— Они, должно быть, поехали по большой дороге, сэр, — сказал он. — Они могли бы сэкономить сорок миль, срезав путь между главной дорогой Сэнджир-Гласьер-Харт и главной дорогой Сэнджир-Эйванстин к югу от леса. Ехать по пересеченной местности в такой грязи было бы медленнее, но они могли бы уже сделать это, особенно если бы они действительно начали до того, как начали первоначальную бомбардировку.
Или они могли пройти прямо через Сэнджир, а мы об этом ничего не знали, — подумал он про себя. Я никогда не был в восторге от разведки "генерала Клейбирна", и регулярные войска Чариса проходили через его ополчение, как дерьмо через виверну. Проклятые сиддармаркцы ничего не могут сделать правильно!
Возможно, он был несправедлив к генералу Жэймсу Клейбирну, командиру сиддармаркского ополчения лоялистов Храма, которому Кейтсуирт доверил ответственность за Сэнджир, но он сомневался в этом. Более того, в данный момент ему было все равно.
— Однако, как бы они это ни сделали, — настойчиво сказал он, подходя к епископу воинствующему и указывая на положение Кирнита на карте, — они непосредственно пересекают самую прямую линию отступления епископа Сибастиэна от Трейкина до Эйванстина, и это угрожает всей армии.
Его палец проследил линию текущего фронта армии Гласьер-Харт. Трейкин лежал в тридцати милях к западу от ее зимней позиции, на дальней стороне большого города Стилтин, где еретики пробили глубокий треугольный выступ в исходной позиции Церкви. Армия Гласьер-Харт была отброшена назад на целых двадцать миль, но она угрюмо отступила, оспаривая каждый дюйм земли после первых свирепых бомбардировок еретиков. Он знал, что потери еретиков были ничтожны по сравнению с армией Гласьер-Харт, несмотря на то, что именно Мать-Церковь вела бой с оборонительных позиций. Но потрепанные, обескураженные люди Кейтсуирта отказались сдаваться, и контингент Пограничных штатов под командованием барона Уитфилдса героически сражался на северном конце линии армии Гласьер-Харт. Они упрямо цеплялись за линию реки Уэст-Блэк-Сэнд, текущей из болот Джирдана в Дейвин, с высокой коричневой водой, пронизанной бороздами желтой пены, когда проливные дожди наполнили реку до краев. И подразделения армии Бога сражались столь же упорно, возглавляемые дивизией "Сент-Жудит" самого Сибастиэна Тейлара, чтобы удержать почти столь же переполненную реку Кау-Форд на юге. Их повсюду оттесняли — особенно в центре, к Трейкину, — но еретик Истшер, казалось, не желал платить кровью за то, чтобы прорваться сквозь них, как самец-дракон.
Мы думали, это потому, что теперь, когда у него была вся эта артиллерия, он пытался использовать свои войска, и, возможно, так оно и было. Но что, если викарий Аллейн был прав насчет того, что еще он имел в виду?
— Если они захватили Кирнит и смогут удержать его, у них в кармане четверть всех сил епископа Сибастиэна — в основном все, что находится к югу от дороги Трейкин-Хэнджир, сэр, — резко продолжил он. — Единственной линией отступления, все еще открытой для них, была бы эта жалкая дорога от Трейкина до Джирдана. И если ему придется отступить, то и все к северу от Трейкина должно будет пойти тем же путем.
— Тогда им лучше вообще не отступать! — рявкнул Кейтсуирт.
Мейндейл быстро поднял глаза, но удержал то, что собирался сказать. Выражение лица епископа воинствующего сказало ему все, что ему нужно было знать. Что бы ни говорил Кейтсуирт, он знал правду. Это может занять больше времени, но, в конце концов, он посмотрит правде в глаза. Вопрос был в том, сколько драгоценного времени, которого у людей Сибастиэна Тейлара больше не было, потребуется, чтобы это произошло?
— Сэр, — начал он...
— Извините меня, милорд.
