Мало.
— На тебе слишком много одежды, — я не узнавал свой собственный голос. Желание проносилось по венам огненным потоком, стирая мысли, оголяя нервы. Девчонка с явной неохотой оторвалась от моих губ и завела руки за спину, быстрое движение, и она осталась передо мной в одном корсете. Я перехватил ее и развернул к себе спиной, покусывая мочку уха.
— Что...
— Я сам, — я прикусил кожу, поцеловал хрупкие плечи, каждый шрам волчьей метки, расстегнул крючок. — Ты такая сладкая, хмельная.
Еще один крючок, еще один поцелуй.
Хочу. Всю. Полностью. До одури, до изнеможения.
Крючок, поцелуй. Эти хрупкие позвонки, ее сбившееся дыхание, медово-коричный запах. Крючок, поцелуй. Я терял рассудок. Последний крючок — последний поцелуй, чуть ниже поясницы, вырвавший из нее гортанный стон, заставивший выгнуться, подстегнувший и без того безумное желание.
Больше. Мне нужно больше.
Я развернул ее к себе лицом. Удар в голову. Пах. Сердце. За спиной развернулись крылья, на руках начали проступать шипы.
— Ран, — прошептала она, обводя руками напряженные мышцы, пожирая меня глазами.
Боги. Ее грудь — маленькая, аккуратная. Темные, напряженные соски, словно самое изысканное лакомство. Как леденцы. Я сосал, лизал, покусывал. Заставлял ее выгибаться, дрожать, царапать мне спину. Острые коготки вцепились в кожу затылка. Но легкая боль лишь обострила чувства. Наслаждаться. Брать. Всю ночь, пока хватит сил.
Диана безотчетно потерлась об меня, ловкие пальчики опустились к бедрам. Обжигая. У нее перехватило дыхание.
— Духи грани, — она сжала руку сильнее, погладила головку. Я зарычал так, что содрогнулись стены. Как мальчишка, сейчас спущу ей в руку.
— Не торопись маленькая охотница, — простонал я, проводя руками по ее ногам, вызывая очередную волну дрожи. О, как я хотел, чтобы она обхватила меня ими. Запах ее желания ворвался в мозг с оглушающей силой. Я дотронулся до набухших складок и меня затрясло. Диана выгнулась навстречу моим пальцам, подалась вперед, прикусила губу отросшими клычками. Она усилила хватку на моем члене.
Вверх. Вниз. Снова. И снова. Невыносимо. Идеально.
Я скользнул внутрь нее одним пальцем.
Твою мать. Горячо, влажно, тесно.
Она развела ноги шире, яростно впиваясь мне в рот поцелуем.
— Ран, — прозвучало почти умоляюще, я улыбнулся. Обсидиана чуть прикусила мой язык, втянула его глубже в рот, начала посасывать и...
Я потерял голову. Ворвался в нее одним резким движением, вырвав из горла животный крик, и замер. Может, нужно было действовать нежнее, осторожнее? Она такая маленькая, тесная.
— Если ты сейчас остановишься, я тебя убью, демон, — пригрозила она и я начал двигаться. Так глубоко, так нереально.
Диана скользнула губами по моей шее, покусывая, вылизывая. Обхватила сильными ногами поясницу, впилась ногтями в плечи. Вернулась к губам. Укусила.
Никогда. Еще. Так. Не. Было. Твою мать!
— Тени, демон это..., — договорить она не успела. Рот раскрылся в беззвучном крике, голова запрокинулась. Я опустил щиты и ловил отголоски ее экстаза. Ее глаза на миг изумленно распахнулись. — А!
А я не мог остановиться, продолжая двигаться в ней.
Моя.
Еще два удара сердца, два вдоха и обволакивающий жар ее тела.
— Ран, — судорожный выдох, я потерял связь с реальностью, и мир вокруг мог катиться к духам грани. Я взорвался. За окном раздался гром, и сверкнула молния.
Гребаное. Сумасшествие.
