Счастье приносишь ты в дом, семью наполнив детьми.
Ты, о Рибила, как пестуешь радостью женские души,
Словно заботливый пастырь овец на крутом косогоре,
К счастью недолгому в сладостный миг наслажденья,
Всем помогая, кто просит тебя не зазорно.
Сбрось же ты грязную кровь, что кипит в твоём теле бессмертном,
С ней всё плохое отринь и отбрось беспощадно навеки,
К миру спасенья оставь лишь одну доброту, что безмерно
Ты изливаешь на мир, в небе сияя ночном.
Славя твоё прерожденье, хозяйка ночного светила,
Гимны поём, ожидая, как вновь своё место займёшь ты
Средь бездны звёзд, что рассыпаны щедрой рукою Сухара,
Чтоб опять помогать честным жёнам в зачатии, семьи наполнить детьми.
Время шло, и голоса служительниц хозяйки ночного светила звучали все неувереннее. Судя по словам стряпухи, камень на алтаре должен окраситься красным, вбирая в себя дурную кровь, которую Луна, перерождаясь, сбрасывает каждый месяц.
Вот только лежащий на решётке кусок породы оставался таким же серым. В толпе послышались обеспокоенные шепотки.
Ника почувствовала, как душная атмосфера наполняется тревожным недоумением, стремительно переходящим в настоящий страх.
"Беги отсюда!" — настойчиво посоветовал инстинкт самосохранения.
— О боги! — неожиданно всхлипнула незнакомая помощница жриц. — Что же будет?
Этот испуганный возглас оказался тем камешком, который, сорвавшись, вызвал лавину.
— Смотрите!!! — трясясь словно в эпилептическом припадке, тоненько закричала стоявшая в переднем ряду женщина. — Он не краснеет! Луна не очистилась!!!
Храм буквально взорвался.
— Что будет?! Горе нам, горе! Помилуй нас, Рибила!!! — вразнобой орали свидетельницы неудачного ритуала. — Как же так?! Почему?! Что нам делать?!
Помощницы жриц, сбившись плотной кучкой и позабыв про пение, таращились на происходящее полными ужаса глазами.
Бросившись к алтарю, Маммея попыталась схватить злополучную каменюку, но тут же с криком отскочила, дуя на обожжённые пальцы.
— Что это, Клио?!
— Не знаю, клянусь Рибилой! — "сестра хранительница знаний" замотала головой так, что удерживавший платок обруч со звоном упал на каменный пол.
— Луна не очистилась! — внезапно дико завизжала Дора. — Мы прогневали Рибилу! Горе нам, горе!
"Вот батман!" — мысленно охнула Ника, нутром чувствуя очень большие неприятности.
— Как теперь будут рождаться дети в семьях твоих, о Этригия?! — продолжала кликушествовать жрица, перекрывая своим звонким голосом нарастающий ропот толпы. — Кто будет заботиться о твоих стариках?! Кто упокоит мёртвых?! За что обрушила на нас гнев свой, хозяйка ночного светила?! Чем мы провинились перед тобой?
Паника в зале нарастала. Кто-то рухнул на колени, другие, сорвав с головы покрывала, ревели, размазывая слёзы по искажённым ужасом лицам.
Понимая, что оставаться в этом сборище сумасшедших становится с каждой минутой всё опаснее, Ника попятилась к выходу.
— Это всё она!!! — отчаянный, полный злобной радости визг заглушил вопли и рыдания. — Богохульница!! Рибиле не нужны каторжанки в храме, вот она и оставила нас своей милостью!
На какой-то неуловимый миг в храме воцарилась мёртвая тишина, так что стало слышно, как, потрескивая, догорают на алтаре политые ароматным маслом щепки.
"Вот батман! — с тоской чувствуя, как сознание окутывает чёрная пелена ужаса, подумала девушка. — Сейчас они меня на части разорвут. В прямом смысле".
Толпа, получив виноватого, вскипела многоголосыми криками, переходящими в утробный звериный рёв.
