— Эта твоя маленькая гром-палка мечет молнии много раз, но для неё потом не будет громов? — древлянин говорил по-русски ещё медленно и подбирая слова, — Длинная гром-палка мечет одну молнию, но громы для неё будут всегда?
— Ты правильно понял, — подтвердил Олег, — Из длинной гром-палки будет чем стрелять и тебе самому, и твоим сыновьям, и твоим внукам. Как нашим, так и твоим. А то, чему ты завидуешь сейчас — это сейчас оно у нас есть, а потом его не будет и у нас тоже.
— Охотничья гильза тоже ведь не вечная, — заметила Люся.
— Её новую выточить проще, — пояснил он невесте, — Хоть сам встану за станок и выточу, было бы только из чего. И вдобавок, она же толстостенная. Вот представь себе с такой же стенкой, только не пластиковую и не картонную, а стальную. Ей же тогда сносу не будет, и переснаряжай её, сколько хочешь, главное — не теряй.
— А я всё башку ломала, с чего это ты вдруг и на простую переломку согласился вместо нормального карабина!
— На простую? Да будет тебе стыдно, женщина, за твоё женское недомыслие! — ухмыльнулся Олег, — Штуцер не хочешь? Не самый крутой, конечно, те все паны офицеры расхватывают, но тоже неплохой. Переломная двустволка-вертикалка, но винтарь, девять и три на семьдесят четыре.
— Ну так там же гильза с тонкой стенкой?
— Естественно. Но во-первых, она латунная — и до десятка переснаряжений для неё вполне реально. А во-вторых, она же слегка бутылочная, и за счёт этого свои гильзы я для неё выточу уже толстостенные. Ну, послабже суррогатный патрон будет, ну так и мне же не танк им подбивать и не слона валить.
— А двенадцатый калибр разве не был бы практичнее?
— Конечно, был бы, если бы он был. Но такие-то стволы все гладкие. Они же не для африканских охот на "большую пятёрку". Да и то, я не уверен, делаются ли еще даже для них под охотничьи патроны, когда давно есть винтовочного типа. А на двустволку как ты "парадоксы" накрутишь? Естественно, я взял бы комбинированную, но их не хватило и панам офицерам. Из того, что давали, я взял лучшее. Ну и гладкую вертикалку в придачу.
— Всё равно как-то маловато за калаш. Ты ведь, вроде, старый калаш в обмен на него хотел или хотя бы нормальный карабин?
— Это на случай, если бы мне не дали длинного МП-5 в качестве табельного. Но раз его дали, то гражданский АКМ, считай, не нужен, СКС тоже не особо, да мне его ещё и не давали, а трёхлинейка или другая какая магазинная болтовка — ну, думал я над ними, и в них мне не отказывали, но Костян и его отец мне болтовки вообще отсоветовали.
— А что с ними не так?
— Да то же, что и с помповыми. Нам ведь гильзы терять противопоказано, и на все магазинки придётся гильзоулавливатели какие-нибудь городить, и каково тогда будет ими пользоваться? А переломка гильз не выбрасывает. И ты мне на неё кусок патронташа сошьёшь, а с ним я не особо-то и магазинной болтовке в скорострельности проиграю, да и пользоваться переломкой без этого дурацкого мешка будет намного удобнее.
— То есть, вы с Костей сразу на дальнюю перспективу нацелились?
— Естественно. К чему мы придём неизбежно, к тому и надо готовиться. Обмен этот не совсем равноценный — тоже в плюс. У меня трофейный донецкий наган "девятка" есть, а тебя мы чем вооружать будем, когда пистолеты станут бесполезным хламом? Всем наганов не хватит, сама понимаешь, а надо же и не флоберовский, а резиноплюйный. Вот, выторговал ещё и такой. Это тоже не навечно, но хотя бы надолго.
— Да вы прямо со всех сторон всё обдумали!
— Именно, Люся! Ты не ошиблась в выборе! — подтвердила как раз вернувшаяся с купания костяновская Светка, — Они всё продумывают наперёд и со всех сторон, — забрав у Люси свой ремень с передельным револьвером под мелкашку в открытой кобуре, и сама разлеглась на покрывале загорать.