Не знаю, сколько прошло времени прежде, чем я пришел в себя и перевернулся на бок. Она лениво поцеловала меня в уголок губ. Ее тело поблескивало от пота, волосы растрепались, а губы припухли от поцелуев. Как такое возможно? Сейчас она выглядела еще желаннее. Я почувствовал, что снова возбуждаюсь. Но она вдруг соскочила с постели и направилась к окну. В свете луны кожа казалась молочно-белой. Я смотрел на маленькую фигурку, любовался стройными ногами, по-мальчишески узкими бедрами. Столько страсти, столько огня. Она распахнула створки и вернулась назад. Я попытался натянуть на нее одеяло, но она оттолкнула мою руку.
— Жарко, — абсолютно по-детски пояснила охотница. Я невольно улыбнулся. Духи грома, еще луч назад она была похожа на воплощение страсти, а теперь вдруг превратилась в ребенка.
— Ты простудишься, — я все-таки укрыл ее и притянул ближе к себе, поцеловав в висок. — Устала? — Она приподнялась на локте и ехидно посмотрела на меня.
— Да. Ты знаешь, как вымотать девушку, — потом бросила на меня лукавый взгляд и провела рукой вдоль бедра. — Но я хочу продолжения.
Я подмял ее под себя и улыбнулся.
Моя.
И все снова затмила страсть. Мы прикасались друг к другу бесконечно долго, считывали в глазах желание разделенною на двоих, рычали и кричали, срывая голоса. Мы горели, мы плавились, мы теряли разум. Снова. Снова. И снова. И мы умирали от наслаждения, задыхались от удовольствия, тонули в экстазе. Чтобы потом возродиться, ожить, воскреснуть.
— Ран, — спустя какое-то время прошептала охотница, — беру назад свои слова, про заговоренную кровать. Она тебе не нужна.
— Приятно слышать, — я поцеловал ее плечо, поднял с пола одеяло и укрыл нас обоих. Шевелиться не было сил. — Хочу спросить.
— Ага.
— Кто был у тебя первым? — она иронично посмотрела мне в глаза.
— Мужчины и их глупые предрассудки. Ну, какая тебе разница?
— Просто ответь, — попросил я, вдыхая аромат ее волос.
— Ты его видел. Это Кристоф. И предупреждая твои дальнейшие расспросы — я экспериментировала, — я вообще-то не собирался ничего больше спрашивать, просто хотел понять, правильно ли услышал и понял.
— Экспериментировала? — но тут уж не смог удержаться. Это что еще значит?
— Ага, — она поерзала, устраиваясь удобнее, — мне вдруг стало любопытно, что такое секс. И я решила, почему бы нет. Так что это был чистой воды эксперимент. Я пришла к Кристофу и предложила мне посодействовать.
— И? — нет, раз уж пошла такая откровенность.
— Он сначала удивился, потом посмеялся, а потом согласился. Знаешь, по нему, конечно, не скажешь, но он был на удивление нежным и терпеливым любовником. Так что мне, пожалуй, понравилось, — усмехнулась она. Я фыркнул. — Ох, не огорчайся демон, ты намного, намного лучше, — она лукаво улыбнулась и легко меня поцеловала.
— Ясно, — какое-то время мы лежали в молчании, и я медленно водил пальцами по ее плечику.
— Скажи, почему феи зовут тебя Даяной? — вопрос сорвался с языка прежде, чем я успел хорошенько его обдумать.
— Тени, только не говори, что ты из тех, кого тянет поболтать после секса, — попыталась отшутиться она, но под моим взглядом быстро сдалась. — Ладно, наверное, надо было давно тебе все рассказать..., — она сложила руки у меня на груди и оперлась на них подбородком. — Но учти, я говорю это не для того, чтобы вызвать у тебя жалость, не для того, чтобы показать, что теперь доверяю тебе, и вообще не думай, что между нами что-то изменилось. Все по-прежнему. — У меня на этот счет было другое мнение, но я промолчал, — Я говорю тебе это, чтобы ты понял, почему я именно так отношусь к феям.
— Хорошо, — она глубоко вдохнула.
— Ты знаешь, что отец погиб, когда мне было четырнадцать?
— Да.
