Я промолчал. Да и если бы хотел что-то сказать — не смог бы, моё тело трансформировалось в птичье. Злобы не было — она исчезла вместе с бурей. Осталась безграничная усталость и боль от ран. Но такую усталость испытываешь, когда уже почти доделал очень трудное и важное дело. Осталось лишь собрать силы на последний рывок и получить заслуженный отдых.
— Ты же видел, — продолжал Некромант, — мы — всего лишь мясо, которое после своей смерти превращается в источник энергии. Умри, отдай мне свою левую руку, и тогда я уничтожу этот проклятый мир быстрее. Не мучай себя. И меня не мучай.
— Закрой свои рты, — прокаркал я, едва ворочая языком. — Думаешь, я встану на твою сторону? После всего, что я видел? После того, что пережил? Вот так встану и скажу — убивай меня? Нет уж, дружище. Что для меня ещё несколько минут мук, если я смогу убить тебя и увидеть, как в этот проклятый мир возвращается жизнь? Увидеть, что всё было не зря. Что все они погибли, чтобы жили другие.
— Что ж, так тому и быть. Ты умрёшь и не увидишь конец этого мира. Впрочем, так оно и задумывалось, и мной, и тобой.
По левой руке Некроманта прошла дрожь. Его тощее тело изогнулось, деформируясь. Кости вылезли наружу, заключая плоть в доспех, Рука Бога превратилась в исходящее Тьмой оружие — костяную дубину с пятнадцатью мощными шипами, на концах которых располагались искривлённые от жажды убивать пасти.
— Мы похожи, — прошипела одна из них. Правая рука Некроманта махнула в сторону извивающегося Комка.
— Внешне — может быть. Но у нас разная начинка.
Я ударил крыльями и, взлетев над крышами задний, спикировал на приготовившегося к моей атаке Некроманта. Он подставил Руку Бога под выпад моей руки-сабли, и та разлеталась от удара, оголяя израненную плоть. Но Комок впился в костяной доспех, оставляя на нём следы от зубов и шипящие потёки яда. Голова Некроманта распахнулась, как бутон уродливого цветка, и из Тьмы внутри неё выстрелили костяные стрелы, прошившие мой доспех насквозь, прошедшие сквозь моё тело, разорвавшие Крылья. Тень зашила свои раны, а я успел вонзить вторую саблю в ещё не сросшиеся кости. Рука Бога отшвырнула меня в сторону, я врезался в чудом уцелевшую стену, пробил её насквозь и покатился по соседней улице, пока не встретился с очередной уцелевшей стеной. Крылья Тени трещали, но не ломались, они и смягчили удар.
Чувствуя вкус крови на зубах, я опёрся на Крылья и встал. Нет, у меня не были разбиты губы (у меня и губ-то не осталось) или выбиты зубы, кровь шла из горла.
— Кажется, нас нехило потрепало, Комок, — прошептал я, но Комок не ответил. Когда же ты закончишь свои размышления, дружище?
Некромант кружился на месте, тряся своим подобием головы и пытаясь вырвать правой рукой застрявшую саблю — левая для этого не была предназначена. Я сорвал с пояса арбалет, и Тень послушно впитала его, искажая с ним и мою руку. Вот уж не думал, что он мне когда-нибудь пригодится...
Я поднял разросшийся до размеров пушки арбалет и выпустил в Некроманта череду Теневых Стрел, и две из них пробили его костяной доспех, впились в плоть, причиняя муки и парализуя мышцы, принялись ввинчиваться в его тело, выискивая сердце. Некромант закричал, выгнулся, потом наоборот будто сжался и исторг из своего тела стрелы. В этот же миг я налетел на него, ударил крыльями, сбивая с ног, подхватил скрюченными когтями и, подняв в воздух, швырнул в ближайший источник Света — несколько сияющих тел жрецов, нашедших свой конец в полуразрушенном здании. Скверна исчезла, и их тела обрели обычный вид, плоть наросла на кости, или же Свет заменил её там, где она сгнила при жизни.