В трепещущем свете масляных фонарей путешественнице казалось, что искажённые безумием лица женщин на глазах превращаются в морды злобных, кровожадных монстров, а тянущиеся к ней руки со скрюченными пальцами — в волосатые лапы, вооружённые загнутыми, кривыми когтями.
С какой-то непонятной отстранённостью попаданка подумала, что данная сцена вполне подошла бы для какого-нибудь малобюджетного фильма ужасов. Тем более, что и время растянулось, как при замедленной съёмке. Всё двигалось как-то очень неторопливо, а вот мысли в голове, наоборот, мелькали с лихорадочной быстротой.
"Бежать? Догонят. Кинжал? Массой задавят. Так что же это всё? Нет, ещё побарахтаемся!"
Повинуясь внезапному порыву, она схватила тяжеленный светильник, представлявший из себя массивное бронзовое основание на ножках в виде львиных лап и торчавшую из него стойку с четырьмя установленными сверху посеребрёнными "чайничками". Из их сильно вытянутых носиков торчали пропитанные маслом фитильки.
Отчаянным усилием Ника махнула этой конструкцией перед собой. От резкого движения два светильника выскочили из креплений и, погаснув, рухнули на пол под ноги невольно попятившихся женщин. Не давая им опомниться, она подняла два оставшихся язычка пламени к картине, нарисованной восковыми красками на высохшем до хруста льняном холсте.
— Назад, или я всё здесь сожгу к Такере матери! Назад, я сказала!
То ли толпа ещё не дошла до такого состояния, когда отдельные её представители полностью теряют разум, или решительный вид потенциальной жертвы, явно намеревавшейся без малейшего колебания осуществить свою угрозу, пробудил в них страх перед пожаром и частичку здравого смысла, только женщины замерли, словно в ступоре.
Весы судьбы застыли в неустойчивом равновесии, готовые качнуться как в одну, так и в другую сторону.
— Нет!!! — с диким криком Маммея бросилась вперёд, и раскинув руки с обожжёнными пальцами, прикрыла собой готовую на отчаянный шаг девушку. — Рибила не простит нам гибели святилища!
— Она и так уже отвернулась от нас из-за этой богохульницы! — истерически завизжал кто-то в темноте.
— Нет!!! — с не меньшим отчаянием повторила верховная жрица. — Мы будем молиться, принесём богатые жертвы. Но, если святилище сгорит, придётся ждать, пока построят новое!
— Луна не очистилась! — отвечал тот же голос. — Дурная кровь не ушла.
— Но она же тоже женщина! — внезапно вступила в разговор бледная, чрезвычайно растерянная Клио. — Вдруг это случайность? Обычная задержка?
Несмотря на то, что мышцы выли от непомерной тяжести, а угроза жизни всё ещё не миновала, Ника едва не расхохоталась от столь идиотского объяснения.
Однако, на собравшихся в храме оно почему-то произвело совершенно противоположное впечатление. Звенящее, словно натянутая, готовая лопнуть струна, напряжение чуть-чуть, совсем не на много, но ослабло. Хотя девушка не смогла бы внятно объяснить, по каким признакам она это определила. Просто почувствовала и всё.
— Пусть она светильник опустит! — потребовал кто-то из толпы.
— Да! — поддержали другие. — Опусти, а то ещё, не приведи небожители, правда пожар устроишь.
— Юлиса! — не оборачиваясь, процедила сквозь зубы верховная жрица.
Зная, что начальство не любит повторять дважды, Ника с облегчением поставила тяжеленную штуковину на пол. Переводя дух, она обратила внимание на окаменевшее лицо Доры с прикушенной нижней губой.
Словно очнувшись, жрица чуть заметно кивнула, то ли мысленно с чем-то соглашаясь, то ли делая кому-то знак.
Последнее предположение тут же и подтвердилось.
— Рибила не простит нас, пока в её святилище живёт богохульница! — перекрыл ропот уже начинавшей успокаиваться толпы знакомый голос.
"Да у неё тут сообщница! — моментально сделала вывод девушка. — И, может, даже не одна".