— Нас нашли спустя три дня после его смерти. Нашли люди Париша и доставили к королю во дворец. Я плохо помню, что тогда происходило, я смотрела вокруг, словно через неровное стекло и кроме боли ничего не чувствовала. Еще через два дня отца похоронили, как это принято у людей. Сожгли на костре, — она замолчала на вдох, вспоминая. — Странно, но я поняла, что он действительно мертв, только когда занялись первые языки пламени.
— Обсидиана...
— Я не помню, но говорили, что я кинулась в костер, и король лично оттаскивал меня от огня, а я извивалась и шипела, как змея.
— Ты хотела умереть? — она замерла на миг.
— Нет. Я просто хотела быть рядом с ним. Четырнадцать лет. Достаточно, чтобы понимать, что такое смерть, и недостаточно, чтобы принять ее, — я погладил ее по голове.
— Опусти щиты, — тихо попросил я. Диана колебалась какое-то мгновение, а потом согласно кивнула. И ее боль оглушающим потоком хлынула ко мне.
— Отец был главой Тайной полиции Париша, и слух о его смерти распространился невероятно быстро, — тем временем продолжала она. — В том числе и за пределами человеческих земель. Спустя суман во дворце объявилась Сибилла с требованием вернуть меня в семью. И король подчинился.
— Но она же отказалась от тебя?
— Отказалась, — бесстрастно подтвердила Диана. — Но, как ни крути, она моя родственница и у Париша, прав на меня было не больше, чем у любого другого человека, ну или не человека.
— Ты хотела ехать?
— Я..., — она остановилась на вдох, и ее боль ударила в меня с новой силой, — я тогда вообще ничего не хотела. Я завернулась, укуталась, спряталась в свое горе, как в одеяло. Лелеяла его как ребенка-уродца. И Сибилла была для меня чужой теткой, как, впрочем, и Париш. Я тонула в своей боли и хотела лишь одного — вернуться домой, забраться с ногами в папино кресло и вырвать себе сердце потому, что мне казалось, такую боль невозможно выносить. Мне казалось, я умираю.
— А Сибилла?
— Сибилла... — Диана нахмурилась. — Во время пути я ее практически не видела. Она не подходила ко мне, избегала. Возможно, просто не знала, что со мной делать. Мы провели в дороге около сумана, и все это время я плакала... даже во сне, потому что мне снились кошмары.
— Девочка моя, — боги, как же плохо тебе было, как же тяжело. Я чувствовал, как нагрелась на спине татуировка, видел ее слабое свечение и прекрасно понимал, что сегодня на Физалию обрушится гроза невероятной, мать его, силы.
— Потом мы оказались во дворце, — таким же бесцветным голосом продолжала рассказывать Сид. — Меня сначала поселили в комнате в западном крыле и приставили ко мне служанку. Милая по большому счету была девушка, вот только справиться со мной она не могла. Я не ела, не реагировала, когда ко мне обращались, и все еще кричала по ночам. Около месяца я практически не выходила из комнаты и если не плакала, то сидела, уставившись в одну точку. Было плохо. Очень. Однажды как раз в такой момент ко мне зашла Сибилла и приказала меня одеть и умыть. Я пыталась с ней поговорить, спросить что-то про отца, узнать, когда мне можно будет вернуться домой. Но фея, услышав его имя, отвесила мне такую пощечину, что я потеряла сознание на несколько вдохов. Очнулась я уже на руках у стражника. Он нес меня по коридору к кабинету Илии, впереди шла Сибилла. Я помню, что испугалась, когда впервые увидела королеву, испугалась так, что начала отступать к двери. Я никогда не видела такого лица — холодное, каменное, как застывшая маска, словно у трупа. Фрейлины схватили меня за руки и волоком подтащили к ней. Я кричала, я вырывалась, меня душила паника, но сделать я ничего не могла. Они вздернули меня на ноги и начали стаскивать одежду. Мне было стыдно, мне было больно, и я ничего не понимала. Я стояла голая напротив Илии и готова была убить либо ее, либо себя.
— Надо было убить ее, — прорычал я, с трудом удерживая ярость.
