— Итак, второе по важности открытие — эфир в Солнечной системе ничем не отличен от эфира на Земле, будет подвластен одарённому, — озвучил я.
— Как будто это было неясно по наличию связи, — гадко выдал один из непредставленных академиков.
— Ну, вам, уважаемый, возможно всё и было ясно, — отернился я. — А вот для меня связь эфирофоном и живой человек — вещи разные. И само наличие эфира и связи никак не утверждает его подвластность. Ну и, наконец, третье, не столько открытие, сколько удовлетворение любопытства, — высказал я, покуда всякие злобные завистники и прочее не начали высказываться. — Посмотрим на наш Полис, насколько, конечно, его удастся увидеть.
И начал я вращать рукояти настройки. А так-то понятно, что всяких критиканов и злопыхателей я повергну в прах. Своими многочисленными достоинствами. Но на данный момент сие повергание будет несвоевременным. И через минуту на экране был наш Полис, занимавший четверть экрана. Частично скрытый, точнее размытый облачностью, но различимый, как и комплекс Академии, где мы пребывали.
— Вижу, потенциал у вашей придумки есть, Ормонд Володимирович, — выдал Легат. — А вы говорили о тепловизоре? — напомнил он.
— По моему разумею, смысл тепловизора будет лишь ночью, — ответствовал я. — Нагретая Солнцем планета не даст нам наблюдать что-то, кроме пятна тепла. Впрочем, попробовать нам ничего не мешает, — заключил я, на что раздался гул.
В смысле “интересно”. Впрочем, интересно было и мне, так что и я щелкнул переключателем. Однако, как и ожидалось, кроме этакого “поля засветки”, ничего мы не узрели.
Тем временем, наблюдатели, погудев, выставили Всеслава Изяборовича в роли рупора.
— Ормонд Володимирович, по результатам могу сказать одно: сотворили вы Дело с большой буквы. Не могу полностью представить всех перспектив, пред нами открывающихся, — выдал Глава Академии. — И деяние ваше, совершённое в одиночку, заслуживает награды. Чего бы вам желалось?
— Должно отметить, что не в одиночку, а как с помощницами моими, Милорадой Поднежевной и Люциной Перемысловной, а также в разработке сенсоров принимал немалое участие Лавр Путятович, — обменялся я кивками с куратором. — А желалось бы мне, Всеслав Изяборович, получить под начало одно из направлений, в процессе полёта открытых. Курировать и контролировать, да и самому исследовать и испытывать, — озвучил я.
— Наградой за хорошую работу становится следующая работа, — хмыкнул Академик. — Хотя и ряд организационных моментов этому препятствует, однако просьба ваша удовлетворена будет. Ибо Закон Полиса в том меня утверждает. Что ж, Ормонд Володимирович, вижу, устали вы, что и не мудрено. Ступайте, отдохните, детали завтра обсудим…
— Буквально одну минуту, — решил я ковать, не отходя от пункта управления.
Да и когда мне столь представительная аудитория достанется? Возможно — вскоре, возможно — никогда. То что меня “не задвинут” — хорошо. В этом случае я Изяборычу верю, но у меня и иная цель.
— Дело в том, что у нас был разговор о группировке спутников, — начал я.
— И впрямь, уж больно впечатлялся, — усмехнулся академик. — Поведайте, что надумали.
— Спутников на низкой орбите, для отчётливого наблюдения за планетой, или условно-необходимой частью потребно не менее тысячи, а лучше — больше. Но сие не выдержит ни один Полис, потому дело это межполисное, — озвучил я.
— Полагаете, вопрос Союза Полисов Гардарики? — озвучил Даросил Карлович, переглянувшись с Главой Академии.