— Пост сдан, пост принят! — констатировал подошедший следом Костян, приняв у Олега сперва свой ремень с пистолетом, затем — его, — Купайтесь, вода — отличная!
— Люся, давай свой мне! — предложила Светка, — И не сильно торопитесь. Мы-то и завтра отдохнём, а вам в наряд заступать.
Они не просили, но начальство и само сообразило назначить их в наряд вместе, чтобы имели больше времени на общение и вне службы. Вот сегодня вечером как раз им и заступать на сутки, так что завтрашний день потерян. А отгул — когда его ещё дадут, да и какая ещё в него выдастся погода? Поэтому сейчас им и нужно накупаться и назагораться вволю. Стемид уговаривал свою Лайму, та стеснялась, не привыкнув ещё к свежесшитому подобию бикини на завязках. Девки туземные, конечно, вообще нагишом купались, но не так же открыто, у всех на глазах! А тут — мало того, что при всём народе, да в этих малых лоскутках, которые и сухие-то мало что закрывают, а через мокрые проступает и скрытое! Но в конце концов и Стемид уломал её на буйной смеси древнеславянских и ещё каких-то совсем непонятных слов, и уже искупавшаяся подружка Юрца, тоже из туземок, что-то в подбадривающем духе ей прокричала, так что пошла в воду и Лайма, краснея и глядя под ноги. Стемид и сам выпадал в осадок от этих бесстыжих запорожек, а тут ещё и на самом тряпка эта с завязкой на пояске, которую запорожцы плавками называют, которая почти и не маскирует естественную реакцию организма на подобное зрелище, но раз у них обычай такой, то надо приноравливаться и привыкать. Тем более, что хороша и Лайма в лоскутках этих, даже на фоне доброй половины запорожек хороша.
В воде уже плескались и Витёк с Наирой, и Гендос с её подружкой, а глядя на них, перестала наконец стесняться и Лайма — сработал наконец бабий конформизм. Было весело, и хотелось, чтобы такой отдых продолжался, как можно дольше. Но увы, в жизни так не бывает, и свободное время пролетело незаметно. Пять вечера — вернуться домой и переодеться надо успеть, а в половине шестого — инструктаж, в шесть — развод. Обычная процедура, и ничего особенного от неё не ожидали ни Олег, ни Люся. Приказ получить не только пистолеты-пулемёты, но и бронежилеты со шлемами, которых в наряде не носили уже дня четыре, огорошил всю дежурную смену. А сам инструктаж начался с прослушки радиоперехватов и их комментария капитаном Махно, который и заступал оперативным дежурным. Формальные отбывания нарядов кончилось — ситуация угрожаемая. К городку идут кочевники, и никто не знает, с какими намерениями. За ужином объявят всем, с утра — военное положение, но усиленная охрана — уже с этого вечера.
После ужина в городке только и разговоров было, что о приближающейся орде степных дикарей. Их же там несколько тысяч! Может, и не все они вояки, но все на конях, у всех луки, и все умеют из них стрелять. И где гарантия, что они не собираются нападать на городок? Вернувшийся из полёта в последние светлые часы дрон свежей видеозаписью успокоения не принёс. Передовые отряды печенегов остановились примерно на полпути к городку на ночёвку, и к ним подтягиваются всё новые. Разгружены для отдыха вьючные лошади, но никто не разгружает тяжёлые арбы и не собирает больших юрт. И с утра орда явно намерена продолжить своё движение на юг. Мир с ней будет у запорожцев или война — решится завтра. Ага, спите спокойно, дорогие сограждане, сегодня — ещё можно. Кто-то так и пошутил на собрании, вызвав этим истерический смех, когда Семеренко, успокаивая людей, объяснил им, что в эти вечер и ночь нападение городку ещё не грозит.