— Надо было, — горько усмехнулась Диана. — Но я не могла даже пошевелиться, меня сковал страх. А она все также безразлично на меня смотрела, потом приказала развернуть меня спиной, потом схватила за подбородок и заставила открыть рот. Зубы! Она рассматривала мои зубы! Словно я призовая лошадь! Я не выдержала. Я попыталась ударить ее по руке. Итогом этой выходки стало то, что назад в свою комнату я шла раздетой. Полностью. На глазах у всего дворца.
— Боги, Диана...
— Нет. Не надо жалости, оно того не стоит, поверь мне, — отрешенно попросила она. — Ты знаешь, это привело меня в чувство. Проснулась злость, впервые после гибели отца дали знать о себе тени. Я много думала в тот вечер и решила, что в том, как они ко мне относятся, я виновата сама. Через суман ко мне стали ходить учителя. Тогда я думала, что если буду хорошо учиться, Сибилла меня полюбит. Тени, я ведь действительно хотела, чтобы меня любили. Я не перечила, старалась больше не плакать, делала все, что от меня требовали, но спустя три месяца результат остался прежним. Она смотрела на меня как на грязь и обращалась со мной также.
— А Кэссиди?
— Кэссиди стала причиной моей самой страшной беды. Когда она появилась впервые в моей комнате, я подумала, что это чудо. Что ей я уж точно не сделала ничего плохого. Она казалась такой светлой, такой понимающей. Но первые же ее слова расставили все по местам. Она спросила, правда ли, что когда люди умирают, они обделываются, — ярость рванулась из меня густой мутью, за окнами шарахнул гром. Маленькая охотница вздрогнула. — И я не выдержала, вышла из себя, не смогла удержать Дневную. Кэссиди сбило с ног, и она ударилась спиной о дверь. В этот же день надо мной провели обряд Монаршей Дюжины и переселили подальше от жилых зон. Ты должен был видеть, лестница к этой комнате возле кабинета королевы. Маленькое, душное и темное помещение. Но я была рада этой темноте, там, я могла плакать и кричать и никто меня не слышал, а значит не наказывал. С тех пор малейший мой проступок кончался для меня болью. Им даже не нужно было прикасаться ко мне, просто пожелать и я корчилась на полу, где бы ни находилась, — еще один раскат грома, еще одна молния.
— Монаршая дюжина? — Сид стиснула руки в кулаки, а когда закончила объяснять, за окном разыгралась настоящая буря. Я просто больше не мог держать злость внутри.
— Не знаю почему, но своих попыток я не оставляла, видимо, сказался папин характер. Только теперь уже хотела добиться не любви, но хотя бы простой симпатии. Я не понимала, за что они меня так ненавидят, почему все даже придворные стараются сделать мне больно, высмеивают, унижают. И я сражалась. Сражалась в войне, в которой, как оказалось, был всего один участник — я. А по ночам я сражалась со своими кошмарами и горем и старалась побороть желание вырвать сердце. Я вела себя хорошо, плохо, по-разному, пробовала не перечить, старалась не плакать, не дерзить, терпела наказания, держала своих теней... Полтора года я делала все, что только можно, прискорбно, но ничего не менялось. А потом в Физалии появились послы, сейчас уже и не вспомню, откуда они были, но встречали их, как самых дорогих гостей. Это был мой первый выход в свет. К тому времени, я уже прекратила себя обманывать и понимала, что я — всего лишь товар. Ничего более. Удобная разменная монета. Я держалась неплохо, терпела глупый наряд весь в кружевах и цветах, терпела боль от шпилек, терпела наглые заигрывания и сальные шуточки, терпела духоту. Возвращаясь к себе, я думала лишь о том, как бы скинуть поскорее туфли и стащить слишком жесткий корсет, а потому не обратила внимания на предупреждение Ночной. Меня схватил один из послов, попытался изнасиловать, — я крепче сжал руки, вокруг ее талии. Молнии за окном били не переставая.
— Не надо, девочка, не вспоминай, — прохрипел я. Я боялся того, что могу услышать дальше. Ненависть к феям казалась бесконечной.
