что каждый исполнит свой долг". Вы исполнили свой долг, как смогли. А мне, по счастью, не пришлось из-за этого сделаться героем.
— Я надеялся это услышать от вас, Ватсон, — вымолвил великий сыщик, протягивая руку к камину. Листки ярко вспыхнули над почти погасшими уже углями.
— В свое оправдание могу сказать, что граф всё-таки ошибся. Да, всё начиналось в том деле именно так. Мне нужен был помощник, которым я мог бы в самом крайнем случае пожертвовать. Но я слишком привязался к вам. Вы действительно были моим другом. Я говорю "были", поскольку наша дружба очень скоро завершится.
Мне пора. Я сделал бы ЭТО сразу после вашего завтрашнего отъезда, но мне нужна еще пара дней, чтобы закончить с делами: вычитать корректуру своей статьи для "Научного обозрения" об открытии у пчел — вы не поверите, Ватсон! — самого настоящего "языка жестов", сжечь кое-какие бумаги, из другого улья, и осушить бутылку очень редкого Chateau Lafite-Rothschild. Старые знатоки сравнивают его с "вином кометы". Обычно после вина у меня начинается страшная изжога — но на сей раз она мне не грозит.
Он взял кочергу и поворошил угли в камине.
— Мое завещание лежит у "Стерлинга и сыновей". Вы — мой единственный наследник, Ватсон. Возможно, вы удивитесь, но после смерти Майкрофта я стал весьма состоятельным человеком. Вы всю жизнь много и тяжело работали, причем занимались нелюбимым делом. Попробуйте получить от денег хотя бы немножечко удовольствия. Пообещайте мне это. И еще — не продавайте попугая. Возьмите его себе. Вот увидите, он скрасит ваш досуг.
Ватсон поразмыслил над новостями.
— Хорошо, я попробую, — наконец сказал он. — Но раз уж вы заговорили об удовольствии — удовлетворите мое любопытство до конца. Если граф написал в письме правду — почему наш мир не похож на те "три круга", что он нам напророчил?
— Потому что в той шахматной партии оставался один непредусмотренный им ход: перевернуть доску со всеми фигурами. Начиная с той, на которую граф так усиленно намекал. Тут он, кстати, сам себя перехитрил. Он оставил очень... — Холмс пощелкал пальцами, подбирая слово, — толстую подсказку о том, в какой именно стране придет к власти их ставленник. Именно для того, чтоб мы не поверили: "Не может же он вот так выдать свои планы!" Но к тому моменту Майкрофт и так уже знал многое, почти всё...
— Кажется, даже я догадался, — тяжело кивнул Ватсон. — "Империи, порванные на лоскуты"? Там тоже была амальгама?
— Нет. Пули были обычные. Его перевезли в резиденцию губернатора. И там оказали медицинскую помощь.
— Это я понять могу. Но то, что последовало дальше...
— Иначе было никак. Граф не зря ненавидел и опасался Киплинга, узнав себя в Нагайне: "Сидите и не двигайтесь. Я еще не готова. Если вы шевельнетесь, я ужалю его. Если вы не шевельнетесь, я тоже ужалю".
Вот и — шевельнулись. Чтобы обезвредить ядовитые деревья, хитро спрятанные в лесу, пришлось сжечь весь лес. Даже несколько лесов. В общем, нашлись двое... думаю, вы догадались, о ком я говорю, Ватсон... кому хватило на это решимости.
И, глядя остановившимися глазами на синеватые угарные огоньки над углями, он медленно продекламировал:
То ли хлор, то ли, может, уже и зарин.
Миномет на земле, а в руке парабеллум.
Аспирин, сахарин, маргарин, стеарин
и пространства, где черное видится белым.
Холмс замолчал; Ватсон ошеломленно воззрился на него:
— И всё это сотворили они?! Вдвоем?!
— По сути дела — да. Они грамотно запустили автокаталитический процесс. Всем остальным ничего не осталось, кроме как последовать за ними.
И потом, Большая война открывает большие возможности для Большой чистки элиты. Майкрофт провел ее весьма элегантно: всем тем джентльменам был предоставлен выбор: отправиться либо в окопы, либо на виселицу, якобы за шпионаж: "Каждое яйцо кобры — это та же кобра". В детали он меня не посвящал — и слава Богу.
...Воцарилось долгое-предолгое молчание.
— Прошу прощения, Ватсон, — прервал его наконец Холмс, — но вам придется некоторое время побыть наедине с собственными мыслями: мне пора принять лекарство, — и привычным движением закатал рукав.
"Это я еще рассказал вам не всё, Ватсон, — взохнул он про себя, когда боль попятилась на пару шагов, — но с вас и этого хватит! Кое в чем вы, мой бедный друг, при всем своем жизненном опыте и осведомленности об изнанке жизни, сохранили поразительную незамутненность — достойную какого-нибудь булочника из Крауч-Энда. И есть вещи, которых этот ваш внутренний булочник не переварил бы никогда. Например, ТЕ ПЕРЕГОВОРЫ..."
Он и сам невольно зажмурился. Вспомнилась темнота, беспросветная подземная тьма. Луч искусственного света, идущего неведомо откуда. И освещенное им лицо — страшное, голое, покойницки-бледное лицо человеческого существа давно вымершей расы.
Глаза того были наполовину затянуты желтоватой пленкой. Заостренные уши — покрыты седым, вылезающим мехом:
— СЕМЬЯ ИСПОЛЬЗУЕТ ЛЮДЕЙ, КАК ЕЙ УГОДНО. НО СЕМЬЯ НЕ ЗАНИМАЕТСЯ ДЕЛАМИ ЛЮДЕЙ. ТАК БЫЛО. ТАК ЕСТЬ. ТАК БУДЕТ...
ТОТ, КОГО ВЫ НАЗЫВАЕТЕ ГРАФОМ МОНТЕНЕГРО, СНОВА ЗАНЯЛСЯ ДЕЛАМИ ЛЮДЕЙ. ЭТО СТАНОВИТСЯ УТОМИТЕЛЬНЫМ...
МЫ НЕ БЛАГОСЛОВЛЯЕМ ЕГО. ТЕХ, КТО ПОШЕЛ С НИМ, МЫ НЕ БЛАГОСЛОВЛЯЕМ ТОЖЕ. СЕМЬЯ НЕ НАКАЖЕТ ВАС ЗА НИХ...
ТЕПЕРЬ — ИДИТЕ.
"Не только не наказали, но даже и помогли, — усмехнулся про себя Холмс. — С амальгамой, и не только... Не надо было так демонстративно третировать обывателей и пацифистов, граф! Особенно замшелых. Они молодым сто очков вперед дадут, и <...>
