Канал связи закрылся, но они все еще могли достаточно четко отслеживать "Ледокол", чтобы наблюдать за его продвижением. Они наблюдали, как он опускается все глубже, все время замедляясь, но недостаточно, и запустили свои собственные симуляции для погружения в атмосферу, исходя из различных предположений о возможностях корабля Кану.
Пока Юнис не обратила их внимание на одну из лун, которая теперь сходила со своей орбиты, как шарик, выпавший из углубления.
— Всегда есть кто-то один, — сказала она. — Преследующая луна. Это будет у них достаточно скоро. И если у Кану есть хоть капля здравого смысла — или если он прислушается к Дакоте, — он поймет, что лучше не пытаться сбежать.
— А что будет делать луна? — спросила Гома.
— Проглотит их. И разрежет их. Развернет их корешки и прочитает их, как книги. Но не волнуйтесь. Это менее болезненно, чем кажется.
ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ
Кану ошибался насчет лун, но за это его можно было простить. Даже "Ледокол" был сбит с толку ими, его датчики регистрировали их только как маленькие, черные, математически сферические тела. Однако, когда один из объектов приблизился к ним, он начал осознавать свою ошибку. Луна была сфероидальной только в том смысле, в каком вращающаяся монета определяет форму сферы. Луна уменьшалась — все медленнее поворачивалась вокруг своей оси. Скорость вращения все еще была почти слишком высокой для восприятия невооруженным глазом, но теперь, по крайней мере, у корабля было меньше трудностей.
Он уставился на изображения и наложения на дисплее мостика — лоскутное одеяло анализа и интерпретации, предлагая которое, корабль делал все возможное.
Преследующая луна представляла собой тонкое серое кольцо того же диаметра, что и скрытая сфера, — около двухсот километров в поперечнике, что, в свою очередь, делало ее примерно такого же размера, как колеса на Посейдоне. Ширина и толщина кольца также были пропорциональны размерам колес. У них были бы более точные данные, поскольку луна еще больше замедлила свое вращение, но, основываясь на доказательствах, представленных на данный момент, Кану почти не сомневался, что дополнительная информация только подтвердит наблюдения на сегодняшний день. Он ничего не знал о М-строителях, еще меньше об их психологии, но ему показалось в высшей степени расточительным создавать два различных вида вещей, которые были почти идентичны по своим основным размерам.
Нет, он был уверен в этом: луны были идентичны колесам. Колеса были погружены в море, а луны — в космосе, но они относились к одному классу объектов — просто выполняли разные функции.
— Многое ли из этого, — спросил он, — говорит о чем-то?
— Все это, — сказала Дакота. — Луна всегда сходила со своей орбиты и приближалась к нам по мере нашего приближения. Луны — это основная линия обороны, фильтр восприятия. Через короткое время она попробует нас на вкус.
— Мне это понравится? — спросила Нисса.
— Это зависит от того, как ты относишься к Ужасу.
Луна — или, точнее, колесо — продолжала свое приближение. Через несколько минут скорость его вращения упала до нескольких оборотов в секунду. Затем — с удивительной внезапностью — оно застыло неподвижно, его центральная ось выровнялась с "Ледоколом". Оно приближалось со скоростью, которую они никогда не смогли бы развить, даже с полностью функционирующим ядром Чибеса.
Кроме того, Дакоте было ясно: бежать было бы совершенно бесполезно. Луны не позволяли ничему ускользнуть от их пристального взгляда. Если бы они отклонились от зоны досягаемости этого спутника, остальные луны просто еще плотнее сомкнули бы свои орбиты. И если бы случайно существовала какая-то траектория, которая позволила бы им проскользнуть за пределы лун, "Ледокол" был бы просто уничтожен дальнобойным оружием в качестве меры предосторожности.
— Однажды они пропустили нас, — сказал Кану.
— Ваш курс проходил мимо Посейдона. Луны определили, что у вас не было намерения замедляться или приземляться. Не думайте об этом как о милосердии — это не так. Луны просто определили, что вы не представляете для них ни угрозы, ни интереса. Они тщательно берегут свою энергию — ничто не обходится даром, даже для М-строителей. Но вы все равно очень хорошо справились с выживанием после вашей стычки с Хранителем. Радуйтесь, что не зашли глубже.
— Я была бы рада, если бы мы сейчас не углублялись, — сказала Нисса.
— Годами — десятилетиями — я жила ради этого. — Но после некоторого молчания Дакота добавила: — Теперь я уже не так уверена.
Они наблюдали, как появилась серебряная нить между двумя частями внутренней дуги луны. Нить удлинялась до тех пор, пока не заняла весь диаметр, как одна спица без втулки. Они ничего не видели о том, как создавалась нить, или о каком-либо предположении о том, как она поддерживалась.
— Что это? — спросил Кану.
— Средство, с помощью которого у нас будут отбирать пробы, — сказала Дакота. — Это физический процесс сканирования — своего рода осмотр на ощупь. Но не пугайтесь. Это не то, что причинит нам вред.