Раздался вой пятнадцати глоток. Некромант поднялся, опираясь на левую руку, но тут же новый залп Теневых Стрел опрокинул его землю. Его доспехи в сиянии Света стали менее прочными, и на этот раз сразу полдюжины стрел пробили его. Нужно было сделать несколько шагов или подняться в воздух, атаковать, добить его, но я стоял, скрючившись и харкая кровью, которая и не думала останавливаться.
Некромант выбрался из здания. По его телу проходили судороги. Запнувшись о камень, он упал, и один из шипов на его дубине обломился, рассыпавшись в прах. Он что-то бессвязно бормотал, пока шёл ко мне, из его спины торчали Стрелы, одна, высунувшаяся из колена, скребла по камням. Его костяное оружие неуклюже ткнуло меня в грудь, но силы удара не хватило на то, чтобы пробить Доспех Тени, наоборот ещё два шипа превратились в серую сухую пыль.
Мы вцепились друг в друга, пытаясь раздавить противника проходящими сквозь наши тела чудовищными потоками силы, но неспособные самостоятельно устоять на ногах. Мы боролись, валясь друг на друга, хлещущая из наших ран кровь заливала мостовую, смешивалась, превращаясь в парящую на Свете грязь. Силы были равны.
Но я-то хоть немного умею драться в ближнем бою в отличие от него. Я стиснул Некроманта в объятия и упёр клюв в его безлицую голову.
Крыло скользнуло по доспеху, выискивая дыры, и, найдя, впилось в сухую плоть моего противника. Некромант заизвивался, пытаясь вывернутся, но Тень проникала в его тело всё глубже. Моя правая рука освободилась, и я упёр её на уровне пупа противника. Последние несколько стрел пронзили костяной доспех, и мой враг в миг обмяк, силы покинули его. Я привычно ударил когтями его в колено, и нога, не выдержав, переломилась, словно сухая ветвь. Голова Некроманта раскрылась, в очередной раз пытаясь исторгнуть саблю, но удар Крыла лишь вогнал её глубже. Я запрокинул голову и из последних сил ударил врага окровавленным клювом в грудь. Доспех рассыпался на мелкие костяные обломки, рёбра раскрылись и, мгновенно удлинившись, пробили мой Доспех, вошли в живот.
— Последний мой козырь, — сказал Некромант насмешливо. — Я бы даже сказал — самоубийственный.
Я раскрыл клюв и выхаркал на него поток крови вместе с ядом, и раскрытые внутренности Некроманта задымились. Я ударил его лапой, отталкивая от себя, и сам свалился на мостовую. Щупальца Комка зашарили по моему животу, выискивая отравленные осколки костей в ранах.
Я с трудом перевернулся на живот и встал на четвереньки. Под моими ладонями заскрипели пепельные перья — то, что ещё несколько секунд было Крыльями Тени. Свет сжёг их. Что ж, и меня он тоже спалит, но нужно завершить начатое. Я с трудом подполз к Некроманту. Он лежал неподвижно, прикрывая живот левой рукой, от которой уже мало что осталось — шесть ртов кривились на изуродованном обрубке.
— Я вылечился, — сказал один из оставшихся ртов. — Но драться мне нечем — эти пятеро меня никогда не слушали. Надеялся, что ты сдохнешь быстрей меня.
— Нет. Только после тебя.
Опираясь на щупальца Комка, я встал, склонился над Некромантом. Наше оружие оказалось слишком убийственным для нас самих. Быть может, мы слишком мало думали о защите в стремлении победить врага?
Мы, первые игроки в этой Игре, умирали последними. Но был ещё третий, и его можно спасти.
Я протянул правую руку и взялся за рукоять сабли. С трудом потянул и чуть не свалился — клинок на удивление легко вышел из кости. С хлюпаньем рана затянулась. Это хорошо. Больше шансов на успех.
— Прощай, — сказал я Алексею и разрубил его рот, саблей разделяя то, что осталось от Руки Бога с туловищем.
Некромант дёрнулся, его тело выгнулось... и замерло, а в сторону откатилось пять голов с искажёнными мукой лицами.
Я закашлялся, обливаясь кровью, стиснул зубы, будто бы это могло её остановить, и последним усилием вызывал совершенно несуразный ошмёток крыла, в которое переложил саблю.