Кейтсуирт и Мейндейл быстро обернулись, когда дверь открылась. Лейтенант, один из младших помощников епископа воинствующего, стоял там с озабоченным лицом, а за его плечом стоял измученный, покрытый грязью курьер в цветах графа Ашера.
— Что? — рявкнул Кейтсуирт.
— Прошу прощения за беспокойство, милорд, — быстро сказал лейтенант, — но только что прибыл посыльный от барона Уитфилдса.
Ноздри Мейндейла раздулись, а мышцы живота напряглись. Он посмотрел на ту часть лица ашерита, которую мог разглядеть сквозь грязь, и в железном выражении лица этого человека прочел послание, которое тот пришел передать.
— Боюсь ... то есть... — Лейтенант глубоко вздохнул. — Милорд, барон Уитфилдс сообщает, что пехота еретиков захватила Джирдан на болотах. Они окапываются с пехотными угловыми пушками и полевыми орудиями. По его оценкам, их по меньшей мере восемь тысяч, милорд.
ИЮЛЬ, Год Божий 897
.I.
КЕВ "Тандерер", 30, бухта Хаскин, провинция Швей, империя Харчонг, и Гуарнак, провинция Клифф-Пик, республика Сиддармарк
Сэр Брустейр Абат стоял у нактоуза, курил трубку и слушал звуки скрипки с носовой палубы "Тандерера". Длинный, тонкий бушприт броненосца напоминал копье, направленное прямо на солнце, опускающееся в широкие голубые воды залива Хаскин в облаке багрового пепла и золотистых осколков, и вместе с ним гнетущая дневная жара уступала место вечерней прохладе. Его команда была так же разочарована поворотом назад, как он и ожидал, но они были моряками -чарисийскими моряками, как указал ему Дейвин Килман, — и им никогда не приходило в голову, что его решение может иметь какое-то отношение к недостатку уверенности. Тем не менее, как обычно делают моряки с голубой воды, они благоразумно относились к капитанам и не почувствовали ничего, кроме облегчения, когда запах соленой воды снова приветствовал их возвращение в естественную среду обитания.
Он покачал головой с полуулыбкой, наблюдая, как команда, не занятая вахтой, танцует под скрипку. Это был не тот хорнпайп, каким он мог бы быть на Старой Земле, но он был таким же буйным и изматывающим, и таким же верным признаком морального духа экипажа.
Это говорило и о его собственном моральном состоянии, — решил он. — Переход вниз по реке прошел более гладко, чем он опасался, на самом деле — в основном потому, что они уже обнаружили большую часть отмелей, где любой из его галеонов мог сесть на мель. И он должен был признать, что испытал определенное удовлетворение, когда они проплыли мимо Ки-до, не сделав ни единого выстрела. Эскадра разрушила примитивные оборонительные сооружения порта на своем пути вверх по устью реки Хаскин. У харчонгцев не было времени на восстановление, и даже если бы у них было время, никто из них не был настолько глуп, чтобы во второй раз бросить вызов "Тандереру" и бомбардировочным кораблям.
Они миновали южную оконечность отмели Кресент почти четыре часа назад, и ветер, который помешал его движению вверх по Хаскину, идеально подходил для его нынешнего курса. Он мог бы пожелать, чтобы он был сильнее, но еще через четыре часа они войдут в пролив Эгг-Дроп, канал шириной двадцать шесть миль между островом Беггар и островом Эгг-Дроп. Это был самый широкий и безопасный из четырех входов в бухту Кресент, что было нетривиальным соображением, учитывая общую ненадежность харчонгских карт и отсутствие каких-либо буев. К рассвету они доберутся до южной оконечности Коджу-Нэрроуз, и он не мог притворяться, что не станет намного счастливее, когда они вернутся в более широкие воды залива Швей.
Он постоял еще немного, покуривая трубку, почтительно игнорируемый матросами и офицерами, которые поняли, как он дорожил такими моментами, и наблюдал, как огненный шар солнца уютно устраивается на ночь под своим рябым голубым одеялом.
* * *
— Ты заметил, что у меня был король бубен, не так ли, Андру? — любезно спросил сэр Брустейр Абат.