— Полагаю так, но не только. Со спутниками Союз, конечно, справится, от ряда угроз себя обезопасив, — отметил я. — Но, уважаемые, простите за банальности, столь разумным людям известные. Но я гражданство выслуживал в Управе, под началом почтенного Даросила Карловича. И не говоря о трагедии недавней, могу сказать так: Полисы меняются, жители их, и не в лучшую сторону. Не могу сказать, что вот война и резня всеобщая начнётся завтра, но и возразить против этого не могу. А значит, нужны усилия и дело, которое совместно делать начнём. Не рушить, а строить.
— Ну, тут есть с чем поспорить, — выдал Даросил Карлович в тишине. — Но в общем и не сказать, что вы неправы. Полагаете освоение просторов пустоты как занятие, Полисы сплотящее? — с некоторым скепсисом вопросил он.
— Полагаю, ведь не только пустота над нами. Да, к примеру, спутники те же. До пояса камней небесных, меж Марсом и Юпитером, далеко. Но, кто сказал, что добраться до них тяжелее, нежели на орбиту? А подведя астероид к Земле, можно производство на орбите наладить. А планеты? Исследование, да и колонизация. Чем не занятие? Две сотни лет назад, ежели учебники не врут, не просто так многие на заокеанские материки переселились. А так и им дело найдётся, да и мыслей дурных не будет. Точнее, будут, но в другую сторону дурные, — несколько запутался я измышлениях, всё же устал и перенервничал.
— Эк вы изящно выразились, — хмыкнул Карлович, — “в другую сторону дурные”. Запомню, — покивал он. — А насчёт измышлений ваших, посидим, обдумаем.
— Сколько направлений мыслите, раз уж задержались? — полюбопытствовал Глава Академии.
— Мыслю так, — извлёк я бумаги из саквояжа и передал Главе. — Исследование волн электромагнитных, как средство связи и обнаружения, они многое понять позволяют, от препятствий отразясь. Это раз. Исследование движения реактивного и его ускорения одарённым, отдельно как направление: не только оружие или ракеты космические, но и в атмосфере полёты возможны. Накладны, но куда как быстрее винтовых аэропланов будут, — отметил я. — Это два. Полёты орбитальные, расчёты их, спутники, да и прочие моменты — это три. Впрочем, сие направление излишне обширно, дробить потребно, но пока так. И, наконец, вот Лавр Путятович, помните, вы интересовались, что я сотворил, чтоб спутник столь лёгким стал?
— Помню, Ормонд Володимирович, а вы тему сменили. Но проект ваш, а я не влезал. Честно говоря, сам сомневаюсь в увиденном, как вы в столь вес малый весь функционал уместили.
— Это четвёртое направление. Признаться, хотел сам им заниматься, но и космосом надо, — явно начал уже заговариваться от усталости я. — В общем, измыслил я выпрямители электрические, кратно меньшие, чем ныне используются. И не только, но исследовать надо. А ныне — вот.
С этими словами я протянул арифмометр на полупроводниковых компонентах. Экран, правда, был на диодах, не потянул я кристаллы жидкие, но и так ничего. Добротный, инженерный, на восемнадцать знаков.
— Арифмометр? — полюбопытствовал Остромир, разглядывая приблуду в руках Главы. — Сколь мал, однако ж. А ошибки сколь часто выдаёт?
— Вообще-то не должен, как стационарный вычислитель, — ответствовал я. — Правда, я экран другой хотел, на кристаллах жидких…
— Так, хватит, Ормонд Володимирович, — отрезал глава. — Вам отдохнуть надо, на ногах не стоите и заговариваетесь уже, что и немудрено. Извольте отдохнуть с помощницами своими, а завтра жду вас у себя. Предложение ваше мы услышали, направление одно под своё начало получите, это я вам гарантирую. Насчёт остального — будем думать и решать. Ступайте отдыхать, и ещё раз поздравляю, — пожал мне лапу Изяславыч.
