— 21 -
Когда Митрохин пришел в себя, уже окончательно рассвело. Нестерпимо болела голова. Юрий осторожно потрогал затылок и почувствовал под рукой сгусток запекшейся крови. Он попытался подняться, но перед глазами сразу встала стена тьмы и к горлу подступила тошнота. Митрохин снова упал на землю, сгреб ладонью с жухлой травы снег и съел его. Он делал это снова и снова, пока не почувствовал себя в силах подняться.
Держась рукой за тонкий ствол осины, Юрий осмотрел место схватки. Метрах в пяти от остатков костра Митрохин заметил Фрола, лежащего на перепачканной кровью земле. Больше никого рядом не было. Своего человека, убитого в схватке, нападавшие забрали с собой и теперь только обилие следов, которые еще не успел запорошить снег, напоминало об их недавнем присутствии.
Кое-как Юрий добрался до Фрола, опустился рядом с ним на колени и проверил пульс. Мужик оказался еще жив, хотя его глаза были закрыты, а в груди зияла глубокая рана. Неожиданно Фрол открыл глаза и посмотрел на Митрохина глубоким, все понимающим взглядом.
— Врал ты мне, боярин. Все врал, — прохрипел он, и на его губах выступила кровавая пена, — Зря я с тобой остался. Боярышню твою пожалел. Больно красива она у тебя. Думал, сумею тебя раскусить, все узнаю. Не успел. Руку дай. Спасибо Господу, хоть православный человек смерть мою увидит.
Фрол устало закрыл глаза и затих.
— Прощай, боярин. Там у меня. Забери... — продолжил он через минуту и вдруг неожиданно смолк на полуслове. Его широко открытые глаза бессмысленно смотрели в небо. Спазмы подступили к горлу Митрохина. Юре стало безмерно жалко этого совершенно незнакомого ему человека. Он опустил Фролу веки и выполнил его последнюю просьбу. Под зипуном у Фрола Митрохин обнаружил засунутый за пояс нательной рубахи свиток. Развернув его, он прочел: "...Быть нам всем, православным христианам, в любви и соединении и прежнего межусобства не чинить. Московское государство от врагов наших очищать неослабно до смерти своей, и грабежей и налогу православному христианству отнюдь не чинить. Своим произволом на Московское государство государя без совета всей земли не выбирать...". В конце обращения стояла подпись: "Писано в Нижнем Новгороде князем Дмитрием Пожарским и человеком посадским Кузьмой Мининым".
— Прости, Фрол, — прошептал Юра, — Тебе бы памятник поставить, а я тебя даже похоронить толком не смогу.
— 22 -
Ира сидела на древнем лубяном сундуке в углу клети, небольшой квадратной не отапливаемой пристройке, которая соединялась с избой через сени. Дубленку ей оставили, и поэтому холода девушка особо не чувствовала. Правда, пока ее тащили через лес, а потом словно куль уложили на круп лошади и везли неизвестно куда, Ира умудрилась потерять свои рукавички, и теперь ей приходилось отогревать замерзающие пальцы дыханием.
В этот тесный чулан девушку запихнули сразу по прибытию на место, а через некоторое время туда же впихнули и сильно избитого Прохора. Парень до сих пор лежал, не шевелясь на полу, и стонал. Поначалу Ира пыталась Прохору помочь, но, обтерев с лица кровь и грязь, оставила свои попытки. Сострадание никогда не являлось сильной стороной характера девушки, да и что она могла сделать в своем незавидном положении. Ире было очень страшно. Сердце девушки то совсем замирало в груди от ужаса, то начинало колотиться так, словно готово выскочить. Митрохин, судя по всему погиб, волшебное зеркальце отобрали, и будущее не сулило ей ничего хорошего. С тревогой Ира прислушивалась к голосам, раздававшимся за стеной.
— ...Да чаво думать? Парня повесить и дело с концами. Пысьмо с воззванием нижегородским у няго нашли? Нашли. Чаво ишшо надо? Атаман Заруцкий таковых десятками вешает, коли поймает. Давай лучше решать, чаво с девкой делать будем, — говорил грубый мужской голос с ярко выраженным казацким говором.