Кто нервной работы не выносит, тот не идёт служить в полицию. Но обычные гражданские на стрессоустойчивость не тестируются. Ему к стрессам не привыкать, но в такой обстановке не по себе и ему. Ещё раз с Андреем все радиоперехваты прослушали и обсудили, майор выкурил трубку и решился. Не хотелось с этим спешить, но завтра может оказаться уже поздно. Пройдя к радиостанции, он услыхал конец очередного перехвата, в котором пара слов показалась русскими. Млять, тут на ушах уже все стоят, а это аланское радио болтает себе, как ни в чём не бывало!
— Пан майор! Новая запись! — доложил дежурный сержант новой смены.
— Потом, сержант, всё потом. Дай-ка, я сам присяду. Волна та же самая?
— Она самая, пан майор.
— Это хорошо. Андрей, присядь и ты рядом, — и он переключил радиостанцию на передачу, — Внимание! Аланы, отзовитесь! Я знаю, что вы на связи! Город Запорожье на Днепре вызывает вас на переговоры! Приём!
— Itzali радиочастота hau! Радиочастота hau lanpetuta! — донеслось из динамика, когда он повторил свой вызов в пятый раз.
— Что радиочастота? Вы можете говорить по-человечески? Приём!
— Ulertzen duzu turdetaniera? Иди на хрен радиочастота hau, милят!
— Хорошо, дай мне другую частоту, чурбан нерусский! И позови кого-нибудь, кто может говорить по-человечески! Я знаю, что такие люди у вас есть! Приём!
Из динамика довольно долго доносился говор на аланской тарабарщине, явно приглушённый и не предназначенный для передачи — видимо, там в самом деле послали за кем-то, говорящим по-русски. Пока ждали, Семеренко с Андреем и сержантом и обсудили начало переговоров, и посмеялись отчётливой матерщине во фразе с одним единственным словом не по-русски. Могут ведь, когда захотят?
— Кто говорит с нами? — донеслось наконец другим голосом и с заметно чужим акцентом, зато вполне по-русски.
— Говорит майор Семеренко, полиция города Запорожье на Днепре. Приём!
— Что есть приём?
— Я говорю — передача, я слушаю — перевожу радио на приём. Приём!
— У нас это есть не так, но я понял. Что есть Запорожье? Говори.
— Наш город — место, где живут люди. Днепр, Борисфен — река, на ней пороги — большие камни, скалы. Ниже их — за порогами — город Запорожье. Приём!
— Мы — Кордуба Estepa. Как это по-древнему? Степная. Кордуба Степная. Это наш hiria — город. Река — вы не наш мир, долго объяснять. Есть река Бузан, ещё называют её Тан. Есть Большой Тан, есть Малый. Вверх по нему — много малых речек. На одной и наша Кордуба Степная. Север и восток от вас. Пока пусть будет так. В городе есть лагерь militarra — войско, солдаты. Я — Марк Сергов, центурион. Надо уйти с этой радиочастоты. Я дам вам другую, и она будет пока ваша. На ней будем говорить завтра. Говори.
— Я всё понимаю, центурион. И поздно уже, нормальным людям пора спать, и частота — я с радостью перейду на любую, на какой мы сможем с вами говорить и никому не мешать. Но давайте сначала решим один важный и срочный вопрос. Печенеги идут к нашему городу. Ну, кангары, орда Керей-хана. Мы знаем, что вы в дружбе с ними. Мы не хотим с ними воевать, мы хотим с ними мира и дружбы. Как это устроить? Приём!
— Я понял. Это уже сделано. Керей-хан знает. Я не говорю — не тревожься. Вы не наш мир, и вы не знаете, можно верить атлантам или нельзя. Ты будешь тревожиться, и это правильно — нельзя верить тому, кого не знаешь. Верить не надо, надо смотреть дело. Ты первый напал на русов из Куявы. Зачем — не так важно. Это — потом и уже не со мной. Теперь у тебя gerra с ними. Бой, война. Да, атланты — друзья с кангарами. Твоя война ещё и с кангарами хорошим делом не будет. Кангары придут завтра. Ты будешь тревожиться, но ты первый не напади на них...
24. Керей-хан.
Вечер того же дня.