В общем-то, дядька прав, совсем я расклеился, отметил я, пожимая лапы и слушая поздравления от наблюдателей. Кстати, Даросил Карлыч сказал, чтоб я гаковницу свою с управы забрал, о которой я давно и думать забыл. Леший, тварь эфирная, чуть лапу мне не раздавил, пожимая! Но всё ж распрощались, да и проковыляли втроём к самокату с Твёрдом.
И вот как-то я думал, что в честь успеха устроим какое-нибудь гульбище, с марафоном любодейства. А пришли, да и в одежде на ложе попадали в обнимку. Как-то все вымотались, отметил я, пожирая половинку цапнутой у Забавы колбаски. Половину, потому что девицы мои, вторую из пасти торчащую, у меня изъяли бессердечно. Поделили и хрустели над ухами, засыпая.
27. Могучий Вепрь
Несмотря на то, что легли мы ещё днём, спали мы, как сурки, и были разбужены, точнее — я был разбужен противными и тернистыми голосами. Впрочем, сильного раздражения эти голоса не вызывали, по причине фамильно-верной тернистости.
— Ты глянь, Эф, — ехидно выдавал один, женский, голос. — С двумя любится. Хотя одеты вроде, но всё равно охальник.
— Так уж сразу и охальник, Лада. Да и впрямь одеты, — ответствовал второй, юношеский голос. — Впрочем, что не зрели мы его — я понять могу, это он молодец…
— Я тебе дам молодец! Уд бантиком завяжу… — начал было женский голос, но был моей проснутостью перебит.
— Когда у меня племянник появится? — вопросил я, не открывая глаз.
Ответом были глубокомысленные “эканья” и “мэканья” на два голоса. Глянув на часы, явил я побудникам кулак, палец к пасти приложил, да и жестом изгнал из опочивальни. А вскоре и сам присоединился к родственничкам.
— Чем обязан столь приятному визиту? Поздраву ли, Лада, Эфихос? — куртуазно осведомился я.
— Ну ты на него посмотри, — потыкала в меня перстом Лада. — Ты когда дома появлялся, академик? — выдала она под кивки Эфихоса.
— Каждый день дома бываю, с тех пор как службу окончил, — с непричёмистым лицом изрёк я. — Да и фонил отцу недавно. Вроде…
— Два месяца назад, — припечатал братец. — А до самого не дофониться — то слуга твой говорит “нет, когда будет, не ведаю”, то Милорада “передам как есть”.
— Хм, — глубокомысленно изрёк я.
Вообще да, было такое. В смысле, для Твёрда и Забавы распоряжение сделали, нет нас ни для кого, окромя службы. И Мила мне что-то из серии “отфоните родителям” вещала, но я отмахнулся, вроде недавно фонил. А вона оно как выходит, пара месяцев уже.
— Сами виноваты, — нашёл я крайних, — Кто раньше приехать мешал? Занят я, сильно, — честно ответил я.
— И чем? Ты ж слушатель академический, службы не несёшь? — упёрла руки в боки Лада.
— Если девицами — так понятно, но вторая кто? — начал интересоваться братец. — И что у вас?
— У нас трио, официальное. Соученица гимназическая моя, Люцина Перемысловна Тёрн, думаю на днях представлю.
— Уже Тёрн? — прокурорски уставилась Лада.
Но вообще да, взяла Люц мою фамилию, уж бес ведает, по каким причинам. Не сказать, чтобы это сильно распространено было, по причине отсутствия формализации брака, но встречалось. Да и Мила стала задумываться. Хотя, как по мне — лишнее.
— Уже Тёрн, — ехидно покивал я. — А занят я исследованиями. Как своими, так и на благо Полиса.
— Слушатель? — поднял бровь братец, на что узрел мою бровь, гораздо более ехидно поднятую. — Ну, как скажешь. Родственницу-то новую когда семье представишь, академик занятой?
— Сказал же, на днях, — буркнул я, прикидывая сроки.