— Не простит! — дружно поддержали женщины. — Пусть отправляется на каторгу! На рудники её, в рабские бараки!
Но прежнего энтузиазма и накала уже как-то не чувствовалось, видимо, поэтому Маммея, подняв руки, потребовала тишины:
— Нет! Луноликая Рибила добра и милосердна. Юлиса будет каждую ночь петь ей гимны и молить о прощении. Но уж если богиня не услышит, я сама попрошу магистратов отправить её на рудники! Клянусь Рибилой, Питром и Цитией!
Судя по доносившемуся из темноты недовольному ворчанию, данное предложение устраивало далеко не всех.
— Если Луна и в следующий раз не очистится, значит, богине вы обе не по нраву! — выкрикнула та, кого Ника не без основания считала сообщницей Доры. — Тогда и ты, Маммея, должна будешь уйти!
Глава святилища вздрогнула, словно от удара.
— Зачем городу жрица, не способная вернуть нам расположение богини? — продолжала витийствовать невидимая во мраке ораторша.
— Правильно! — на редкость дружно поддержала её толпа. — Пусть тоже уходит! Что, нам из-за них детей не рожать? Скажем мужьям, пусть требуют у магистратов убрать Маммею из храма! Пусть уступит место той, кто сможет вернуть милость Рибилы!
Верховная жрица обернулась к Нике, и от её разъярённого взгляда девушке стало не по себе. Кажется, главноначальствующая уже успела пожалеть о том, что поспешила с защитой служанки святилища от гнева толпы.
"Не там врагов ищешь, дура", — мысленно фыркнула путешественница, даже не думая опускать глаза.
— Что молчишь, госпожа Маммея? — спросила стоявшая впереди пухлощёкая женщина средних лет, поспешно поправляя свалившуюся на плечи накидку. — Сама уйдёшь, если Луна в следующий раз не очистится, или нам мужей на форум посылать?
— Не смогу вернуть благосклонность Рибилы, — зло зыркнула глазами верховная жрица. — Сама покину храм.
— Поклянись! — тут же потребовали несколько голосов.
Нике почему-то казалось, что их обладательницы буквально упиваются минутной властью над далеко не самым последним человеком в Этригии.
— Клянусь луноликой Рибилой, которой верой и правдой служу вот уже двадцать три года! — отчеканила Маммея. — А теперь идите отсюда, я буду молиться своей богине!
Толпа заколебалась.
— Ну, чего встали? — верховная жрица перешла на крик. — На площади вас мужья да рабы с носилками уже заждались! Выходите!
И женщины, которые лишь несколько минут назад были готовы на убийство, а потом чуть ли не силой вырвали у главы святилища весьма опрометчивую клятву, послушно потянулись к выходу из зала, возбуждённо переговариваясь, махая руками и, кажется, даже смеясь!
Последнее обстоятельство показалось Нике верхом того абсурда, что творился здесь весь вечер, и который, кажется, ещё не закончился.
— И вы идите, — устало махнула Маммея помощницам. — Завтра здесь надо будет хорошенько убраться.
Всхлипывая и испуганно перешёптываясь, девушки поспешили к выходу.
— А ты куда, Юлиса? — остановил её грозный начальственный рык. — Не слышала, что я сказала? Оставайся и проси прощения у богини!
— За что? — криво усмехнулась девушка.
Подстёгивающее нервы ощущение опасности исчезло, и теперь она с трудом сдерживала дрожь, вызванную царившей в зале прохладой, вцепившейся в покрытое потом тело. Хотя, возможно, организм так своеобразно пережигал лишний адреналин?
— За то, что именно сегодня, когда ты здесь, Луна не очистилась! — закричала разъярённая Маммея. — Уяснила?
— Да, — с трудом взяв себя в руки, поклонилась собеседница. — Только позвольте взять плащ. Холодно здесь.
— Не трудись, — подала голос Дора. — Я скажу твоей рабыне, она принесёт.
— Спасибо, — криво усмехнулась девушка, сообразив, что хитрая стерва ухватилась за первый попавшийся предлог, чтобы покинуть храм.