Луна снова начала вращаться, но теперь ось вращения находилась под прямым углом к ее прежней ориентации. Вращение быстро ускорилось, превратив единственную серебряную спицу в плоский серебряный диск. Диск был слегка полупрозрачным, сквозь него все еще были видны звезды и планеты. Теперь он начал приближаться к "Ледоколу", пока серебристая поверхность не оказалась всего в нескольких сотнях метров за кормой судна.
— В первый раз, — сказала Дакота, — мы подумали, что это, должно быть, оружие. Мы верили, что умрем. Однако, оглядываясь назад, можно сказать, что это был бы очень неуклюжий инструмент казни. Мы должны были понять, что это была обучающая машина, а не оружие.
Кану изучал дисплей мостика. Схематичный контур корабля изображал отрывочную, едва различимую поверхность, приближающуюся сзади, словно полоса тумана.
— Что произойдет, когда это коснется нас? Пройдет ли оно сквозь корпус?
— Поверхность отбора проб не прервется. Она пройдет через все системы "Ледокола", включая ядро Чибеса.
— А мы?
— С точки зрения М-строителей, все мы — просто системы корабля.
Серебряная стена начала поглощать корабль с хвостовой части. Но не было никаких аварийных предупреждений, никаких признаков каких-либо повреждений двигательных установок сверх тех, которые они уже получили. "Ледокол" осознавал, что поверхность проходит сквозь него, но не ощущал какого-либо более существенного нарушения его целостности.
— Я хочу это увидеть, — сказала Нисса. — По-настоящему, своими собственными глазами.
— Увидишь, и довольно скоро.
— Я имею в виду, пока есть время собраться с последними мыслями. Будет ли иметь значение, если мы передвинемся?
— Ничто из того, что ты подумаешь, скажешь или сделаешь, теперь не будет иметь ни малейшего значения, — заверила ее Дакота. — Это цена твоего прощения за то, что ты пощадила нас.
— А ты бы предпочла, чтобы мы этого не делали?
— Подозреваю, что со временем вы в это поверите.
— Такая благодарность, — сказала Нисса.
— О, я вам очень благодарна. У вас были возможности сбежать, а мы не могли помешать, были без сознания. Вряд ли вас можно было бы обвинить, если бы вы поставили свои жизни перед нами. Я все еще удивляюсь, почему вы этого не сделали. У вас было все, что вы могли получить, а теперь у вас ничего нет.
— Но я все еще могу смотреть себе в глаза в зеркале, — сказал Кану.
Он последовал за Ниссой. Вместо того чтобы направиться прямо к центральной шахте, она остановилась у шкафчика со скафандрами и начала надевать его так быстро, как только могла. Мгновение Кану просто наблюдал, задаваясь вопросом, как, по ее мнению, скафандр поможет ей, когда появится серебристая поверхность. Но побуждение что-то сделать было бесспорным, таким же человеческим, как рефлекс поднять руку против удара ножом. Он начал надевать свой собственный скафандр, пропуская обычные проверки безопасности ради срочности.
— Знаю, что это не будет иметь большого значения, — сказала Нисса, — но если корабль развалится вокруг нас, я не хочу умереть с вакуумом в легких. Я в любой момент предпочту кислородное голодание декомпрессии.
— Мне никогда не хотелось тонуть, — признался Кану. — Полагаю, что эти два сценария не так уж сильно отличаются друг от друга.
Они пока не надевали шлемы, рассудив, что у них будет время на это, если на корабле действительно начнется какое-нибудь катастрофическое разрушение конструкции. Зажав шлемы подмышками, они продолжили путь вглубь корабля. Им не пришлось далеко идти, прежде чем они достигли конца центральной шахты, по которой проходила значительная часть расстояния до двигательной секции. Шахта простиралась перед ними, подсвеченная бегущими огнями.
Они плавали там, держась за руки в перчатках. Никому из них не нужно было ничего говорить. Они могли видеть, что грядет.
Диск спицы представлял собой движущуюся серебристую поверхность. Она идеально заполняла шахту, такая же гладкая и плотно прилегающая, как пробка из жидкой ртути. Она была слегка зеркальной, так что они смогли увидеть сходящиеся в перспективе линии шахты. Далеко-далеко, там, где эти линии перспективы сливались воедино, лежали их собственные крошечные отражения — две плавающие фигуры в костюмах, едва отличимые друг от друга.
— Корабль все еще там, за поверхностью, — сказал Свифт. — Мы бы уже знали, если бы это было не так. Это не разрушительный процесс отбора проб. Материал должен исследовать вещество на молекулярном уровне, а затем восстанавливать его по мере прохождения.
— Заткнись, Свифт, — сказала Нисса. — Мне нужно разобраться с этим без тебя в моей голове.
Кану сжал ее руку. — Все будет хорошо.
Инстинкты подсказывали ему попытаться оттолкнуться от приближающейся поверхности, но он никогда не смог бы развить достаточной скорости, чтобы обогнать ее. Кроме того, идти было некуда. По крайней мере, так они встретят это с достоинством.
Она приближалась быстро, казалось, ускоряясь по мере того, как поглощала последние несколько метров шахты, но это, должно быть, была оптическая иллюзия. Кану напрягся всем телом и затаил дыхание — это было невозможно не сделать, даже несмотря на то, что его рациональный разум утверждал, что это ничего не изменит. Хватка Ниссы усилилась в его собственной.