Вообще, ежели подумать, то учинил я свинство по отношению к родичам. Не былинное, даже не сильное, но ощутимое. Вот реально, упёрся пятаком и пёр вперед, по сторонам не оглядываясь. Вепрь как он есть, как Мила говорит, хорошо, что не хряк, съехидствовал я. Прикинул сроки: сегодня нам из любого положения в Академию надо. И насколько задержимся — бес знает. И не сбежишь, как понятно, не те расклады.
— Внимайте мудрости моей академической, — провозгласил я, великодушно проигнорировав ёрничество и прочие “внимаем, о великий” от тернов родственных. — Сегодня я с девицами у начальства. Тут без вариантов, и насколько затянется — не ведаю. Но, из Академии отфоню тотчас, как освобожусь. Вы ныне где обитаете? — уточнил я.
— Ныне у нас, — выдал братец. — А вообще, Орм, у нас потеха выходит. Как переберёмся, то отец, то дядька “в гости” переезжает, — ухмыльнулся он.
— Да, забавно, — признал я. — Ну, значит, сегодня отфоню. Благо, буду во времени свободном ориентироваться хоть как-то. И давайте, езжайте откуда пришли, — помахал я рукой на родичей.
— Прогоняешь? — состроила Лада жалобную физиономию и длань на перси возложила, приступ сердечный симулируя.
По совести, толком не вышло у неё ни того, ни того: для жалобной физиономии лик её был слишком тернист и ехиден, кроме того, отличался изрядно хорошим цветом, что удар сердечный исключало. Так что покивал я с мордой суровой и непреклонной.
— Само собой, прогоняю. Нам нынче на службу собираться, выпить чашечку кофия, ванную принять. И на кой вы нам сдались? — резонно вопросил я.
— И даже корочкой хлеба не угостишь? — начал лицедействовать уже братец.
— Корочек на вас, проглотов, не напасёсси, — проявил я уместную бережливость.
После чего эта парочка, состроив лики оскорблённые (всё одно похрюкивали, дилетанты), удалилась из нашей обители. Вскоре проснулись девчонки, позавтракали, да и оповестил я их о скорейшем визите к родичам моим.
— Верно, а то фонили по три раза на седмицу, а ты, Ормоша, всё “был, да был недавно”, — попрекнула меня овечка. — Я уж понять не могла, то ли ты во времени запутался, то ли Володимир Всеволодович в делах заблудился.
— Я, — признал я. — Реально запутался, будем исправляться, — под довольные кивки Милы выдал я.
— А что мне надеть, и какие у вас правила? — довольно сильно взволновалась Люц.
— Люц, какие, к бесам, правила? — изумился я. — У нас семейство купеческое, матом без нужды не посылать, разве что.
— Древнейшее в Полисе, одно из самых, — выдала Люц.
— Да хоть от богов род идёт, что с того? — настаивал я. — Вон, у Милы, Сулица, тоже род купеческий. И тоже леший знает, сколько торгует. Ты вообще, с чего “правилах” каких-то задумалась?
И поведала подруга пока собирались любопытную историю. О которой я, признаться, ни сном ни духом: Тёрны, Сулицы, Скоробогатовы, Эфесс (последнее было фамилией Артемиды, от чего я в очередной раз удивился), считаются этаким “высшим классом” подданых. А так как Люц — житель Полиса в третьем колене, с родителем служащим, то и некоторый пиетет имела.
— Бред сие, — откомментировал я. — Собственно, кроме усадьбы, цену которой мы из своих средств в казну Полиса платим, да диплицикла — ничем я от воспитанника Полиса не отличаюсь. А в семье, в целом, скорее тягота лишняя на наследников ложится — после мыта наследственного дело поднять, семью не посрамив. Никаких тайных умений и связей непотических. Собственно, я бы сказал, что отец, не в укор ему сказано, меня скорее недоучивал, — обозначил я свою позицию. — И так же остальные Тёрны.