"Что ты?.." — начал Комок, но я не дал ему договорить, отрубив себе левую руку. Из обрубка в поисках того, к чему можно припасть, высунулась пасть, и я последним движением приставил её к ране, образовавшейся на теле Алексея, когда я отрубил Руку Бога. Пасть впилась в плоть, вкрутилась в неё. По телу прошла судорога. Голова будто начала лопаться, но в этот раз на ней проступили черты лица — рот, нос, глаза...
Я свалился в прах и закрыл глаза. Всё. Теперь можно умирать. Как ты и сказал, Комок, когда я сдамся, ты займёшь моё место. Вот тебе новое тело. Живи, Комок. Моё место теперь среди мёртвых.
Кто-то схватил меня за волосы и проволок по камням. Швырнул меня о неровную твёрдую землю. Стальная хватка сжала рану...
Боль пронзила мою ключицу, но второй приступ мучений, куда худший, коснулся моей головы — в неё будто вогнали раскалённый стальной прут. Я открыл рот, чтобы закричать, но из него вырвался лишь поток крови и желчи.
— Так не пойдёт, — сказал Комок голосом Алексея. — Я не могу оставить тебя без компании.
Третья вспышка боли, четвёртая... Я уже знал, что их будет шесть — от первого прикосновения и по счёту каждой из голов — и приготовился к этому.
— Был я один, теперь будет пять собеседников. А то с кем тебе говорить, когда меня не станет?
Последняя. Я взвыл, когда жизнь начала возвращаться в моё тело. Я корчился, стенал и скрёб пальцами правой руки бесформенный сгусток там, где должна быть левая рука.
— Вот так, — насмешливо сказал Комок. — Вот так. Люди должны кричать, когда им дают жизнь. А мне нужно кое-что сделать.
Когда ко мне вернулось зрение, я увидел, что Комок стоит лицом ко мне и улыбается. Черты его лица были ещё уродливей, чем в том сне, грубая рана на месте рта кривилась, обнажая кривые зубы, но это определённо была улыбка. Пальцы его левой руки сжимались в кулак и разжимались, казалось, что само действие доставляет Комку удовольствие.
— Властелины погибли слишком быстро, чтобы нам можно было поболтать как следует. Сюда уже идёт Корд, а Алая с Ораю восстанавливают сеть. Или, скорее, с помощью капищ не дают пролиться всей Скверне, которую Властелины собрали в хранилище под дворцом Императора. Без тех копий, которые ты оживил в Белой Роще, сеть восстановить не выйдет — им нужен дополнительный центр силы, кроме того, что Корд сделал сегодня, убив игроков и героев, а он подчинён тебе. К счастью, у всех нас есть я, иначе миру пришла бы крышка. — Комок направил мою (теперь уже его) левую руку в сторону Императорского дворца. — Там скопилось слишком много Тьмы и Скверны, Корд ни за что её не переработает. Нужно очень много времени, очень много хранилищ энергии. Но начало сегодня будет положено. — Он снова улыбнулся. — Вообще-то, я хотел забрать тебя с собой... но там, куда я уйду, совсем нет Света. Я долго думал, человек, и понял, что самопожертвование — не такая уж и плохая штука. Обо мне сложат легенды... ты сложишь, больше некому. Да и вся моя жизнь — это путь к Тьме. Я был рождён, чтобы безмозглым слизнем пройти по сосуду к Сердцу Тьмы и раствориться в её тёплых объятиях. Но ты вырвал меня из сети. И теперь, спустя всё это время, я вернусь к ней, к своей Матери. Как равный. Как живое существо, способное мыслить и чувствовать. И пусть у меня не будет тела в привычном для тебя понимании, я-то останусь сам собой.
— Ты... — прошептал я. — Ты... так и не полетал... на самолёте... и никогда больше... а я... потерял всех... Репей... и остальные... — Я попытался встать, но у меня совершенно не было сил. — Остановись... Живи. — Силы стремительно возвращались ко мне, голос окреп. — Я же вижу, какое удовольствие доставляет тебе каждый вдох. Каждое движения. Восстанови сеть с моей помощью. К чему мне продолжать мучиться?