Проводив её долгим, немигающим взглядом, верховная жрица как-то резко ссутулилась, будто разом постарев лет на десять, и медленно поплелась к парадному входу в храм, выделявшемуся во мраке тёмно-синим, усыпанным звёздами прямоугольником.
Клио, подойдя к алтарю, принялась внимательно осматривать уже успевший остыть камень.
А путешественница, обхватив себя за плечи руками и кое-как успокоившись, наконец-то получила возможность более-менее спокойно подумать.
Совершенно ясно, что той ночью Дора подменила камень, спрятанный под покрывалом статуи Рибилы. Девушка не знала, каким образом жрицы заставляют выступать на нём красную краску, но не сомневалась, что данный процесс не имеет никакого отношения к магии. Иначе зачем его нагревать?
Одним камнем "сестра хранительница добра" мастерски угодила по двум зайцам: по получившей слишком мягкий приговор богохульнице и по своему непосредственному начальству, тормозившему её карьерный рост.
Однако, до следующего сеанса "очищения" почти месяц. Неужели Дора настолько наивна, что полагает, будто Мамммея ни о чём не догадается и оставит без достойного ответа подобные выкрутасы "младшей сестры"? Или жрица так уверена в своей "крыше"?
Лязгнул массивный засов на парадной двери.
— Что скажешь? — усталый голос Маммеи в пустом тёмном зале прозвучал гулко и зловещее.
— Ничего не понимаю, — растерянно пробормотала Клио, едва ли не обнюхивая злосчастный камень. — Я точно помню, что всё сделала правильно...
— Помолчи, — остановила её верховная жрица. — Возьми в мастерскую и ещё раз хорошенько проверь.
Задув все светильники, кроме одного, она обратилась к служанке святилища.
— Тебе хватит света, чтобы помолиться. Помни, слова должны идти от чистого сердца. Только тогда их слышат небожители. Если Рибила тебя не простит — пойдёшь на каторгу. Я своего слова не меняю.
"А ты куда... пойдёшь?" — мрачно усмехнулась про себя Ника и осторожно поинтересовалась:
— Как долго мне здесь... молиться?
— Я сама приду за тобой, — подумав, проворчала Маммея и предупредила с нескрываемой угрозой. — Но берегись, если найду тебя спящей! Тогда я не стану ждать следующего новолуния.
"Вот батман! — мысленно выругалась путешественница. — Ну почему она такая стерва?"
Ёжась от холода, она встала перед погружённой во мрак и от этого казавшейся неестественно огромной статуей богини Луны и скучным голосом затянула успевший набить оскомину гимн.
Послушав её несколько минут, верховная жрица неторопливо направилась к выходу, где едва не столкнулась с Риатой.
Не успевшая вовремя заметить начальство, рабыня резво отскочила в сторону и замерла в глубоком поклоне, прижимая к груди матерчатый свёрток. Но погружённая в свои мысли, Маммея, кажется, даже не заметила невольницу. Тем не менее, та выпрямилась только после того, как из коридора донёсся стук закрываемой двери.
Подскочив к продолжавшей распевать хозяйке, рабыня ловко набросила ей на плечи плащ и попыталась натянуть толстые, вязаные носки.
— Я сама, — отмахнулась девушка, присаживаясь и развязывая ремешки сандалий.
Утеплившись, она шёпотом поведала верной Риате о том, как "сестра хранительница добра" тайком бегала с мешком в храм, о том, что священный камень не покраснел, из-за чего собравшиеся на церемонию женщины решили, что Луна не очистилась, а виновата в этом, разумеется, Ника Юлиса Террина.
— Она его подменила! — невольница вытаращила на хозяйку полные священного трепета глаза. — Это же святотатство! Да как только Рибила не убила её на месте!
— Пока что чуть не прибили меня, — мрачно усмехнулась девушка и красочно описала охватившую храм панику, закончив рассказ историей своего чудесного спасения.
— Картина к балке привязана, а там гирлянда из сухой травы. Вспыхни она, всё бы кругом запылало.