— Это у вас каждый встречный — поперечный себя или царем или атаманом считает и никто ему не указ, — отвечал ему бархатный баритон, судя по акценту, принадлежавший иностранцу, — А у нас в стране порядок. У нас король Сигизмунд правит, поэтому все по закону. Лазутчика надо к гетману доставить. Пусть гетман его сначала под пытками расспросит, а уже потом можно вешать. Панночка же, как и найденные при ней вещи по закону принадлежат представителям польского короля, коим на данный момент являюсь я.
— А морда у тя с твоим королем не треснет стольки себе захапать? Вот чаво вы, шляхтичи так до женского пола разохочи? Пошто тебе боярышня сдалась? Все одно наиграишси и бросишь. Я хоть какую ни какую пользу с нее получу.
— Какую же такую пользу ты от панночки получишь?
— Выкуп с батюшки ее агромедный возьму, а нет, так ишшо можно крымскому хану в гарем продать. Я свово не упушшу. Так што давай по-братски делиться. Либо зеркальце с каменьями мини, либо боярышня.
Дослушать спор до конца и узнать, как могла бы обернуться ее судьба, Ире было не дано. Хлопнула входная дверь, разговор смолк, а через секунду тишину разорвал дикий вопль, в котором смешались в одно страх и невыносимая боль.
— 23 -
Превозмогая тошноту и головокружение, Митрохин шел по следам людей, похитивших Иру. При этом в первую очередь им руководил страх за судьбу девушки и желание спасти ее, но где-то в глубине мозга маленьким нехорошим червячком его точила и другая мысль. Какая судьба ждет его, Юрия Митрохина, жителя двадцать первого века, если он так и не найдет девушку, а значит не найдет и машину времени? Как он сможет жить в начале семнадцатого века? Кому здесь нужно его высшее юридическое образование, его золотая кредитная карта или его умение водить автомобиль? Не обречен ли в это жестокое время изнеженный пришелец из будущего на неминуемую гибель? Поначалу эта мысль даже придала ему сил. Довольно бодро Митрохин добрался до места, где похитители Иры пересели на лошадей, но этот факт сильно поколебал веру Юры в свои силы. С каждым последующим шагом этой веры становилось все меньше и меньше. Мысль о спасении Иры незаметно ушла на второй план, а голову заполнили страх и жалость к себе. Лесная прогалина с ясно видимыми следами лошадиных копыт вывела Митрохина на проезжую дорогу, представляющую собой замершее месиво грязи, на которой уже ничего нельзя разобрать, и Юру охватила паника. След потерялся и ему уже никогда не найти Иру. Не надеясь больше на удачу, Митрохин обреченно побрел по дороге наугад.
Уже стало смеркаться, когда дорога привела Юру к небольшой деревушке. Окно крайней избы было освещено, а к покосившемуся палисаду привязано несколько лошадей. Подобравшись ближе, Митрохин увидел дремавшего на ступеньке низкого крыльца часового, на котором оказалась надета привычная для польского гусара литая кираса и шапка с пером. Неожиданно Юру охватила безудержная ненависть к этому человеку. В его фигуре сконцентрировалась вся вина за произошедшее с Митрохиным: и за похищение Иры и за смерть Флора и за собственный страх и отчаянье. Ярость была столь велика, что Юра в два прыжка преодолел расстояние до часового и ударил того ладонью руки по открытому участку шеи. Он неплохо владел приемами рукопашного боя, и поляк сразу обмяк и повалился на крыльцо.
— Вот так. Знай наших, — удовлетворенно прошептал Митрохин, но в этот миг из-за угла избы появился еще один часовой. Заметив Юру, он выругался по-польски: "Пся крев" и бросился к нему, вытаскивая на ходу из ножен саблю. Митрохину ничего не оставалось, как воспользоваться саблей своей жертвы, но фехтовальщик из него был никудышный. Первый выпад противника он кое-как сумел отбить, а вот оказать достойное сопротивление уже не сумел. Вскоре оружие из рук Митрохина выбили, а сам он оказался на земле. С ужасом Юрий смотрел, как поляк поднимает саблю для последнего, решающего удара, но неожиданно оружие выпало из его рук, а сам он рухнул рядом с Митрохиным. Из спины поляка торчало насаженное на длинное древко, искривленное наподобие полумесяца лезвие бердыша, а перед глазами Юры предстал Пеенджиил. Резким движением гоблин вытащил свое оружие из тела врага, и бердыш вновь взметнулся вверх.