Комок рассмеялся.
— Я летал дважды. На твоих крыльях. Разве ты забыл? Что до остального... пораскинь мозгами, человек. И я не умру, я же сказал. Я стану... кем-то большим, чем Комок. Что ж, они заканчивают, а значит, мне пора. Прощай. И позаботься о моём ребёнке... если он тебя не сожрёт, конечно.
Комок в последний раз улыбнулся мне и, раскинув руки, буквально растаял, превратившись в потоки Тьмы, мгновенно впитавшиеся в землю. Я чувствовал, как они устремились в разные стороны, впитывая и перерабатывая Скверну, до которой не дотянулись ни Корд, ни Свет. Самый большой поток ударил в чудовищную по своим размерам гнилую рану на теле этого мира, находящуюся в паре километров южнее...
Резервуар Скверны лопнул, бешеный поток закружился, выливаясь в образовавшуюся щель. Он, словно вода, стремился пройти по пути наименьшего сопротивления, разливаясь в разные стороны, заливая весь мир. Но чёрные сосуды, опутавшие его, Артерию, Храм Корда, Изменённую Алу и стремящиеся на другой конец сети далеко на севере, будто магнит притягивали к себе эти потоки гнили, порока и ненависти. Сосуды едва не лопались от чудовищных потоков, готовых разорвать всё и вся, но Комок справился.
И где-то на севере в болоте выплыли первые пиявки, стремящиеся к одному — раствориться в объятьях Матери Тьмы. Сердце Тьмы содрогнулось, переваривая первую партию, и раскрылось, забилось, высасывая из Сердца Мира Скверну.
— И всё равно слишком много пролилось за это время, — сказал Корд. Я даже не заметил, как он подошёл. — Сеть капищ задержит эту Скверну, пока она не вытечет. Но что делать с той, что продолжает образовываться по всему миру? Кому-то надо её собрать. А у меня чертовски много дел. Нужно восстанавливать храмы, Столицу... искать нового Императора, в конце-то концов, ведь этот мир состоит не только из тонких материй. Да и для кого мы его спасали, как не для людей?
— Я что ли буду всё собирать и восстанавливать? — буркнул я, разминая свои новые пальцы. Ничего так, если не считать рта на ладони, да парочки под локтём. Ага, и ещё два на плече. Вроде пока молчат, но, ручаюсь, скоро заговорят. Нужно будет наставить их на путь истинный. Или они начнут наставлять меня. Посмотрим ещё кто кого...
— А кто же ещё?
— Не боишься, что я стану богом? Слишком много мне придётся апеллировать высшими субстанциями и познавать мир. Проще убить меня здесь и сейчас.
Корд посмотрел на меня, и в его нечеловеческом взгляде я прочитал тоску.
— Тебя? Нет, не боюсь. Я боюсь только одного. Что, в конце концов, останусь не прав. Абсолютно и бесповоротно не прав. И не смогу себе в этом признаться, а это верная дорожка к безумию. Тогда должен быть кто-то, кто сможет меня остановить. Алая не сможет, слишком уж она меня любит. — Грустная ухмылка коснулась толстых губ бога. — Тебе же подобные сантименты по отношению ко мне чужды.
— Замётано. — Я поднялся и, пошатнувшись, сделал шаг вперёд. Голова раскалывалась. Мир в белом Свете выглядел как не разрисованная раскраска. Но скоро он приобретёт цвета. Я уже чувствую, как моей правой части тела касается нечто ласковое и тёплое.
Первые лучи солнца. За долгое-долгое время, пока буря висела над моей головой, я уже забыл, что это такое — рассвет.
— Но если ты будешь абсолютно и бесповоротно неправ, я тебя быстро приструню, — сурово сказал Корд.
— Как будто это так просто.
Я сделал ещё два шага и уже уверенней пошёл вдоль артерии. Нужно возвращаться домой.
На север.
Эпилог. Человек
Раскисшая грязь чавкала под моими сапогами, но это была хорошая грязь — она пахала сгнившей травой и листьями, а не смертью. Совсем скоро станет теплее, грязь подсохнет, и на ней вырастет новая трава.