Моложавый священнослужитель в зеленой сутане с коричневой эмблемой кадуцея Паскуале младшего священника поглядел на него через стол бесхитростными серо-зелеными глазами. Андру Грейнджир одновременно был капелланом и целителем "Тандерера", и Абат знал, как с ним повезло кораблю. Грейнджир родился в провинции Тарика Сиддармарка, но по приказу ордена был направлен в главный госпиталь Паскуале в Черейте за три года до битвы при рифе Армагеддон. Как и многие паскуалаты, он сильно склонялся к реформизму, и когда Шарлиэн приняла предложение Кэйлеба о браке, он твердо заявил о поддержке Церкви Чариса. Ему было всего тридцать три (и он был чуть более чем на девять дюймов выше своего капитана), но у него был дар, умение убедить даже самого седого старого бывалого моряка доверить свою душу в руки своего капеллана, и он был одним из самых искусных и сострадательных целителей, которых Абат когда-либо встречал.
Он также был опытным игроком в пики, мастером того, что было традиционной игрой королевского чарисийского флота, по крайней мере, последние сто лет, хотя последняя раздача могла заставить некоторых людей усомниться в этом конкретном удостоверении.
— О, простите, сэр Брустейр. Я побил вашего короля?
— Да, — сказал Абат с похвальной сдержанностью. — Ты это сделал. Повезло, что ты смог сделать того червового валета козырным. В противном случае я, возможно, был бы вынужден... говорить со своим духовным пастырем более резко, чем следовало бы на самом деле.
— У нас никогда не могло быть такого! — серьезно сказал Грейнджир. — Обещаю постараться лучше запомнить, какие карты будут разыграны в следующей раздаче.
— Отец, — сказал лейтенант Тимити Магрудир, ни к кому конкретно не обращаясь, пока он тасовал, — лживость не подобает человеку в рясе.
Магрудир, казначей "Тандерера", был уроженцем Теллесберга, с такими темно-карими глазами, что они казались почти черными, и очень смуглым цветом лица. Он был всего на шесть лет моложе Абата, что делало его немного пожилым для звания лейтенанта. Однако на самом деле он был довольно молод, чтобы получить такое звание, как специалист по снабжению, и, в отличие от большинства эмерэлдских казначеев, которых Абат знал до своего перевода в имперский чарисийский флот, он был скрупулезно честен.
— Полагаю, должен сказать, это довольно серьезное обвинение — или утверждение — сын мой, — строго сказал Грейнджир.
— Нет, это простое наблюдение истины, отец, — сказал Дейвин Килман. Он был обычным четвертым в играх капитана "трижды в пять дней", и хотя по стандартам большинства людей играл выше среднего, три других игрока превосходили его, и он знал это.
— Что он хотел сказать, — продолжил первый лейтенант, — так это то, что вы никого не обманете. Даже меня. Вы точно знали, что делали, и вы с капитаном могли бы также прекратить пытаться заставить меня думать, что вы этого не делали.
— Я задет за живое, — сказал Грейнджир с заметным недостатком искренности. — Как ты мог подумать такое обо мне? Согласен, что я продукт одной из лучших семинарий земель Храма, так что, полагаю, могу быть немного подозрительным на этом основании, но я был хорошим, грубым, лишенным воображения, удручающе честным — можно даже сказать, скучным — чисхолмцем уже почти девять лет! После стольких лет, проведенных под таким безжалостным шквалом бесстрастной праведности, вся эта семинарская логика и двусмысленность были полностью выбиты из меня!
— Думаю, что существительное, которое я использовал, было "лживость", а не "двусмысленность", — заметил Магрудир, протягивая перетасованную колоду Абату. Капитан сделал ставку, и казначей начал сдавать. — Считаю, что между ними есть явная разница. Которую могут распознать даже те из нас, кто лишен церковного образования.
— Просто помни, Тимити, кто будет отвечать за назначение твоей епитимьи на исповеди в эту среду, — посоветовал Абат, собирая свои карты и сортируя их по мере раздачи. — Я бы не хотел предполагать, что добрый отец может...