— Когда-то мы были женаты, — сказала она.
— Да.
— А потом не женаты.
— К моему сожалению. Но я рад, что мы вернулись в жизнь друг друга.
— Как бы то ни было, это произошло.
— Да.
Она кивнула на приближающуюся поверхность. — Это не кольцо, но оно серебряное. Когда это коснется нас, мы будем едины. Я не знаю, хорошо это будет или плохо, но мы можем извлечь из этого максимум пользы.
— Согласен.
— Давай предположим, что оно снова сделает нас мужем и женой. Даже если это последняя мысль, которая крутится у нас в голове. Ты согласен, Кану?
На мгновение ее слова пробили в нем дыру. Он надеялся на ее абсолютное прощение, но никогда на это не рассчитывал. Человеческая способность к доброте была столь же бесконечной и неисчерпаемой, сколь и удивительной. Он ничего не сделал, чтобы заслужить этот момент, и все же не отказался бы от него.
— Полностью, — сказал он, разрываясь между радостью и ужасом.
— Свифт, — тихо сказала она, — не говори ни слова, но ты наш свидетель.
Свифт не произнес ни слова. Но они оба чувствовали его присутствие, полноправного участника одной и той же инопланетной помолвки. Затем они оказались на поверхности, и в изысканном и кратковременном блаженстве своего повторного брака они также познали Ужас.
Вот только "ужас", теперь, когда они были в нем, было не совсем подходящим словом. Они изо всех сил пытались уловить суть происходящего, после того как поверхность прошла сквозь них и продолжила свой путь, их тела и умы снова соединились воедино. Но это было и больше, и меньше, чем просто ужас. Лучше, по их мнению, описать это как полное осознание последствий нынешнего направления их действий — своего рода абсолютное, непоколебимое понимание того, что они берут на себя ответственность не только перед самими собой, но и перед каждым существом своего вида во всех своих мирах и системах.
Что они оказались здесь с позволения М-строителей, и что с этого момента о них будут судить по высоким приоритетам этой цивилизации, а не по их собственным. Что М-строители оказывали сдержанный прием мудрым и любопытным, но для глупых и алчных приберегали только наказание. Что просто мыслить в таких узких и человеческих терминах само по себе было ошибкой, причем опасной.
М-строители столкнулись лицом к лицу с единственной, самой пугающей истиной, стоящей перед всеми разумными цивилизациями, и пришли к своему собственному ответу на эту истину. Что другие культуры могут свободно учиться на их примере, если они того пожелают. Что не следует препятствовать накоплению знаний и что эти гости были вольны изучать сооружения и надписи Посейдона так, как им заблагорассудится. Гостям было бы приятно услышать, что надписи содержали дополнительные инструкции по эксплуатации передающих элементов сети Мандал, этого устаревшего, но безвредного набора игрушек, который М-строители оставили на месте для блага меньших цивилизаций.
Но было и нечто большее.
Ибо на Посейдоне М-строители закодировали полное изложение своего ответа на высшую истину о судьбе жизни в космосе, и эти меньшие цивилизации были свободны включать факты этого ответа в свое собственное стратегическое планирование. Но если раскрытие этого ответа приведет к рассмотрению действий, наносящих ущерб абсолютной безопасности М-строителей, они, не колеблясь, перейдут к зачистке на уровне видов.
У них были средства. Они уже делали это раньше.
Они ценили свое слово.
Кану понял. Он чувствовал это всем своим существом — как будто это было знание, которое было частью его самого каждую секунду его жизни, не более подверженное сомнению, чем особая голубизна неба, жжение солнца на шее, соль океана во рту.
За сотни миллионов лет, прошедших с тех пор, как они отреклись от дел меньших цивилизаций, другие культуры соприкоснулись с работой М-строителей. Некоторые, как Хранители, никогда не проходили первую линию защиты. Они получали отпор, часто жестокий, но не подвергались более широкому возмездию. Будучи пустыми машинами, будучи мертвыми для сознания, они не считались угрозой — скорее предметом жалости, ибо они не знали, кто они такие.
Другие прошли отбор, познали Ужас и считали себя достаточно мудрыми, чтобы нести эту более высокую ответственность. Но они дрогнули, позволили своим маскам соскользнуть, и М-строители — или, скорее, их бдительные стражи — решили, что они представляют неприемлемую угрозу. Приговор был вынесен и наказание назначено. Доказательства этого наказания было нетрудно найти даже сейчас. Там были мертвые миры с выжженной жизнью. Были звезды, у которых срок службы ядерного топлива подошел к концу слишком рано, как будто что-то украло это топливо или привело к сбоям в процессах термоядерного синтеза. Существовали участки космоса, где межзвездная пыль плавала слишком горячей и слишком разреженной, сметаемая взрывами сверхновых, происходящими в странных и наводящих на размышления скоплениях временной и пространственной близости, похожих на серию убийств. Там были миры, осиротевшие без своих звезд, плавающие в космосе.