— Коркут-баксан не ошибся, отец, это в самом деле саклабы. Другое племя, но с теми саклабами, которых они отбили у урусов, они говорят без толмача. На этом же языке они говорят и между собой. Я и сам подполз к ним поближе и подслушал их разговоры — язык у них точно какой-то из саклабских.
— Ты напрасно рисковал, Радман, — выговорил сыну Керей-хан, — Разве это дело бека и эльтибера? У тебя баксаны есть, ловкие и пронырливые, и это их служба. Урусы не трогали этих людей, но они зачем-то сами напали на урусов. Кто знает, что на уме у таких безумцев? Какое громовое оружие у атлантов, и какие у них ночные глаза, ты знаешь сам. Если у этих хотя бы вполовину так же, тебя могли заметить и убить.
— Именно поэтому, отец, — пояснил Радман, — Все понимают, и всем страшно. Я сказал джигитам, что в этом страхе нет ничего стыдного, и я тоже боюсь, как и любой из них. А после этого я сам сделал это у них на глазах, и теперь любому из них будет стыдно не сделать то же самое, когда я прикажу им.
— Ты хочешь, как у атлантов? Каждый юз-баши всё, что приказывает джигитам своей сотни, должен сам уметь лучше их?
— Ты сам, отец, учил меня, что мало родиться эльтибером, а надо быть и самому достойным этого высокого звания. У атлантов так и есть. У них их центурионы, юз-баши — почти все эльтиберы, но их джигиты уважают их не за это, а за то, что они и сами умеют всё, а знают побольше иного аксакала, хоть есть среди них и моложе меня.
— Атланты неплохо научили тебя. Ну а что ты скажешь о городе этих саклабов?
— Дома-дворцы на много людей, как и в Кордубе Эстепе. Они другие, но в этом похожи на те. Сам город очень маленький, и вокруг него нет городских стен. Если кусок в середине Кордубы Эстепы отдельно взять — очень похоже получится. И атланты считают, что это не весь город саклабов, а небольшая его часть, и Коркут-баксан думает, что где-то очень далеко весь их город, очень большой, но малая часть его из середины волей Тенгри пропала там и появилась здесь. И я, когда увидел сам, согласен с ним. Но и наши джигиты напрасно храбрятся и бряцают саблями. Эти дома-дворцы, хоть и не крепости, удобны для обороны с оружием атлантов. Если у этих саклабов оно хоть вполовину такое же, не хотел бы я штурмовать их. Может, и взяли бы, но какой ценой?
— Молодец, правильно понимаешь. Много крови. И атланты просят не нападать.
— Какое-то из их дальних племён? Говорят, у них есть разные. Может, бывают и такие саклабы, но чтобы целое племя где-то среди атлантов? Но даже если и так, то это же совсем другое племя, ну и какое ему тогда дело до этих обычных саклабов-рабов, которых урусы везли продавать румийцам? Освободить соплеменников — это одно, но ссориться с урусами из-за чужаков — совсем другое. Не понимаю!
— И я тоже этого не понимаю. У атлантов нет рабов, и они не одобряют рабство вообще, но в дела других народов они из-за этого не вмешиваются. И если хотят какого-то освободить, то покупают его честно. Так, как сделали эти саклабы — не делается. Если они и дальше будут так делать, а атланты — заступаться за них, урусы перестанут возить рабов по Варуху, а повезут их — хорошо, если по Бузану, а если по Ак-Су? Вряд ли это обрадует Бихар-кагана, и что он тогда подумает о нас?
— Какая нам разница, отец, что подумает о нас Бихар-каган? — хмыкнул Радман, — Перебьётся без очередной соломенноволосой девки и не подарит наскучившую кому-то из своих прихлебателей, только и всего.
— Кагана надо уважать, — наставительно заметил Керей-хан, — Тенгри — на небе, каган — на земле. Мы — свободный народ, но как и все по эту сторону Итиля, мы уважаем земное воплощение Тенгри, потомка великих тюркских каганов из славного рода Ашина. Хоть и не всякое его повеление спешим исполнить и далеко не всё отсылаем ему из того, что получаем от урусов возле скал Варуха, — и отец с сыном рассмеялись.