— Стой, Пеенджиил. Это же я, — Митрохину показалось, будто Пеенджиил не узнает его и хочет убить.
Гоблин замер с приготовленным для нового удара оружием и неожиданно спросил:
— Милорд, что вы ищите?
— Волшебный рубин, — пробормотал Юрий. Согласно договору с Ирой, ни он, ни девушка не имели права посвящать гоблина в цели путешествия, и в нормальном состоянии Митрохин не стал так откровенничать, но из-за раны и сильного нервного потрясения он плохо соображал.
Услышав ответ, Пеенджиил повернулся к Митрохину спиной и вошел в избу, а через секунду оттуда раздались крики. Юра бросился на помощь к гоблину, но, очутившись в избе, понял, что помощь тому не нужна. Первым на глаза Митрохину попалось обезглавленное тело, одетое в широкие казацкие шаровары синего цвета и темно-гвоздичный зипун, обшитый голубой каймой. Затем он увидел Пеенджиила, который загнал в угол избы поляка. Исход этой схватки не вызывал сомнения и видеть его у Юры не было никакого желания. Он уже собирался выйти, но тут его взгляд упал на грубо отесанную столешницу, на которой лежало волшебное зеркало. Митрохин почувствовал, как с его сердца упала тяжесть. Даже пульсирующая боль в голове ненадолго отступила. В этот момент гоблин нанес смертельный удар, и кровь его жертвы брызнула на бревенчатую стену. Юра схватил артефакт и выскочил в сени. Здесь его внимание привлек невнятный писк, доносившийся из клети.
— Выпустите меня. Немедленно выпустите, — кто-то требовал за дверью, причем это требование никак не вязалось с тоненьким плаксивым голоском. Митрохин открыл дверь и к своей радости обнаружил в клети Иру. При виде Юры девушка, словно светловолосая фурия, набросилась на него. Ее худенькие кулачки били Митрохина по лицу, груди и плечам, не нанося абсолютно никакого вреда, и при этом девушка кричала ему в лицо:
— Гад. Мерзавец. Как ты смел. Почему тебя так долго не было. Я чуть со страха не умерла.
Истерика закончилась так же быстро, как и началась и Ира разревелась, уткнувшись лицом в полушубок Митрохина. Юра гладил девушку по растрепанным волосам и ласково шептал ей на ухо:
— Ирочка, успокойся. Я с тобой, теперь все будет хорошо. Не плачь.
При этом Митрохин не смог бы точно сказать, кого эти слова успокаивают больше — девушку или самого себя. Вера Иры в то, что он обязательно придет и спасет ее, вернула Митрохину силы и позволила снова почувствовать себя человеком из будущего, который ни при каких обстоятельствах не сможет проиграть жителям семнадцатого века. Ведь за его плечами опыт лишних пятисот лет развития человеческой цивилизации.
Рыдания прекратились. Слегка отстранившись от Митрохина, Ира взглянула на него заплаканными глазами и попросила:
— Юрочка, милый, давай перенесемся в другое время. Пожалуйста. Я здесь больше не могу оставаться. Мне очень страшно.
Митрохин согласно кивнул и вывел девушку на крыльцо. На улице их поджидал неприятный сюрприз. Около десятка вооруженных людей бежало к их избе от соседних домов. Двое из них оказались уже совсем близко.
— Пеенджиил, — позвал Митрохин, и гоблин немедленно появился на крыльце. Вид его был воистину ужасен. Шапка свалилась с головы, и редкие сальные волосы торчали в разные стороны, словно рога, клыки нависли над нижней губой, дыхание напоминало звериный рык, а с лезвия бердыша на запорошенные ступени падали капли крови. Нападавшие нерешительно замерли на месте.