Вселенная внезапно вздрогнула. Лампа над головой бешено закачалась. Лейтенант Килман откинулся назад в своем кресле, балансируя на задних ножках; теперь оно перевернулось, сбросив его на палубу, и звуки бьющегося стекла доносились из шкафчика капитана с виски и кладовой Марака Чэндлира.
Абат уронил свои карты, вскакивая на ноги, как раз в тот момент, когда по кораблю пробежала еще одна судорожная дрожь. На палубе послышались голоса — сначала тревожные, а затем, почти мгновенно, резкие, дисциплинированные команды. Босые ноги промчались по палубе над головой, внезапно раздалась оглушительная лавина звуков, и Абат остановился только для того, чтобы протянуть руку и рывком вернуть Килмана в вертикальное положение, прежде чем он сам с грохотом рухнул на палубу.
* * *
— Ну, полагаю, могло быть и хуже, — вздохнул капитан два часа спустя.
Он снова встал рядом с нактоузом, Килман стоял у его плеча, но на этот раз за штурвалом никого не было. В этом не было смысла; "Тандерер" прочно сел на мель, накренившись примерно на три градуса влево, на отмели, которая не значилась ни на одной из их карт. Казалось, она была по меньшей мере четыре или пять миль в длину и лежала в десяти милях от южного берега острова Эгг-Дроп. Это помещало ее почти прямо в середину глубоководного канала, указанного на тех же картах, и тот факт, что ни один следственный суд никогда не признал бы решение сэра Брустейра Абата ошибочным, никак не помогал ему чувствовать себя лучше. Каким бы хорошим ни было его суждение, все, что касалось "Тандерера"— и, в данном случае, всей его эскадры — было его ответственностью.
— По крайней мере, это грязь, а не камни, сэр, — сказал Килман. — Мы повредили несколько швов, но при таком ударе камень вырвал бы у корабля кишки прямо изнутри.
— Это то, что я имел в виду, говоря, что могло быть хуже. К сожалению, наш вариант далеко не самый лучший, — ответил Абат, затем мысленно встряхнул себя.
Давай не будем слишком впадать в отчаяние, Брустейр! — сказал он себе. — И это нормально — ослаблять бдительность с Дейвином, пока ты не делаешь этого там, где тебя может услышать кто-нибудь еще. А теперь перестань пинать себя и подумай, что тебе делать дальше.
Проблема заключалась в том, что он мало что мог сделать. Килман был прав в одном. "Тандерер" шел со скоростью почти пять узлов при том благоприятном ветре, которому он так радовался. Если бы они врезались в неизведанную скалу на такой скорости, это пробило бы потенциально огромную дыру в его корпусе. Как бы то ни было, он скользнул на илистую отмель под относительно пологим углом, и плотник и его помощники сообщили, что серьезных подводных повреждений не было.
Нельзя было сказать то же самое о верхних палубах. Внезапная остановка сорвала с корабля фок-мачту до того, как удалось спустить паруса и освободить от ветра огромный фок-марсель. Абат не мог сказать, почему грот-мачта не последовала ее примеру, и он намеревался очень тщательно осмотреть ее, как только рассветет. Упавшая фок-мачта унесла с собой фок-брамсель и фок-бом-брамсель, и по крайней мере два матроса не нашлись и пропали без вести после того, как были убраны обломки. Капитан был мрачно уверен, что они были раздавлены и выброшены за борт падающим рангоутом, и одновременно девять их товарищей по кораблю были ранены — трое из них серьезно.
Хуже всего было то, что они сели на мель во время прилива, очень близкого к наивысшему уровню, а приливы так далеко в глубине материка не были чем-то особенным и стоящим описания. Это означало, что следующий прилив вряд ли аккуратно вынесет их с отмели. Скорость, с которой они врезались, усугубляла ситуацию в этом отношении, поскольку он был уверен, что корабль глубоко погрузился в грязь. Это должно было создать мощный присасывающий эффект, который мог только еще больше усложнить их работу.