— Матерь Божья, спаси и помилуй, дьявол, — прошептал один из них. Стоило Пеенджиилу сделать шаг по направлению к людям, окружавшим избу, как они бросились прочь с воплями:
— Сатана!
Митрохин облегченно вздохнул.
— Юра, ты обещал переместиться, — напомнила ему Ира, с надеждой заглядывая в глаза, — Мы ведь можем решить нашу задачу в другом времени?
— Можем, — ему и самому больше не хотелось оставаться в смутном времени, но избалованный статусом приближенного к сильным мира сего Митрохин старался поддержать свой престиж. — Для чистоты эксперимента лучше начать в 1611-ом году, но раз ты так хочешь, отправимся в 1649-ый. Только у меня одно небольшое дело здесь еще осталось. Думаю, в ближайшее время нас не побеспокоят, и я успею его провернуть.
Митрохин снова скрылся в избе. Через минуту он вывел из нее с трудом передвигающего ноги Прохора. Ира бросилась к Юре на помощь и вдвоем они довели парня до палисада и помогли забраться на лошадь.
— Доедешь? — поинтересовался Митрохин.
В ответ Прохор кивнул головой и, с трудом разлепив спекшиеся губы, спросил: — Фрол где?
— Погиб. Вот, просил перед смертью тебе передать, — Юрий отдал парню найденную у Фрола грамоту.
Не сказав ни слова, Прохор взял свиток и собрался уже тронуть коня, но вдруг замешкался.
— Сами-то вы как? Не пропадете? — повернулся он к Митрохину.
— Езжай. За нас не беспокойся. Не пропадем, — успокоил парня Юрий.
— Тоды бывай, боярин. Боярышню береги.
— 24 -
Это оказалось непередаваемым ощущением. Только что они стояли на снегу, а через мгновение вдруг их ноги скрыла высокая трава. Летний день только вступал в свои права. В синем, слегка подкрашенном рассветными лучами розовым, небе весело щебетали птицы, над видневшейся вдалеке зеленой полоской леса вставало солнце, а легкий ветерок игриво шелестел кроной одинокой березки, неведомо откуда выросшей рядом с крыльцом.
— Как же так? — удивилась Ира — Ведь зеркало должно лишь сдвигать время точно на число указанных лет. Почему в таком случае мы очутились не в конце ноября?
— Я тоже так думал, — Юра озабоченно рассматривал неухоженный двор перед избой, — Странно. Может быть, зеркало помимо набранных цифр улавливает еще и желание своего хозяина. В этот раз камни поворачивал я, а мне очень хотелось попасть в двадцать первое июля 1649-го года. Надо будет узнать, в какой день мы попали.
— Надо, только пока не у кого. Взгляни, — Ира повернула Митрохина лицом к дому, который всем своим видом говорил о запустенье и дряхлости. Крыльцо прогнило, дверь сорвана с петель, а ставни забиты досками.
— У кого спросить мы найдем. Посмотри внимательно, кроме этого остальные дома в деревне имеют очень даже достойный вид. Только давайте сначала осмотрим эту халупу изнутри. Вдруг какая-нибудь одежда осталась. Переодеться нам не помешает, а то мы сейчас выглядим будто Дед Мороз и Снегурочка, которые Новый год с праздником урожая перепутали.
Митрохин был прав. За пролетевшие годы деревня, похоже, разрослась вширь и разбогатела. Поодаль от заколоченной избы стояли добротные двухэтажные срубы. Только стояли они так, будто чурались приблизиться к дому-изгою.
Как бы девушке этого не хотелось, все-таки Юрий заставил ее зайти вместе с ним в избу, а Пеенджиила оставили на всякий случай сторожить на улице. Внутри дома они не увидели ничего неожиданного, но зрелище оказалось не из приятных. Один скелет лежал в затянутом паутиной углу избы, второй почти посередине. Причем большая часть этого скелета лежала с одной стороны загаженного временем и птицами стола, а череп от него с противоположной.
